Она бросила поводья и вытянула руки, чтобы его поймать. Но ее лошадь, испуганная внезапным этим движением или, может быть, падением сучка, вдруг рванула и сбросила бы ее, если б я быстро не подхватил ее. Я ехал очень близко – дорога была узкая – и потянул к себе ее лошадь.
Та, еще сильнее испугавшись, пустилась по дороге, все более и более вскидываясь.
Все это случилось в одно мгновение. Она тихо вскрикнула и наполовину свесилась с седла, так что я должен был поддержать ее. Моя левая рука очутилась как раз против ее сердца, и я слышал, как быстро оно билось. И вдруг меня опять охватило безумное желание, которое я раз уже испытал, когда она чуть было не упала на улице и я подхватил ее на руки. На этот раз я не мог преодолеть себя. Разве я, впрочем, не сказал ей слишком много и разве она не слушала все это с улыбкой? Я нагнулся и поцеловал ее в губы.
Через минуту я опомнился и отдал бы многое, чтобы этого не случилось. Несмотря на все благоприятные обстоятельства, я в конце концов не знал, приспело ли для этого время. Но было уже поздно. Второй раз в жизни моя горячая кровь увлекла меня слишком далеко – к худу или добру, это я узнаю завтра утром.
Она покраснела до корней волос, но, не сменив свою неудобную позу, не могла сказать ни слова. Почти в ту же минуту я услыхал, как сзади нас неслась лошадь и ван дер Веерен спрашивал, что случилось.
– Не беспокойтесь, – отвечал я. – Лошадь донны Изабеллы испугалась и понесла. Если б я не поддержал донну Изабеллу, она могла бы упасть. Я был бы очень благодарен вам, если б вы сошли с лошади и помогли мне поставить ее на землю. Я надеюсь, что дело обойдется одним испугом.
Он исполнил то, что я ему говорил, и через секунду она уже стояла на дороге. Румянец сошел с ее лица, и оно было бледно.
– Не ушиблась ли ты? – спросил ее отец. – Благодари дона Хаима. Потеряй он присутствие духа, ты бы сильно ушиблась, а может быть, с тобой было бы что-нибудь и похуже.
Донна Изабелла молчала.
– Меня не за что благодарить, – быстро вмешался я, – я не думаю, чтобы в данном случае была какая-нибудь опасность. Если вы останетесь при вашей дочери, я поеду вперед, чтобы поймать лошадь.
Я нашел ее неподалеку возле дороги. Не без хлопот удалось мне схватить ее за узду и привести обратно. Потом я помог донне Изабелле снова сесть в седло, пока мою лошадь держал один из сопровождавших нас конвойных, прискакавших на мой зов.
Я старался поймать ее взгляд, в то время как она садилась в седло, но она упорно не удостаивала меня взглядом. Маленькая ветка, из-за которой все это случилось, лежала в печальном забвении возле дороги. Донна Изабелла даже не взглянула на нее. Я поднял ее и тщательно прикрепил к седлу. Потом я сел на лошадь, и мы снова двинулись.
День уже угасал, и мы ехали быстро и молча. На западе осталась лишь узкая красноватая полоска на горизонте.
Предметы, стоявшие по другую сторону дороги, потеряли свой цвет и выделялись темными силуэтами.
Был уже вечер, когда копыта наших лошадей застучали по неровной мостовой города.
Я простился с ван дер Веереном и его дочерью у их дома и поблагодарил за участие в прогулке. Еще раз я попытался поймать взгляд донны Изабеллы, но напрасно.
Я еще раз поставил на счастье – последнюю ставку. Мне было почти тридцать восемь лет. Невероятно, чтобы я мог влюбиться еще раз. Но хорошо или дурно, а жребий брошен. Что мне выпало на долю, узнаю завтра.
1 декабря.
Мне хотелось продолжать мой дневник: слишком сильна была буря во мне. Но самое худшее уже прошло, и я снова стал спокойным и холодным, каким меня привыкли видеть люди.
Как мало мы знаем друг друга!
Я начну с самого начала. После этой роковой поездки я не мог спать и проснулся рано. Пока я сидел за завтраком, пришла почта из Брюсселя. Прочитав письма, я положил их в карман и нахмурился. Все преследования и сожжения, неужели им не надоест, наконец, все это? Но пока хозяином здесь был я, и ни один костер не вспыхнет без моего желания. Я поставил на карту мою жизнь, и я был готов к проигрышу. Я бросил вызов судьбе последний раз, и если проиграю битву, то не по недостатку мужества.
Управившись с делами, я в одиннадцать часов отправился к ван дер Вееренам. Я осведомился о здоровье донны Изабеллы и спросил, может ли она принять меня. В ответ мне сказали, что она чувствует себя хорошо, но что она устала, еще не одета и не может никого принять. Ее отца не было дома. Последнему я поверил. Дело еще не было так плохо, чтобы кто-нибудь в Гертруденберге осмелился отказаться принять меня. Я велел кланяться донне Изабелле и просил ее назначить мне час, когда бы я мог ее видеть.
Вернувшись через несколько минут, служанка сказала, что меня будут ждать в три часа, если это не затруднит меня.
Такая отсрочка не предвещала ничего хорошего. Очевидно, она считала, что я зашел к ней только из вежливости. Но я старался не падать духом.
В три часа, как было назначено, я зашел снова и был принят сейчас же. Она встретила меня стоя, одетая во все черное, как в день моего прибытия.
На мое приветствие она ответила сухим поклоном, не промолвив ни слова.
– Надеюсь, что вчерашняя поездка не причинила вам никакого вреда? – спросил я.
– Благодарю вас, сеньор, я совершенно оправилась, – холодно отвечала она.
Странное чувство робости овладело мной при виде того, как она держится со мной. Но отступать было поздно. Если для меня готовилось страдание и унижение, я был готов испить чашу до дна.
– Донна Изабелла, – сказал я, – извините меня за то, что мое желание опередило ваше разрешение. Но южная кровь горяча, вы сами это знаете, и по временам с нею трудно бывает справляться. Простите меня. Будь что будет, но я должен сказать вам, – хотя, не доверяя своим силам, я желал бы, чтобы прежде прошло несколько дней, – я должен сказать, что люблю вас. Я немного сделал для того, чтобы добиться вашей благосклонности. Но моя любовь достаточно сильна, чтобы завоевать ее впоследствии и завоевать целиком. Ибо это любовь человека, которому случалось заглядывать в самую глубину жизни и спасать из развалин, похоронивших многие надежды, жажду любви более чистой, чем обыкновенно дается в удел людям. Я имею смелость бороться за нее, хотя бы для других это казалось невозможным. Согласны ли вы быть моей женой, донна Изабелла.
Она слушала меня, вперив глаза в пол. Ее лицо было холодно и неподвижно, как у статуи.
– Я очень польщена вашим предложением, – отвечала она, – и искренно желаю, чтобы ваша жажда любви была когда-нибудь удовлетворена. Но я считаю, что мы не подходим друг другу: вы испанский дворянин, а я дочь голландского бюргера. Вы принадлежите к народу, который управляет, а я к расе, которая служит. Между мужем и женой нужно больше равенства.