неё скрыли смерть папы, но, когда Вера Андреевна расплакалась, поняла, что ей хуже, гораздо хуже. Плакали обе в этой самой комнате, сидя на полу, Юля толкалась, как никогда сильно и больно.
Новый год не праздновали. Когда Ольга Станиславовна вернулась из поездки, ничто не напоминало о случившемся в её спальне горе. Скрепя сердце она позволила провести поминки на сорок дней в усадьбе. В этот раз Соня потребовала у Кирилла привезти её в Краснодар, хотя дохаживала последние месяцы, состояла на учете из-за угрозы преждевременных родов и мучилась от отеков.
Когда гости разошлись, Соня набралась смелости и зашла в бабушкину спальню.
Ольга Станиславовна стояла у окна, услышав тяжелые шаги, оглянулась.
– Его здесь больше нет.
– Как будто есть.
– Это мы и наша тоска.
Соня кивнула.
Ольга Станиславовна прошлась по комнате, ощупывая пальцами дорогие её сердцу предметы, открыла ящики комода, переложила книги и только потом произнесла:
– Он был неплохим человеком. Скучным, нудным, но не плохим.
Соня возмутилась.
– Он был замечательным!
– Да, конечно, тебе положено так думать. Ты его дочь, – она открыла тетрадь в кожаной потрепанной обложке, пролистала страницы. – Зачем он пришёл сюда и где взял ключи?
Соня замотала головой.
– Вас это волнует? Боитесь, что он что-то трогал без вашего позволения, может, даже украл?
Ольга Станиславовна вытянула конверт, затерявшийся между страниц, и резко захлопнула тетрадь. Серая пыль взметнулась так явственно, что Соня едва не расчихалась.
– Трогал точно. В этой комнате слишком много неподъемных для него знаний. Может, потому его сердце и не выдержало.
Соню возмутили высокомерие и циничность бабушки. Отец не мог похвастаться красивой родословной, у него даже высшего образования не было, но это не значит, что можно отзываться о нем так неуважительно.
– Не смейте так говорить. Инфаркт может случиться с каждым. Вы жестокая и холодная. Злая.
Ольга Станиславовна приподняла брови.
– Я злая, да. Но и ты, моя дорогая, не добрая. Истинная Колоницкая.
– Да неужели, признали во мне внучку? Теперь я Баранова.
– Конечно, Баранова, – она кивнула на живот, – и дочка твоя Баранова.
Соня поперхнулась возмущением, развернулась и вышла из комнаты. После той беседы они с бабушкой больше не разговаривали, только здоровались сквозь зубы.
Судорожно вздохнув, Соня отпустила это воспоминание. Папа никогда не нравился бабушке, мама частенько игнорировала его и не считалась с мнением. Даже не скрывала от Сони своего пренебрежительного отношения, а Соня охотно переняла эту манеру общения. Она не замечала за родителями особой нежности и привязанности, у каждого из них была своя жизнь, свои привычки и увлечения. Как и где они могли пересечься и стать супругами, так и осталось загадкой. Неужели любовь такая и есть? Бледная и выцветшая, состоящая из подавляемого раздражения, уступок и замалчивания? Такой любви Соня для себя не хотела и даже оправдывала маму в ее отношении к папе. Он сам виноват.
Ладно бабушка, спесивая и циничная, в конце концов не родственница, но она сама ничем не лучше. С отцом Соня вела себя по-свински. Приходила к нему, если ей было что-то нужно, просила денег, частенько забывая поблагодарить, считала это его обязанностью. Не терпела его вечного брюзжания, невежливо, порой откровенно грубо обрывала, когда он хотел поделиться переживаниями и недовольством. И самое главное – стыдилась его, когда он, пытаясь молодиться и выглядеть современным, позорил ее перед друзьями.
Она так и не попросила прощения у папы. Он умер в одиночестве, не зная, что его все-таки любили. Коряво, неумело и порой жестоко, но любили. Что стоило тогда, в семнадцать, просто выслушать и возмутиться за компанию, обозвать начальника козлом, а бухгалтершу воблой, признать, что его замучили и не ценят? Так ведь, скорее всего, и было, и пусть он сам заслужил такое отношение, она была обязана оставаться на его стороне. Всегда. Ведь в этом и состоит смысл семьи – поддерживать и быть рядом, что бы ни случилось, подставлять плечо и защищать от всего мира. Почему Кирилл овладел этим знанием интуитивно, а она добралась до него только сейчас, в тридцать пять лет?
Сможет ли она поступить так же, как папа? Если Юлька забеременеет, принять её решение, каким бы оно ни было? Она должна. У Юльки выбор есть, а у нее нет. Просто должна.
Соня поднялась, оглядела серую комнату. А ведь эта пыль не только скорбь и тоска, бордовые вкрапления – чувство вины, ее собственной вины и вины матери, осознавшей, что своего нудного и не слишком умного мужа она любила, только поняла это слишком поздно. И с этой виной ей жить так же, как и Соне. Жить и понимать: не договорила, не долюбила, не дообнимала.
На следующий день Соня дождалась, когда Тимур с Юлей уйдут в школу, Кирилл отвезет маму на прием к врачу, и вернулась в серую комнату. Открыла верхний ящик комода и нащупала связку ключей. Пора разворошить прошлое. Выйдя в коридор, Соня остановилась и прислушалась. Дом дышал, скрипел и стонал, но не разговаривал, а радио для разнообразия взяло передышку.
Дойдя до конца коридора, Соня остановилась у подножья деревянной лестницы, дети часто использовали нижние ступеньки как скамейку, но выше середины дерево на лестнице потемнело и покрылось пылью. Соня поднялась на самый верх и толкнула дверь. Она заскрипела и отпружинила ее ладонь обратно.
Соня перебрала ключи и остановилась на самом ржавом. На ее памяти чердак ни разу не открывался, но замок не выглядел ветхим, возможно, мама приходила сюда, когда в доме никого не было. Ключ погрузился в скважину со стоном, будто она вонзила его в живое существо, провернулся с трудом. Соня не вынула его, толкнула дверь, оставив ключ внутри.
Бледный свет пробивался через слуховые окна под потолком, рассеивался по захламленному чердаку и тонул в темных углах. Это было странно и страшно, словно она открыла двери в параллельную вселенную, мир застывшего времени, потерянных игрушек и унылых призраков. Воздух горчил и казался тягучим, словно прогорклый сироп. Соня сделала шаг и застыла. Прямо над ней, на балке, болтался обрывок веревки. Ледяная волна прошлась по позвоночнику влажными пальцами, ущипнула за затылок. Вот так, наверное, чувствуется фраза: будто кто-то прошел по твоей могиле. Соня поёжилась, стянула на груди полы халата. Видимо, эта верёвка та самая, на которой повесился дедушка. Почему ее никто не убрал? Разве она не должна была истлеть от времени?
Соня аккуратно прошла дальше, оглянулась. На полу остались четкие следы. Хорошо, что она надела тапочки, на носки собрала бы столетнюю пыль. На стенах в