Знаю. К свадьбе готовишься, Катя, что же еще… Сейчас Халимат придет, поможет умыться, нарядиться… Самой красивой сегодня будешь.
Чего-чего? Все было сказано таким бесцветным голосом, словно хозяйка отвечала давно выученный урок. Катя сдержалась, не стала возмущаться, что ее мнения о свадьбе никто не спросил. Вместо этого уточнила:
– А жених кто? Или я узнаю об этом только на свадьбе?
Женщина пожала плечами:
– Отчего же… Известно кто. Сын мой жених.
– Джафар? Что за ерунда…
Женщина покачала головой:
– Они все мне сыновья. Ты иди, поешь, ночь длинная будет, гостей много придет…
Катя прошла на середину кухоньки, обошла стол и встала напротив женщины так, чтобы видеть ее лицо – желтое, с глубокими морщинами на щеках и лбу.
– Я не собираюсь выходить замуж за вашего сына, кем бы он ни был. То, что вы затеяли… – Катя постаралась подобрать слово, – это преступление.
Она подумала, что ее похитители ездят на машине, живут в доме с газовой плитой и, даже если они водят какие-то дела с джиннами, они, очевидно, люди. И не захотят оказаться в тюрьме за похищение человека. Она окинула взглядом кухню, притихшего за работой парнишку, с уверенностью повторила:
– Да. Это преступление.
Женщина посмотрела на нее с едва заметной усмешкой, протянула испачканную мукой руку, чтобы погладить по щеке, но Катя отстранилась. Хозяйка цокнула языком, покачала головой:
– Непокорная, как горная лань… Хорошая жена для моего сына.
Катя вспылила:
– Вы в своем уме? Вы меня слышите или нет? Я требую, чтобы меня отпустили!
Женщина равнодушно пожала плечами:
– А тебя никто и не держит. Иди.
– Что значит – иди? Вы меня в горы затащили, а теперь говорите «иди»? Как я отсюда выберусь?!
– Ты требуешь – я говорю: иди с Богом, – женщина взмахнула рукой, словно муху отгоняла.
Выложила тесто на стол, присыпала мукой и принялась раскатывать его тонкой и длинной скалкой. Женщина работала с тестом, словно танцевала: легко, грациозно, невозмутимо. Раскатав пласт, взяла в руки нож, разрезала тесто на аккуратные ромбики, присыпала мукой, сложила на противень и протерла стол. Взглянув на девушку, коротко кивнула на печь:
– Дорогая, раз ты все равно тут стоишь, огонь убавь на плите, пожалуйста.
Катя оглянулась: на огне стояла поистине гигантская кастрюля, в которой томились мелко нашинкованные овощи; крышка чуть подпрыгивала, выпуская наружу пряный аромат трав, помидоров и лука. Девушка уставилась на плиту – при ее современном виде у нее не оказалось никаких рычагов, чтобы отрегулировать пламя конфорки.
– А как? – она посмотрела на хозяйку, та звонко засмеялась, взмахнула рукой, будто в воздухе написала заклинанье, – огонь под кастрюлей уменьшился.
Но это было не единственное чудо, которое ожидало Катю. На пустом только что столе перед хозяйкой появились блюда с кушаньями.
– Откуда? – Катя моргнула, надеясь, что наваждение пройдет.
Но нет – уперев пальцы в край стола, перед ней стояла хозяйка и улыбалась:
– Говорю же – свадьба у нас, люди придут, угощать надо.
Катя отшатнулась, шагнула назад. Хозяйка не сводила с нее взгляда, а девушка шаг за шагом приближалась к двери. Почувствовав ее лопатками, нащупала пальцами ручку, развернувшись, распахнула ее и стремглав бросилась наружу, навстречу ослепительному солнцу. Пусть горы, которых она не знает, но это свобода. К тому же ей нужно найти Данияра.
Перешагнув порог и оказавшись во дворе, Катя бросилась к изгороди. За спиной скрипнула дверь. Катя знала: на крыльцо вышла хозяйка. Именно вышла, а не выбежала. Бежала только Катя. И чем сильнее она старалась добраться до калитки, тем дальше та от нее оказывалась. Что за ерунда? Выбившись из сил, девушка тяжело выдохнула. Из-под своего локтя взглянула на хозяйку: та усмехнулась, отодвинулась от стены, к которой прислонилась плечом, и вернулась в дом, оставив при этом дверь открытой.
Катя тихо выругалась, сдула со вспотевшего лица мокрые волосы и наконец смогла распрямиться. Калитка, казалось, была совсем рядом – протяни руку и коснись. Но при этом недостижима.
– Вот влипла, – пробормотала она.
Присев на корточки, она посмотрела за калитку: прямо возле забора крутой уступ резко обрывался пропастью. Вдалеке, укрытые голубым туманом, темнели горы – бесконечная череда пиков. Что делать, Катя не знала. Вздохнув, она поднялась и понуро поплелась обратно к дому.
Глава 14
Признание
Они остановились для отдыха. Серая туманная тропа, что расстелил над горами Данияр, привела их к удобному утесу. Чуть выше по склону виднелись руины неизвестного забытого селения: небольшие прямоугольные провалы выбитых окон, рассыпавшаяся черепица, обветшавшие стены, совсем такие же, как и в недавно покинутом ими ауле. Словно тень ушедших времен, отразившаяся на скалах.
Пока Ярослава, вытянув ноги и прикрыв глаза, сквозь ресницы наблюдала за Антоном, распластавшимся на камнях, Ильяс отошел в сторону, спустился на несколько ярусов. Данияр последовал за ним.
– Почему она назвала тебя лживой собакой? – спросил он проводника.
Ильяс пожал плечами.
– Это удивительное место, – вместо ответа отозвался он. – Не думал, что когда-нибудь окажусь здесь.
Он опустился на камни, свесил ноги с обрыва. Данияр подошел ближе. Из небольшого углубления в скале просачивалась влага, собиралась в небольшое озерцо и тонкой струйкой стекала вниз. Восходящие порывы ветра иногда поднимали несмелый поток, и тогда получалось, что вода лилась вспять, от подножия к вершине.
– Были времена, когда облака касались земли, – тихо проговорил Ильяс. – В одном далеком селе, высоко в горах, жила девушка. Ее звали Росинка – так же прекрасна и нежна она была. Шла кровопролитная война, многие уходили на нее, не многие возвращались. Как не возвращался и возлюбленный прекрасной Росинки. Она ждала. Каждое утро поднималась на уступ, чтобы осмотреть долину, простиравшуюся между гор. И тихо пела, надеясь, что ее голос облака донесут до любимого и он воротится скорее. Отец же понял, что жених дочери уже не вернется. Поэтому решил выдать ее замуж за богатого соседа. Долго молила его дочь отказаться от решения, уверяла, что любимый ее жив, что он скоро вернется. Но отец был неумолим. А слово отца – закон. Назначили день свадьбы. Росинка надеялась, что жених услышит ее песни, и стала петь их не только по утрам, но и по вечерам. Отец рассердился, что дочь позорит его, вызывая умершего любимого и пренебрегая подготовкой к свадьбе. И запретил дочери подходить к обрыву, велев матери и старшим сестрам следить за ней. Но в день свадьбы Росинка сбежала к обрыву. Долго плакала она, а когда мать и сестры пришли, чтобы забрать ее и отдать в чужую семью, шагнула в пропасть