class="p1">С Маргаритой, скорее всего, больше не увижусь. Зачем я ей? Да и она мне? Наши образы жизни не могут пересечься ни в одной системе координат. То, что для нее — мелочь, для меня — непозволительная роскошь. Для нее мясо, а для меня — прошютто. Для нее сыр, для меня гор-гон-золла. Она летает на острова, я — никогда, и даже если она предложит, откажусь. Потому что не могу себе позволить такие траты, а в бесплатные прихлебалы записываться не собираюсь. Приходить ко мне в гости она может, конечно. Только зачем? Посекретничать? О чем? Это с Машкой и Танькой мы всегда на одной волне. А с ней я не знаю, о чем говорить. Так что, скорее всего, это знакомство рассыпется. Как и знакомство с Лупитиными родителями. Я к ним в гости не поеду, они ко мне — тоже.
Есть что-то странное в этих мимолетных знакомствах. Знаешь, что это первый и последний раз, и все равно стараешься произвести впечатление. Зачем? Непонятно».
Сергей дремал, скрестив руки на груди. Малька сидела переднем сиденье, рядом с Игорем, и наслаждалась музыкой в наушниках, поездкой, общением в телефоне и в целом, жизнью.
«Блаженное время, — умилилась я. — Все еще впереди. И вот сейчас ей всего не хватает. Любви, денег, объема сисек, одежды, путешествий, друзей… Она почему-то думает, что все это ей положено. Хотя, может, она и права? Это я с какого-то перепуга решила, что мне ничего этого не выдано небесной канцелярией. А оно, может, где-то лежит и ждет меня?»
Мысли неожиданно съехали на Санька. И настроение окончательно испортилось. Снова появилось ощущение, что это не он, некто чужой в его шкуре творил весь этот ужас. А он не такой. А какой? Я уже даже не помню. Но было же мне хорошо с ним. И думала тогда, что все, финишная черта, найден тот самый, на всю жизнь, любимый. Можно расслабиться и ходить в халате. И когда я, беременная, жаловалась ему на растущую задницу, он мне говорил: «Я тебя всякую любить буду». Врал? Или искренне в это верил? Может, не встреть он эту Марину, жили бы мы сейчас припеваючи (что вряд ли), бедненько, но счастливо? Может, у нас были бы еще дети. Может, мы продали бы квартиру в городе и купили бы дом в деревне. Завели бы корову, поросят, косили бы траву, рубили дрова, топили печь и парились с бане. Была бы я круглой сисястой теткой, а он хватал бы меня за ляжки и лыбился щербатым ртом.
Столько вариантов возможного прошлого! А будущее туманно. Может, я сейчас совершаю ошибку, о которой пожалею спустя годы? А пока считаю, что все делаю правильно.
Психолог махнул рукой и ушел. Понятно, со мной уже ничего не сделать, я безнадежна.
У Сергея зазвонил телефон. Он поднес трубку к уху, покосился на меня, что-то приглушенно ответил, и отключил.
Во мне проснулась Лилит.
«А кто это ему звонил? А? — ехидно поинтересовалась она, — Любовница, небось. Молодая, красивая».
«Ну и зачем он тогда здесь? — также мысленно удивилась я. — Вообще ни одной подходящей причины. Зачем я ему, если есть молодая?»
«Ты ничего не понимаешь в мужчинах! — безапелляционно заявила Лилит. — Им любовница нужна как питомец, как антураж! А дома чтобы тихая гавань. Страсти-мордасти на час, и в теплую постельку баиньки. Иначе почему, ты думаешь, процветает продажная любовь? И в клиентах большей частью женатые мужчины!»
«Ну и хрен с ним! — почему-то разозлилась я. — Хочет продажной любви — пожалуйста. Жили мы без него, и еще поживем!»
Нахлобучилась, обняла загипсованную руку, как ляльку, и приготовилась задремать. Сергей заметил, достал свою куртку, укрыл меня.
Я растаяла. Сидела, улыбалась, закрыв глаза, вдыхала его запах на куртке, и он мне так нравился!
Глава 30 Танцы и мед
Я ожидала по возвращению найти квартиру пустой и в том уютном беспорядке, в котором и оставила ее, уходя в тот роковой вечер к Машке. Поэтому поднималась по лестнице, предвкушая, как лягу в кровать и примусь самозабвенно отдыхать.
Не тут-то было.
Открыла дверь, скинула сапоги, пальто (с помощью Сергея) и, зайдя в комнату, офигела.
— Сюрпрайз! — заорала Лупита и осторожно обняла меня.
Все вокруг было в шариках, блестяшках, в углу красовалась живая пальма (я ахнула), на празднично накрытом столе стоял огромный букет в вазе.
И, конечно, тут были родители Лупиты, совершенно очаровательные люди, правда такие высокие, что я на их фоне казалась гномом. Амалька радостно кинулась здороваться-обниматься. Тут же были и ПалЮрич с Татьяной. Я отметила, что подруга великолепно выглядит, даже похудела и сменила прическу. ПалЮрич был, как обычно, джентельменски прекрасен. Я огляделась, напрасно ища Маргариту. С чего бы ей быть в моей конуре? Конечно, ее не было. Зато был незнакомый парень непонятной азиатской национальности.
— Вэньмин, — вежливо представился он.
— Майя Филипповна, — ответно представилась я.
Я не спросила, кто он, посчитав, что это друг Лулу, и про себя отметив, что они ну очень нелепо смотрятся вместе. Ваня (так я его сразу окрестила для себя) — весь такой тонкий, изящный, и по-своему симпатичный, с красивыми раскосыми глазами, высокими скулами и обаятельной улыбкой — и рослая монументальная Лулу.
Ну, на вкус и цвет, как говорится.
А меж тем, потенциальная невеста как заправская тамада организовала гулянье. Она была везде, мельтешила в своем ярко-оранжево-красно-зеленом платье, только косички летали. Ее родители сели рядышком со мной за стол и принялись благодарить за радушный прием их дочки, нахваливать Амальку и делать комплименты мне. Я рисковала умереть от смущения. Мы все старательно обходили тему недавнего происшествия, но она как назойливый комар крутилась вокруг разговора.
Спас ситуацию вовремя заявившийся сын Татьяны. Удивил, что называется. Оказывается, приехал в отпуск к матери, а мне ничего не сказали.
— Ох и красавец парень, — обнимая его одной рукой, похвалила я.
Антон и правда стал просто плейбоем с картинки, высокий — в мать, с густыми черными кудрями, изумительными синими глазами (опять-таки, в мать), широкоплечий, статный — ну глаз не отвести.
Лупита стала маленькой и тихой на его фоне. Познакомились, сели все за стол.
Я старательно улыбалась, но мне хотелось плакать. Нет, не так. Реветь! Очень хорошо было с ними всеми, и стол был накрыт фантастически, очевидно, Габриэла постаралась. Но я чувствовала себя чужой здесь, а главное — виновной в том кошмаре, который и собрал всех этих людей. Моих близких, хороших людей, которым пришлось пережить столько страха