Читать интересную книгу Возьми меня с собой - Бочарова Татьяна Александровна

— Анна застегнула «молнию» на сумке, повесила ее в шкаф. — Не знаю, чего вспомнилось. Так, нервы. Пойдем на балкончик-то.

— Нет, — твердо ответила Лера. — Я еще обход не делала. Потом.

— Потом будет суп с котом, — грустно пошутила Анна. — Какая-то ты стала, Лерка, другая. Чужая, что ли? Или загордилась?

— Есть чем гордиться! — буркнула Лера, чувствуя укол совести.

Правда, зачем она так с Анной? Озлобилась на всех и вся, подозревала ту в самых страшных грехах, всячески пытается отстраниться. А ведь сама полностью следует ее совету, выполняет разработанную ею программу. Может быть, стоит рассказать ей всю правду? Поведать о том, что творится в отделении? Вдвоем они, возможно, быстрее бы отыскали ключ к разгадке.

Нет, нельзя. Ведь она дала себе слово, что не станет больше заниматься расследованием.

— Ань, не бери в голову, — мягко проговорила Лера. — Я не чужая тебе и не загордилась. Просто мне очень тошно, правда.

— Оно и видно, — сухо сказала Анна и удалилась.

«Ну и черт с тобой, — сердито подумала Лера. — Не веришь, как хочешь». Она собрала истории болезни и отправилась по палатам.

Однако голова ее была настолько переполнена посторонними мыслями, что сосредоточиться на больных удавалось с трудом.

Вечером накануне в пятую палату привезли по «скорой» женщину с гипертоническим кризом. За ночь давление удалось снизить почти до нормы, однако пациентка оставалась возбужденной, встревоженной, постоянно стонала, будоража остальных больных, лежащих в палате, жаловалась на потерю зрения.

Лера выписала ей вместо привычного дибазола клонидин подкожно, вызвала на всякий случай офтальмолога и договорилась с Максимовым, что после обеда больную переведут в отдельный бокс.

Вся эта беготня отняла у нее значительное время, и, когда она дошла до последних палат, больные уже изнывали от ожидания. У кого-то за ночь неожиданно поднялась температура, кто-то с утра мучился мигренью, а кто-то просто жаждал пообщаться с лечащим врачом, благо сама Лера приучила своих пациентов к долгим, подробным беседам об их состоянии. Это были просто больные люди, которых не касалась личная жизнь доктора, для которых врач — существо высшего порядка. От него они ожидали облегчения своих страданий, мудрых советов и решений всех проблем, связанных с их пребыванием в больничных стенах.

Единственной палатой, где появление Леры восприняли спокойно и молча, оказалась восьмая. Впрочем, этого она и ожидала. Скворцов, как и накануне, угрюмо глядел в стену, едва отвечая на вопросы о самочувствии, и время от времени кидал уничтожающие взгляды на Андрея. Тот, напротив, казался невозмутимым и преувеличенно вежливым.

Под конец осмотра Лера почувствовала настоящую злость к обоим.

В самом деле, она возится с ними, как с детьми, готова сидеть в палате часами, беспокоится за старика, корит себя за ошибку, повлекшую ухудшение состояния Шаповалова, а они точно манекены! Лишнего слова не вытянешь, теплого взгляда не дождешься! Да плевать она хотела на них с высокой башни, пусть провалятся.

Она распаляла себя не случайно: в глубине души она отлично понимала, что злость убивает привязанность, сушит слезы, дает ей защиту против холодной, отчужденной вежливости Андрея.

Дает возможность устоять, победить свою любовь к нему.

Из палаты она вышла стремительно, с пылающими от гнева щеками. Как правильно она решила, что не станет совать свой нос куда не просят! Очень нужно лезть из кожи, чтобы спасти жизнь такому мизантропу и ворчуну, как Скворцов! Очень нужно сохнуть по этому самовлюбленному портретисту!

Лера разыскала Анну — та в очередной раз собиралась на балкон — и присоединилась к ней. Вдвоем они постояли минут пятнадцать на морозце, накинув на плечи пальто, поговорили о всякой ерунде. Анна рассказала, как они с рыжим Юриком ездили в выходные в Кусково. Потом разошлись каждая по своим делам.

