- Я уже подумал, - сразу же ответил Вернигор, - Я хотел бы задать особенный вопрос.
Хранитель, стоявший лицом к чашам оракула, при этих словах порывисто обернулся к гроссмейстеру.
- Ты уверен? - сказал он, - Ты знаешь правило? Особенный вопрос, вопрос требующий не односложного ответа, можно задать оракулу лишь раз в десять лет. Задав его, ты лишишь этой возможности других людей на целое десятилетие. Стоит ли твой вопрос того?
- Стоит, - кивнул Вернигор, - От ответа на него будет зависеть жизнь многих не на один десяток лет.
Хранитель долго и испытующе смотрел на Вернигора, и гроссмейстер выдержал этот взгляд.
- Хорошо, - согласился старик, - Спрашивай.
Вернигор подошел ближе к чашам и склонил голову, выражая поклоном и почтение и просьбу.
- Где и как мне искать мою пропажу? - голосом, невольно дрогнувшим от волнения, спросил он.
Вода в чашах забурлила с удвоенной силой и яростью. Хранитель поспешно отступил назад и отодвинул ладонями мальчика и Вернигора. Все пространство под крышей заволокло паром, и какое-то время Вед ничего не мог увидеть. Когда пар рассеялся, и ученик воина, и остальные увидели, что вода выплеснула на гранит постамента горсть камней. Они были не черные и красные, но серые, и размером были поболее, и формой отличались от предыдущих, вынутых хранителем.
- Он дал ответ, - торжественно объявил хранитель, склонился над камнями и перевернул их щипцами.
Обратную сторону каждого камня покрывали руны Старой Речи. Из них составилась фраза.
-" Sono ioro lin reni paono", - прочел хранитель.
- Об этом знает чародей в красном плаще, - подхватил Вед, знавший Старую Речь, - Но это невозможно!
- Это невозможно, - повторил вслед за ним Вернигор, - Чародей в красном плаще это...
- Умадан, - почти шепотом договорил за него Вед.
Хранитель пожал плечами.
- Я говорю это всем, скажу и тебе: у оракула не бывает плохих ответов. Возможно, ты не правильно задал вопрос, - сказал он и положил щипцы на серебряное блюдо, подставленное подоспевшим прислужником.
Вернигор потер ладонью подбородок. Его глаза задумчиво блуждали по фигурам людей на площади и выражали обескураженность.
- Должно быть, вопрос и в самом деле был неправильным, - огорченно промолвил он.
Комната в башне выходила окнами на восток долины. Летом она была увита плющом и ломоносом, а из окон открывался вид на вереницу водопадов, хрустальными каскадами бегущую с гор. Зимою окна открывали взгляду бесконечные снежные гребни горных хребтов, убегавшие за горизонт. В час рассвета их белые склоны и острые вершины облиты были розовыми отсветами, а солнце, готовясь подняться из-за гор на небо, очерчивало их контуры ярким золотым лучом. Играя на вершинах и во впадинах, луч плясал по скалам, окружавшим долину, и заглядывал в комнату, озаряя светлые стены, ковры на полу, струящиеся занавеси вокруг кровати и деревянную мебель, покрытую резьбой. Фигура женщины в белой одежде и серебрящейся накидке тоже казалась нарисованной золотом на бледно-голубом небе, видневшемся в проеме окна. Она сидела перед окном на низкой кушетке с изогнутой спинкой и рассматривала рисунки, сделанные тушью на плотной бумаге. Тяжелые медно-рыжие локоны стекали по ее плечам, как струи летних водопадов.
- А эти рисунки, пожалуй, повеселее прежних, - заметила Лариэль с лукавой улыбкой и повернула лист к окну, чтобы упал свет, - Правда, все на одну и ту же тему. Вижу, чужестранец тебе приглянулся.
С каждого листа, который она держала в руках, глядело одно и то же лицо - широкий чистый лоб, легкие тени под скулами, тонкий подбородок и холодно-серые глаза в обрамлении волнистых светлых волос. Тарилор, сидела на кровати и, обхватив колени руками, наблюдала за действиями матери. При этих словах девушка нахмурила тонки брови.
- Он вовсе мне не приглянулся, - сердито возразила она.
- А что, разве не хорош? - насмешливо спросила Лариэль, глядя на портрет, и покачала головой, как бы любуясь изображенным на нем лицом Эзельгера, - Правда, уж больно у него загадочный вид.
- Вот именно! - подтвердила Тарилор взволнованно, - Есть в нем что-то необъяснимое и тревожное. Он напоминает мне кого-то и потому не идет у меня из головы.
- Лучше пусть он, чем, - вздохнула Лариэль и помедлила, прежде, чем продолжить, - чем чудовище.
Тарилор опустила взгляд на свои колени, накрытые вышитым одеялом, и промолчала. Лариэль отложила рисунки, в сердцах хлопнув стопкой листов по сиденью кушетки.
- Пойми же, дитя, с ним покончено. Он сейчас там, где было его место - во тьме, - сказала она умоляющим тоном, - Посмотри вокруг - жизнь по-прежнему идет.
Тарилор опустила голову еще ниже. Ее лицо выражало мрачное отчаянное упорство.
- Он не может быть сразу и во тьме, и в моем сердце, - проговорила она едва слышно и, опережая возражения Лариэль, поспешно добавила, - Неужто ты пришла ко мне в комнату спозаранку, мама, чтобы говорить о прошлом?
- Нет, - нежное лицо Лариэль застыло, ее глаза затуманились печалью, - Я видела тяжелый сон сегодня, он не дает мне покоя. Мне снилось, будто мы опять вернулись в то время, и ты опять едешь в безвестные края, опасности навстречу.
Встретив испуганный взгляд матери, Тарилор покачала головой и протянула к ней руки, приглашая подойти поближе. Лариэль быстро прошла через комнату и села на кровать рядом с дочерью.
- Видеть сны - занятие для Генимар, - ласково обняв ее, возразила Тарилор и припала щекой к ее волосам.
- Я и без Генимар знаю, что нас опять ждет что-то ужасное, - с горечью молвила Лариэль, гладя такие же пышные и рыжие, как у нее, волосы дочери, - Это из-за Элиа. Неужели его вид не страшит тебя?
- Это не его вина. Он нуждается в помощи. Мама, - Тарилор вздохнула и еще крепче обняла мать, - я и сама знаю, что скоро уеду. Я это почувствовала, едва открыла глаза по утру. Скоро за мной пришлют и скажут, что пора собираться, - она взяла лицо Лариэль в ладони и, приблизив к нему свое, заглянула ей в глаза, - Я знаю, ты не хочешь меня отпускать. И я бы хотела остаться с тобой. Но...
- Но так нужно, - едва слышно договорила Лариэль.
Она склонилась лбом ко лбу Тарилор, закрыла глаза, и две хрустальные слезинки скатились по ее щекам. Эльфы не выносят вида слез, и сами плачут редко, только от невыносимой душевной печали.
- Чтобы я еще когда-нибудь доверился проклятым оракулам! - бушевал Вернигор по дороге обратно в "Зеленую фею", - Ничего толком и не молвил, зараза. Только табакерку зря утопил, а ведь это была память о Виго!
- И больших денег стоила, - добавил Вед, - Чародей в красном плаще. Почему его так называли? Разве сам Умадан величал себя не Черным Королем?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});