гордость, что она уничтожила их раньше, чем они могли навредить ей.
Это делало и его монстром?
Все равно, если да. Она все еще была Медузой, которую он любил, и он сделает все, чтобы она была живой. Даже сразится с сыном Зевса, чтобы ей не пришлось иметь дело с гордостью героя.
Но как ему убедить Персея сдаться? Парень был одержим этим заданием, и дело уже было не в матери Персея. Ему было плевать на Данаю. Плевать на Алексиоса и даже Диктиса, который отдал жизнь, чтобы его сын вырос счастливым и здоровым. Он думал только о себе, о своей судьбе, написанной на звездах.
Медуза была права. Биться с этим было тщетно, но он собирался попробовать.
Алексиос прошел к их маленькому костру, его мутило. Он переживал, как пройдет разговор, но знал в сердце, что он не справится. И это было хуже всего.
Его юный подопечный сидел у костра с мечом Зевса на коленях. Сталь сияла силой солнца в свете огня. Персей глядел на меч, его глаза сверкали, словно он уже сражался и победил тысячу раз с этим мечом.
Может, так и было. Магия в мече могла показать ему времена, когда люди были не просто смертными. Когда люди сражались, выживали в бою. Без помощи богов.
Алексиос опустился у огня и возле Персея, смотрел на пламя.
— Не думаю, что это правильный способ спасения твоей матери.
Он слышал вдали сверчков, но не улавливал даже дыхание Персея.
— Я не остановлюсь. Я понимаю, что твое сердце мягче моего, друг. И это меня всегда восхищало в тебе. Но вряд ли ты видишь будущее ясно с этим мягким сердцем.
— Я вижу будущее достаточно ясно. Я вижу, что ты вырезаешь дорогу кровью и болью, не переживая из-за того, кому вредишь, — Алексиос мог соперничать с огнем своим пылом.
Персей решил, что у него было мягкое сердце? Алексиос был сделан из стали и железа, когда юноша только держал ее в руках.
Но сын Зевса не отступал от боя, даже если словами. Он склонился, опасно близко к огню и мечу.
— Что мне делать, Алексиос? Бросить мать в руках того монстра? Любить обычную женщину и не принять судьбу стать королем? Я — сын бога. В моей крови больше, чем простая жизнь.
— А что не так с простой жизнью? — Алексиос тоже склонился. — Ты смотришь на нас, которые хотят жить тихо, свысока, делаешь ненужные шаги, чтобы стать кем-то большим, чем ты был рожден.
— Я был рожден как сын самого Зевса! — крик разнесся эхом вокруг них, мог сообщить Горгонам, что кто-то был у их двери. — Он породил меня золотым дождем. Он выбрал меня для этого пути. Ты можешь отрицать советы Афины, сколько хочешь, ведь она не показалась тебе, но ты не можешь отрицать то, что видел своими глазами.
Алексиос хорошо помнил сад. Он помнил богов и их холодные хитрые взгляды.
Голос Гесперии зашептал ему на ухо: «Мне жаль, что у тебя такой путь».
Она знала, кем была Медуза. Кем была Горгона, и что он найдет у основания горы Олимп. Они все знали, как он будет страдать, и что Медузу снова используют.
Может, его отец был прав годы назад. Она не была проклята богами, они не смотрели на нее. Боги отвернулись от Медузы и ее истории, но не по той причине, о которой думал его отец.
Алексиос отклонился и раскрыл ладони.
— Она просто женщина, Персей. Женщина, которую боги лишили счастья, ведь выбрали твою историю, а не ее. Кто мы, чтобы забирать ее жизнь, когда можем изменить историю? Ты мог бы дать ей совет, друг. Ты мог бы дать ей шанс жить.
— Жить? — Персей рассмеялся. Звук был жестоким. — Она — монстр, Алексиос. Ужасное существо, которое убило сотни человек взглядом. Мы оба видели каменные статуи по пути сюда. Они расставили их как предупреждение, но запомни мои слова. Она — не хорошая женщина, и она не заслуживает шанса жить.
Он мог все рассказать Персею. Мог объяснить, что знал Медузу, что вырос с ней. Вся история была на его языке, он хотел испортить мысли Персея о том, что тут творилось.
Но он вспомнил, что парень хотел быть героем. И он пройдет по всем на его пути.
Персею было все равно, была ли Медуза проклятой женщиной, которая пыталась жить. И ему было все равно, что ее сестры пытались спасти ее от судьбы хуже смерти, но их тоже прокляли.
Он услышит историю и рассмеется над глупостью женщин. Персей заявит, что они заслужили проклятие, и если Алексиос был не согласен с ним, то ему мешало мягкое сердце.
Алексиос смотрел на парня, который становился ужасным, и решил, что это был конец. Он не мог больше идти с человеком, который ставил всех ниже себя. Он уже десять раз отплатил Персею долг, и это была последняя капля.
— Дай ей неделю, — сказал Алексиос. — Я прошу лишь неделю.
— Зачем ты просишь такое? — Персей склонился и подобрал ветку. Он потыкал костер, но в его взгляде было что-то холодное и расчетливое. — Неделя — ужасно долго, чтобы просто сидеть у пещеры, полной богатств и Горгон, которых нужно убить.
— Неделя — не так долго. И мое мягкое сердце просто хочет дать женщине пожить еще немного, пока мы не убьем ее без предупреждения, — он не смотрел в глаза героя. Не мог.
Персей хорошо его читал, и он знал, если Персей увидит его глаза, герой поймет его план. Алексиос не мог показать это парню. Он отказывался.
— Неделя даст ей найти больше жертв. Что делать, если сюда забредет еще мужчина, желая быть героем, как я? Мы предупредим его, что даем ей жить еще неделю? — Персей бросил ветку в огонь с отвращением. — Неделя — слишком долго.
— Ты переживаешь из-за жизни другого героя? Или думаешь, что другой мужчина украдет твою славу?
Огонь вспыхнул в глазах Персея.
— Ты испытываешь мое терпение, дорогой друг. Может, тебе стоит поспать в другом месте.
— Или что? — Алексиос посмотрел на него.
Он посмотрел в глаза ужасного мужчины, знал, что Персей видел только гнев. Пусть эмоция спугнет его, не пустит его к планам Алексиоса.
Персей усмехнулся, но выражение было лишено других эмоций, кроме злобы.
— Странное случается ночью, особенно, вокруг пещеры, полной Горгон. Поспи в другом месте, где безопаснее, Алексиос. Я дам тебе неделю, но не больше.
Это ему и требовалось.
Алексиос мог за это время составить план.