Читать интересную книгу Антикиллер-3: Допрос с пристрастием - Данил Корецкий

Через полчаса Черкеса официально опознавали в Центральном РОВД. В этот раз и подставные, и понятые нашлись очень быстро, а косорылая сука уверенно вытянула свою корявую руку:

– Это он меня изнасиловал! Я опознаю его по чертам лица, по носу, усам, глазам!

Что-то больно складно звонит эта подстилка! Надо было придушить ее на хер…

– Я с ним лицом к лицу столкнулась, представляете? – тараторила потерпевшая. – Хорошо, со мной братья были, сразу скрутили – и сюда!

– Спасибо, гражданка Белянская, – сиял молоденький опер. – Подписывайте протокол. Сейчас еще потерпевших привезут…

Лис с Волошиным и Гусаром вернулись в РУБОП. Они были возбуждены и довольны, как охотники, завалившие, наконец, матерого волка.

– Этот парнишка, Кленов, стол обещал накрыть! – улыбался Гусар.

– И накроет! – кивнул Волошин. – Мы с него столько «висяков» сняли!

– И себе палку поставили – реализация оперативных материалов! – сказал Коренев.

– Да, централыцики очень удивлялись, – веселился Гусар. – Все спрашивали: откуда информация. А, правда, Филипп Михайлович, откуда?

Лис нахмурился.

– А тебе доверять можно?

– Ну, конечно! – обиделся Гусар.

– Тогда иди ближе, – кивнул Лис.

И, нагнувшись к подставленному уху, тихо прошептал:

– От верблюда…

А в Центральном РОВД вовсю кипела работа. Потерпевшие одна за другой опознавали Черкеса. Прибыл следователь, и это было плохим знаком. Дело разбухало от новых протоколов. Похоже, что на этот раз выкрутиться не удастся.

* * *

Опознания закончились, в протоколах поставили последнюю точку. Следователь забрал дело, пообещав через час передать санкцию на арест. Оставалось оформить задержанного и отправить в СИЗО.

Лейтенанта Кленова распирало от радости. Это было его первое крупное раскрытие. Пусть и принесенное на блюдечке – неважно: славы хватит всем! Жалко, что нет журналистов с телекамерами, как в кино: хотелось купаться в лучах славы, упиваться ею допьяна. Посмотрев на угрюмого Черкеса, он похлопал его по железному плечу и снисходительно, как положено победителю, сказал:

– Все, друг, отпрыгался! Тебе десять корячится! Черкес заскрежетал зубами и рванул наручники:

– Не фарт, сука! Хрен бы вы меня взяли. Надо же было нос к носу влететь на эту дуру с братьями!

Его исцарапанная, с багровым кровоподтеком физиономия злобно перекосилась.

– Случайно залетел. Сегодня мусорам везет! Банкуйте, волки позорные!

– Повезло, говоришь?..

С торжествующей усмешкой Кленов наклонился вперед, оказавшись лицом к лицу с задержанным. Опытный сотрудник знает, что так делать нельзя – можно остаться без носа или куска щеки. Но Леха не имел опыта.

– Дурак ты, Черкес! Какие братья? Менты тебя взяли. Это же ребята из РУБОП! А старший – Коренев, Лис. Слышал о таком? Они тебя спецом искали!

Говорить этого тоже было нельзя. Но лейтенант Кленов звезд с неба не хватал, а потому не знал истинной цены словам.

– Менты?!

Черкес застыл, как изваяние, оцепенел, превратился в камень. Простые, но конкретные мысли лихорадочно бились в узком твердом черепе. Если он не влетел «по дурке», значит, кто-то «стукнул». «Сдал». Продал. Причем – кто-то из своих, близких корешей. Но кто?!

Он углубился в лихорадочные размышления, перестав обращать внимание на происходящее. Его переводили из кабинета в кабинет, фотографировали, снимали отпечатки пальцев, о чем-то спрашивали… Он ничего не слышал.

Кто?! Он никому не говорил про телок… Блатные вообще не распространяются о своих «делах». Тем более о таких… Ломать «мохнатые сейфы»[40] западло. За это самого отпетушат еще в СИЗО или на пересылке…

Кто из кентов?! Голубь? Нет. Батон? Нет. Кто же? Зуб?

Черкес прокручивал все варианты. Вспоминал, где и с кем встречался, проводил время, базарил. Выковыривал каждое слово, произнесенное в чужом присутствии. Выуживал из памяти, кто и как при этом смотрел. Вычислял, кто мог передать его слова другому… Нет. Разговора о бабах не было. И быть не могло!

И вдруг он вспомнил: Клоп! За последнее время он виделся с ним только один раз. И болтанул про обрез с гранатой. И про телок, которых можно водить в мост. Все линии сходились в одну точку!

Но Клоп – старый, правильный вор… Трудно поверить, что он стукач!

