дело до конца, спасти Рождество, спасти всех нас. Я еще старательнее встряхиваю кулич, он того гляди развалится, тогда пакет может лопнуть.
– А вы хотели остаться в подвале? Это же тюрьма, из нее так просто не выбраться, все непросто настолько, что ты и представить себе не можешь, ты не знаешь, о чем речь, лучше бы учился, как твоя сестра, нашел бы нормальную работу, не как у меня, не такую, как у твоего отца, настоящую, с договором, с пенсионными отчислениями… Настоящую работу…
Антония – как переполненная чаша, у нее текут слезы, но она не всхлипывает, не утирает лицо, капли стекают одна за другой, оставляя длинные борозды на щеках и следы в ямке над верхней губой.
Массимо опирается затылком на спинку кресла, бабушка все так же не отнимает ладони от лица.
Майкл:
– Мам, что случилось?
– Как только мы уехали оттуда, нашей семье пришел конец, всему пришел конец, – резюмирует брат, – и тянет нас вниз – на дно.
Пакет лопается, разлетается на куски, кухню заполняет облачко сахарной пудры, оседает на бокалах, на остатках мяса, попадает на овощи, на украшения, гасит свечи, близнецы чихают.
Кулич падает на пол, а подарки никто так и не открыл.
Какая она на вкус, озерная вода?
С округой я знакомлюсь постепенно, поэтапно, в несколько подходов: маленькие площади, бассейны, тоннели, мосты через некрупные речушки, асфальтированные площадки, скученные дома в историческом центре, парковка перед молом, набережная, барочная церковь Святой Марии, перекрестки без светофоров, библиотека, уличный кинотеатр – теперь все изучено, каждое место тесно связано с определенным этапом моей жизни.
С тех пор как у меня появился велосипед и я научилась на нем кататься, я часами рассекаю по Ангвилларе, плутаю по улочкам спальных районов, кручу педали, снова проезжаю мимо заброшенного дома, останавливаюсь у футбольного поля, напротив гостиницы с бассейном, сворачиваю направо, на проселочную дорогу, оттуда снова поднимаюсь по холму, двигаюсь по склону, на котором устроились выкрашенные в желтый дома и прачечная, оказываюсь у кладбища, еду дальше, передо мной встает выбор – заехать в старый квартал или же направиться в библиотеку, закрепить цепью велосипед, войти, спросить синьору Тициану, нет ли чего для меня; я не ожидаю, что руководство библиотеки начнет закупать новинки, которые уже есть в магазинах, я привыкла к влажному воздуху и шкафам в цокольном этаже – там, в темноте, меня ждут мои книги.
Во время сильных холодов зимой выпадают солнечные деньки, я надеваю две пары перчаток и по три носка на каждую ногу и все равно выхожу на улицу, не отклоняясь от маршрута, пересекаю всю Ангвиллару, пока не подъезжаю к озеру, там сбавляю скорость, разглядывая дома, их окна выходят на набережную, по оштукатуренным фасадам вьется плющ, по воскресеньям в ресторанах яблоку негде упасть, люди едут из самого Рима, чтобы отведать жаренную на гриле щуку, другие устраиваются на солнце; рядом с берегом пришвартованы лодки, вокруг камни, перья, канализационные трубы, вечно закрытые общественные туалеты, перила, на которых сидят дети, по променаду разгуливают торговцы безделушками, предлагают бусы и посуду из терракоты; я разворачиваюсь и снова поднимаюсь по склону, не останавливаюсь выпить кофе, проезжаю мимо казино, автозаправки, мчусь вперед, запыхавшаяся, взмокшая, так и заболеть недолго.
Лишь пропустив сквозь себя нудно тянущиеся часы, бесконечные дни, мне удалось хоть немного свыкнуться с этим местом, я больше не чувствую себя новоприбывшей, не знающей местных преданий, легенд и прошлого.
Жители провинции оценивают тебя исходя из того, насколько ты чужой. Больше всего уважают и чтят – кроме врачей из государственной поликлиники – выходцев из фермерских семей, их три или четыре, они поколение за поколением живут здесь, владеют землей, фермой, загонами, торгуют в розницу мясом, оливковым маслом и овощами.
За ними следуют обитатели соседних поселений, что когда-то решили переехать в Ангвиллару; здесь обосновались, возможно, только их дедушки и бабушки, они не могут похвастаться древностью рода, они выучили наизусть местные названия и то, почему то или иное место зовется определенным образом, но не они придумали эти имена, чаще всего они работают в строительстве, вложились в развитие Ангвиллары, превратили ее из средневековой крепости в современный городок, им принадлежат супермаркеты и заправки.
Еще дальше – приезжие из Рима, выходцы из среднего класса, уставшие от городского шума, работники разных фирм и государственных структур, они примкнули к стану тех, кто каждый день катается из пригорода в столицу, отправили своих детей в римские школы, они воспринимают местную жизнь как постоянное пребывание на курорте, у них нет друзей среди жителей Ангвиллары, они редко гуляют вдоль озера, зато выкапывают бассейны за домом, жарят барбекю на веранде и под специальными навесами. Рядом с ними находимся мы, те, кто сбежал из Рима, потому что там стало слишком дорого жить, мы селимся далеко от озера, в квартирах только кухня и три комнаты, гостиная – небольшая, но аккуратная, одна машина на семью; в лучшем случае такие, как мы, работают в местных ларьках, булочных, супермаркетах или в чужих домах, открывают парикмахерские и магазины канцтоваров.
Следом за нами идут богатые иностранцы: немцы, голландцы, англичане; они покупают самые старинные дома, те, что возвышаются над остальными в историческом центре, перестраивают их, превращая в недорогие гостиницы, или живут в них круглый год, одни на пенсии, другие держат ремесленные лавки, третьи работают в филиале Управления высоких технологий и устойчивого развития в римском квартале Казачча, они биологи или другие ученые, в округе они упорно подмечают только лучшее: фрески в церквях, рассвет над озером, прыжки в воду с каменистого берега, укрытые снегом переулки; они входят в категорию захватчиков, их любят меньше всего, местные жители поднимают на смех их попытки устраивать культурные мероприятия, их музыкальные школы, театральные постановки, поэтические чтения на площади.
Наконец, самые ненавидимые – иностранцы, что едут сюда в поисках несложной работы и торгуют на улице вещицами, которые делают своими руками, – они получают лишь осуждающие взгляды, презрительные замечания. Уже много лет в Риме и в окрестностях живут семьи мигрантов из Польши, Румынии, Албании, семьи вроде моей, в которых все работают на износ, круглые сутки, те, кому удалось снять здесь пару комнат: строители, садовники, горничные, официанты, повара, – на них наговаривают, о них травят байки.
Агата долго и упорно держала меня в курсе всех злодеяний «этих людей»: вот провалилась крыша сарая, на улицах грязно, помощники на ферме не хотят работать, у кого-то пропала пастушья собака, опасно гулять по ночам, в озере плавают пивные