не убийца! Я помню, как вы меня спасли! И знаю, что вы помогли не только мне, но и Альбине Нежиной, и дочери этого… начальника из горкома. Вы герой, Саша! Вы мой будёновец! Вы не бандит! Я… не понимаю, что происходит!
Женский голос прозвучал, как плач.
— Не вижу другого выхода, Дарья Степановна, — сказал я. — Иногда героям приходится и убивать. Если они не находят иного способа помочь.
Носком ботинка я поддел молоток — придвинул его к туфлям Кировой. Женщина на шаг попятилась, будто увидела перед собой крысу. Наклонилась, подняла инструмент, сжимая двумя пальцами мокрую деревянную рукоять.
— Откуда здесь… это? — спросила она.
Я нехотя указал на Валицкого.
— Он принёс. Хотел вас убить.
— Меня?
Не почувствовал в голосе Дарьи Степановны испуг — лишь уловил нотки удивления.
— Зачем?
— Не знаю, — сказал я. — Об этом лучше спросить у него. Если он сам знает. И если захочет вам ответить.
Кирова смотрела на Романа Георгиевича.
Я не видел выражение её лица, но чувствовал растерянность в её голосе, в её жестах.
— Саша, что происходит? — сказала Дарья Степановна. — Объясни мне. Я…
Её голос сорвался на жалобный писк.
— …Ничего не понимаю.
— Этот человек хотел вас убить, Даша, — сказал я. — Можете мне поверить. Для этого он и взял с собой молоток. Но я ему помешал. Вот и всё.
Говорил я в полный голос, но дождь заглушал мои слова. Дарья Степановна повернулась ко мне. Луна пусть и пряталась за пеленой облаков, но отражённый ею свет всё же доходил до земли: я увидел широко открытые глаза Кировой.
— Я верю вам, Саша, — сказала женщина. — Правда, верю! Но всё равно не понимаю… почему вы в него стреляли? Разве… нельзя было поступить иначе?
Валицкий прекратил стонать (прислушивался к нашему разговору?). Я насторожился, следил за Романом Георгиевичем, готовясь в любой момент обрушить на него град ударов — если попытается стать на ноги. Зонт Кировой добрался до кустов — замер, уткнувшись в ветки.
— Было три варианта развития событий, Дарья Степановна, — сказал я.
Говорил спокойно — совершенно не чувствовал сейчас волнения, будто беззаботно прогуливался по ночной улице, а не собирался убить человека (эмоции всё ещё не пробили воздвигнутую на их пути стену). «Маньяк должен умереть», — таково было моё решение. И я пока не изменил его.
— Первый — позволить этому человеку убить вас, и сдать его в милицию в комплекте с уликами и моими свидетельскими показаниями, — сказал я. — Такой себе вариант, не находите? Мне он не понравился.
Холодные капли дождя вновь коснулись шеи, отправляя по телу новую волну холода.
— Второй — пристрелить этого урода до того, как он на вас нападёт. Быстро и эффективно… должно было получиться. На этом варианте я и остановился.
Капли ударили меня по губам.
Слизнул их. Сплюнул. Окрестности Зареченска не славились хорошей экологией — благодаря шахтам. Об этом мне напомнил привкус дождевой воды.
— Был ещё и третий вариант, — сказал я. — И он всё ещё остаётся.
Я посмотрел на Кирову. Плохо видел в темноте её лицо (скорее угадывал: нос, губы…). Но чувствовал на себе её взгляд — растерянный, внимательный.
— Могу отпустить его прямо сейчас, — сказал я. — На все четыре стороны. Хотите, Дарья Степановна?
Приподнял брови (вряд ли это увидела Кирова).
— Вот только… рано или поздно он снова убьёт женщину. Может и не одну. Те смерти будут на моей совести. Вам так не кажется?
Я покачал головой. Снова сплюнул.
— Нет, я такого не хочу.
Развёл руками.
— Так что выбор у меня невелик, Даша.
Протянул к Кировой руку.
— Буду признателен, если вернёте мне оружие.
Валицкий на мои слова никак не отреагировал. Будто не понимал, что говорили о нём.
Дарья Степановна на шаг отступила (по-прежнему держала в одной руке обрез — в другой молоток).
— Но так нельзя! — сказала она.
В её глазах отразилась яркая точка — свет фонаря, горевшего в стороне проспекта Гагарина. Ветер растрепал волосы женщины — те топорщились в стороны, будто перья.
— Саша, ведь есть же милиция! — сказала Кирова. — Давайте позовём милиционеров! В конце концов, это их работа — ловить преступников!
Её голос сорвался на писк.
— И что я им скажу? — спросил я.
Дарья Степановна указала на Валицкого болтавшимся металлической головкой вниз молотком.
— Что этот человек собирался меня убить!
— А он расскажет, что прогуливался перед сном. Подобрал на дороге замечательный инструмент, нёс его домой. Пока из кустов не выскочил я и не открыл стрельбу. Ведь теперь это именно так и выглядит со стороны. Вы живы. А этот человек не в роли убийцы — он жертва преступления.
Я усмехнулся.
— Кому поверят милиционеры, Дарья Степановна? Парнишке, что прятался за кустами с обрезом от винтовки? Или респектабельному советскому гражданину, уважаемому заведующему кафедрой горного дела в Зареченском горном институте? Кто поверит, что он хотел вас убить? Как я это докажу?
— Но ведь…
Кирова замолчала. Посмотрела на меня. Перевела взгляд на Романа Георгиевича. Валицкий не шевелился. И не стонал. Прислушивался.
— Нет другого варианта, — сказал я. — Вообще нет приемлемого для меня варианта. Но я выбрал наилучший. Ведь всё равно кто-то умрёт. Так почему бы не он? Либо я убью этого человека, либо снова погибнет женщина — потом. Понимаете, Даша? Выбирать-то особо и не из чего.
Я повёл плечом.
Дарья Степановна снова повернула лицо — в её глаза вернулись желтые точки (отражения фонаря).
— Вы думаете… он тот самый? — спросила Кирова.
Приподняла молоток чуть выше — удивлённо смотрела на него, будто раньше ничего подобного не видела.
— Саша, вы считаете, что это он убил тех женщин… осенью?
Голос Дарьи Степановны окреп. Будто женщина совладала с эмоциями, или у неё резко сменилось настроение. Кирова не выронила — бросила на землю молоток (позади себя).
— Не знаю, — сказал я. — В этом не уверен — не буду лгать. Но допускаю такой вариант. Всё, что мне пока известно — он сегодня хотел убить вас, Даша. Вот в этом я не сомневаюсь. А что касается прошлых убийств… нужно разбираться. Это я попытаюсь выяснить… потом.
Дарья Степановна тряхнула уже намокшими волосами. Притопнула ногой, разбросав вокруг себя брызги (и окатив ими Валицкого).
— Тогда нам тем более нужно передать его милиции, — сказала она. — Его должны допросить, Саша! Разве вы не понимаете?!
Она протянула мне обрез — решительно.
— Вот, Саша, возьмите. Только я вас умоляю: не стреляйте.
Я взял в руки огнестрельное оружие. Коснулся пальцем спускового крючка. Но не поднял ствол — позволил дулу разглядывать лужи на асфальте.