Хотя менты своими хитрыми подходцами многих запутали, повязали… Говорят, даже среди «законников» есть вязаные…[41] А против правды не попрешь: то, что слил Клопу, – вылилось у ментов!

Хотя про оружие менты ничего не говорили… И обыск дома не сделали… А про телок и Батон слышал…

Доводы «за» и «против» кружились в голове, то сталкиваясь, то уравновешивая друг друга… Поэтому Черкес пребывал в оцепенении и когда ему дали подписать постановление об аресте, и когда грузили в автозак,[42] и когда высаживали в «вокзале»[43] СИЗО, и когда тщательно обыскивали, со скрипом засовывая резиновый палец в задний проход… В таком состоянии обычно находится первоход,[44] а не опытный «бродяга»[45] с большим арестантским стажем. Но «первоход» приходит в себя через 5–7 дней, а Черкес вышел из ступора, переступив порог хаты.[46]

На расчетные двадцать мест приходилось тридцать человек. Смрад, скученность, полумрак, духота и влажность его не смутили. То было обычное и привычное для уголовника со стажем состояние тюрьмы. По европейским меркам оно считалось пыткой, и в последние годы некоторые арестанты через Страсбурге кий суд высудили за такое содержание компенсацию в тридцать тысяч евро. И если бы все «сидельцы» последовали их примеру, то государственный бюджет оказался бы под угрозой. К счастью, этого не происходило.

Черкес осмотрелся. На жестких шконках сидели и лежали безучастные ко всему люди, на одной шла отчаянная карточная игра, несколько человек ютились на тощих матрацах, брошенных прямо на грязный бетонный пол. В замкнутом, бедном событиями мире тюрьмы появление нового человека вызывает повышенное внимание. Лишенные индивидуальности светлые пятна лиц повернулись в его сторону. Кто пришел: безвредный мужик или козырный блатной? Тиран или жертва? Клоун или палач?

Не обращая ни на кого внимания, Черкес направился в глубину помещения. Он переступал через распростертые тела, отталкивал тех, кто попадался на дороге. Простые зеваки мгновенно отвернулись, ибо стало ясно, что в хату заехал крутой уголовник, и камерной шелупени пялиться на него опасно.

За длинным столом, у окна, несколько зэков пили чифир и резались в домино. Это быт стол людей.[47] Как и предполагал Черкес, их лица оказались знакомыми.

– Здорово, Волк! Здорово, Керя!

Он пожал мокрые руки двум голым по пояс, татуированным арестантам. Их белая кожа лоснилась от пота.

– Здорово, Черкес! Привет, бродяга!

– Кто здесь у вас рулит?

– А вот, Сизый…

Этого крепкого немолодого дядю Черкес тоже хорошо знал. Они поздоровались. Люди сдвинулись, посадили нового арестанта за свой стол, налили чифиру. Сизый распорядился, чтобы ему освободили место в почетном углу, участливо спросил:

– За что попал, братан?

Черкес поморщился.

– Менты «мохнатки» шьют, внаглую! Сразу объявляю, чтобы непоняток не было! Вопросы есть?!

Наступила настороженная тишина.

Выпятив челюсть, он угрожающе осмотрел каждого, по очереди. Сейчас решалась его судьба. Попав в правильную хату, любитель «мохнаток» имел немало шансов превратиться в «опущенного» – презираемого всеми камерного «петуха».[48] Но авторитет Черкеса мог его защитить. А мог и не защитить – все зависело от тех, кто сидел за столом. Если кто-то рискнет усомниться в версии о ментовском беспределе, то кровавой драки не избежать. Но люди отводили глаза. Все знали бешеный нрав Черкеса и понимали, что терять ему нечего.

– Что ж, от ментов любых подлянок ждать можно, – сказал, наконец, Волк.

– Мы тебя давно знаем, ты пацан правильный! – кивнул Керя.

Сизый молчал дольше всех. Его мрачное, звероподобное лицо ничего не выражало. Но именно он являлся хозяином этого замкнутого звериного мира. И в конечном счете, последнее слово было за ним. Если в «мохнатку» залез – авторитет побоку! А нрав и силу свои можешь засунуть в жопу – одному против всей камеры не выстоять! Ну, своротишь пару носов, сломаешь челюсть, а ведь все равно отобьют ливер и перегнут через «шконку»!

– Слову честного бродяги я верю больше, чем ментам! – сказал, наконец, «Смотрящий». – А если будет надо, сделаем разбор, и все станет ясно. Братву не обманешь.

Людям стало ясно, что он не хочет обострять ситуацию, но оставляет за собой право пересмотреть решение. Некоторое время все молча прихлебывали чифир. Черкес чувствовал, что от старых знакомцев повеяло холодком. Надо было что-то придумать.

– Труба есть? – как можно непринужденней спросил он.

Волк пожал плечами.

– Конечно.

– Мне кентам надо звякнуть.

Волк посмотрел на Сизого, тот кивнул. Керя достал из-под матраца телефон, протянул. Черкес набрал номер.