Лера взялась за заполнение карт. Теперь она относилась к этому занятию со всей серьезностью, по нескольку раз проверяя написанное и стараясь закончить работу до вечера. Пару раз ее отвлекла дежурная сестра Валя, уточняя, как быть с переведенной в бокс женщиной, продолжать ли той подкожное впрыскивание. После обеда заглянул Максимов, узнать, когда она освободится. Лера сказала, что скоро. У нее действительно оставалось всего четыре карты, а выписки сегодня не было. Она слегка передохнула и снова погрузилась в записи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

За окном стремительно наступали сумерки, декабрьские дни кончались быстро, переходя в долгие, темные вечера. Впервые за несколько дней оттепели завьюжило, стекло облепили плотные хлопья снега.

Лера зажгла настольную лампу и пододвинула к себе предпоследнюю карту. Это была история болезни Скворцова, та самая, которую она вчера изучила столь тщательно, но ничего не нашла. Лера вкратце зафиксировала в ней утренний обход, быстро вписала результаты измерения давления, обычные назначения.

Рассеянно пролистала карту с начала до конца и решительно захлопнула.

В коридоре что-то оглушительно грохнуло, затем послышался визгливый голос нянечки. Лера встала и выглянула в приоткрытую дверь. У порога пятой палаты растекалась внушительных размеров лужа, в ней торчали стеклянные осколки. По отделению распространялся острый запах валерьянки. Рядом яростно ругались пожилая уборщица тетя Зоя и дежурная медсестра Рита Глухова.

— Смотреть надо! — надрывалась тетя Зоя, угрожающе гремя пустым ведром. — Слепая, что ли? Я ж только вымыла все, это ж совсем совести надо не иметь!

— Да говорю же, случайно уронила! — оправдывалась Рита. — У вас что, ничего случайно из рук не падает?

— У меня не падает! — не унималась уборщица, опуская ведро и зачем-то протягивая вперед голые по локоть, полные руки, точно желая продемонстрировать, что из них действительно ничего не вывалится. — У меня сроду не бывало, чтобы вот так свинячить и казенное имущество разбазаривать!

— Да ладно, имущество. — Рита скептически оглядела лужу. — Несчастный лоток с пятью пузырьками. Угомонитесь, уже вон всех переполошили! — Она поглядела на Леру, явно призывая ее в защитники.

— Идет, не смотрит, — тут же пожаловалась уборщица, переходя, впрочем, на более сдержанный тон. — Я нагнулась тряпку намочить, а она, раззява, возьми и налети на меня!

— Да кто ж знал, что вы под самой дверью палаты моете!

— Хотелось бы тишины, — мягко попросила Лера. — Зоя Ивановна, не сердитесь, с каждым может случиться. Рита, собери осколки, надо быстренько протереть пол, а то мы все ошалеем от этого запаха.

Рита, обрадовавшись подмоге, принялась шустро подбирать битое стекло в пустой лоток. Старуха, ворча себе под нос, присоединилась к ней.

Лера прикрыла дверь и вернулась к последней карте.

Так. Некто Шаповалов, Андрей Васильевич. Ну, что там у него? Она, стараясь оставаться совершенно равнодушной, раскрыла титульный лист. Прочитала в сто первый раз все исходные данные Андрея, те, которые давно выучила наизусть.

Что ж, сегодняшний осмотр показал, что состояние больного медленно стабилизируется. Если так пойдет дальше, то через месяц он будет себя чувствовать так же, как чувствовал до приступа. До того момента, как она, Лера, по ошибке выписала ему лекарство, которое категорически противопоказано астматикам.

Боже мой, как же она могла это сделать?

Ей вдруг захотелось взглянуть на ту свою запись. Так неудержимо, как тянет преступника посетить место преступления. Она поколебалась мгновение, затем открыла нужную страницу.

Вот оно. Лера отчетливо вспомнила, как писала эти строчки, изнемогая от счастья и усталости, как прыгали у нее перед глазами буквы и цифры, путался русский и латинский шрифты. А вот и само назначение — черным по белому выведено название препарата, его дозировка. Смертельный приговор тому, кого она так любила. Как она умудрилась вписать его сюда? Очевидно, перепугала карту Андрея с картой сердечницы из седьмой палаты. Той как раз был прописан обзидан.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Лера тяжело вздохнула и хотела было перевернуть страницу, но что-то остановило ее, заставив сердце забиться учащенно. Она лихорадочным движением придвинула лампу почти вплотную к себе, снова уставилась в латинские буквы, выведенные ее круглым, аккуратным, несмотря на спешку, почерком. Кажется, слишком аккуратным.