class="title6">
Из письма П. Б. Аксельроду, 20 января 1921 г
Дорогой Павел Борисович!
А я все-таки получил Ваше письмо с венско-берлинским адресом! Берлинская почта, оказывается, выяснила, что эта улица находится в Вене, и переслала письмо туда.
Кстати, об адресе: на днях я переехал в меблированные комнаты (у Бройдо стало тесно). Мой теперешний адрес: Bayreutherstrasse, 10, Pension Schnabel, Berlin W.
С нашими эсерами просто беда: воображая, что они «поймали медведя» Милюкова, убедив его расписаться под требованием Учредительного Собрания и высказаться против интервенции и военной диктатуры (что он охотно сделал, так как в данный момент «виноград зелен»), они попали к нему в плен, заключив форменный политический блок и приняв резолюции, заостряющие всю борьбу с большевизмом на требовании непризнания большевистского правительства Антантой и непризнания законными мирных и торговых договоров, соглашений о концессиях и т. п. Все это, как подтверждает и Щупак, проделано под диктовку французов, желающих удержать Англию от соглашения с Красиным и готовящих себе на случай возможной новой интервенции «демократическую» ширму. Большего подарка большевикам, чем это сближение с кадетами и воскрешение ненавистной коалиции как раз в момент, когда создаются несколько благоприятные условия в самой России для борьбы с большевизмом, эсеры сделать не могли. Мы решили самым резким образом реагировать (в европейской печати) на это новое издание коалиционной политики, которое грозит рикошетом ухудшить и наше положение, поскольку самокомпрометация эсеров будет многими восприниматься как Absage[466] всего русского антибольшевистского социализма.
Чернов во всем этом деле сыграл самую жалкую и шутовскую роль. И здесь мне, и в Париже Самуилу Давыдовичу он клялся, что ему затея Авксентьева и Кº не по душе, а мне даже говорил, что он ею воспользуется, чтобы выкинуть из партии всех этих, в течение двух лет игнорирующих решения партийных инстанций, господ, которых он сам же характеризовал как просто либералов, давно переставших быть социалистами. Это не помешало ему пассивно присутствовать при всей этой комедии.
На днях, вероятно, у Вас будет Ольберг. То, что он рассказывает о Грузии, весьма неутешительно даже после того, что я уже знал. Самый неприятный вывод, который напрашивается из его разговоров, – это что в основе грузинской демократии лежит та же некультурность и социальная азиатчина, которая в Великороссии лежит в основе большевистской диктатуры. Там и здесь – патриархальная опека народа «спевшейся» кучкой, с той разницей, конечно, что грузинские опекуны, пропитанные чувством национальной солидарности со всеми Stammgenossen[467] и стоящие ближе к народу, а главное, не ставящие себе «противоестественных» задач строить социализм на базе недозрелых отношений, лишены черт аракчеевского утопизма, а потому и аракчеевской жестокости[468]. И тем не менее они правят по-помпадурски и демократического воспитания, по-видимому, народу не дают. Это не говорит против демократии, потому что и в швейцарских кантонах, и в американских штатах народ приобрел демократическое воспитание постепенно – в борьбе с разными кланами, используя демократические формы; то же, конечно, будет и там, поскольку народ в борьбе с помпадурством сумеет овладеть аппаратом демократического государства. Но, во-первых, это говорит много против социал-демократии, которая явно не поставила себе задачей взять в свои руки дело этого демократического воспитания масс, так чтобы оно развилось не против нее (а следовательно, и не в процессе оппозиции социализму), а в союзе с нею. А во-вторых, когда под боком сидит Ленин и в воздухе разлиты миазмы большевизма, рискованно делать эксперимент, предоставляя массам самим долгим путем выучиваться тому, как суживать патриархальную диктатуру. И нет никакой уверенности в том, что массы, недовольные этой диктатурой, идущей под флагом демократии, и там тоже не ударятся в «советизм».
По рассказам Ольберга, к которым я, ввиду его желчного характера, отношусь осторожно, вытекает, что отношение Жордания и других к Каутскому самое своекорыстное и, по-моему, просто неприличное, несмотря на все восточное гостеприимство. Впрочем, об этом он сам Вам расскажет. Сейчас мы поглощены выпуском нашего (по-русски) «бюллетеня», который, пока его готовили, превратился в целый «вестник». Должен выйти к 1 февраля.
Пока французы мне разрешения не давали, но надежды получить его я не теряю. Если дело затянется еще на две недели, я предпочту воспользоваться разрешением лишь после венского конгресса (22 февраля), чтобы иметь возможность не ограничивать пребывания в Париже 1–2 неделями, а пробыть хоть с месяц. Помимо того, что я бы хотел иметь достаточно времени для бесед с Вами, я думаю, что и для воздействия на французов в их теперешнем состоянии нельзя ограничиться кратковременным пребыванием.
[…]
Письмо П. Б. Аксельроду, 30 января 1921 г
Дорогой Павел Борисович!
История с соц[иалистами]-революционерами и меня не только и не столько возмущает, сколько огорчает, и именно по тем соображениям, которые приводите Вы. Если эта партия снова, как в 17-м году, окажется несостоятельной в роли руководительницы тех масс, которых мы, оставаясь сами собой, не можем вести за собой, то пресловутая дилемма Ленина «или красная диктатура, или белая» явится как бы подтвержденной фактами. Во всяком случае, уже сейчас, в процессе собирания сил, одно известие о том, что эсеры «целовались» с Милюковым и выступили под ручку с ним на международной арене, будет иметь тот эффект, что от их партии в России отделятся опять отдельные рабочие и интеллигенты помоложе, чтобы примкнуть к коммунистам. И почти наверное можно предсказать, что такой же удар рикошетом постигнет и нас: потому что в нашей публике довольно ясно живет сознание связи между нашими перспективами будущего преодоления большевизма и возрождением партии эсеров, как способной к развитию силы, и каждый раз, как эсеры обнаруживали свою несостоятельность, это сказывалось тем, что у нас большевистская концепция «или Ленин, или Врангель» приобретала новых сторонников, из которых тот или иной скоро уходил к большевикам. Теперь, при первом известии о парижском совещании, ЦК принял в Москве резолюцию гораздо более резкую, чем та, которую мы с Абрамовичем выпустили здесь от нашего имени. Там прямо говорится, что если из совещания вырастет новая коалиция, с[оциал]-д[емократия], несмотря на свою враждебность большевизму, станет на сторону последнего. Это показывает, как там тревожно смотрят на подобные комбинации, грозящие подорвать доверие наших сторонников к перспективе социалистической антибольшевистской коалиции, о которой Вы пишете.
Должен сказать, что, по моему убеждению, тактика нашей партии по отношению к эсерам за все эти три года была безупречна. Я даже не помню случая, когда бы сами эсеры высказали какое-нибудь неудовольствие на то, как мы относились к ним. Несмотря на все их грехопадения, глупости и