холм за твоим домом и идти дальше, то ты выйдешь где-то там. — Я неопределенно указал в сторону туристической тропы, которая шла вдоль реки.
— Здесь кто-нибудь живет?
— Нет. Мы унаследовали большой кусок земли около шести лет назад. Мы продали большую часть, но оставили себе этот участок. Так мы с папой начали свой бизнес.
— Это так здорово, что ты работаешь с отцом. Должно быть, у вас с ним хорошие отношения.
— Он хороший человек.
— А как насчет твоей мамы? Какая она?
— Она замечательная. Формально Марлин — моя мачеха, но я думаю о ней как о своей маме.
— Она долгое время с твоим отцом?
— Да, я был совсем маленьким, когда они сошлись.
— Ничего, если я спрошу, что случилось с твоей биологической мамой?
Я замолчал на мгновение, пока мы продолжали идти по тропинке, размышляя, как ответить. И хочу ли я отвечать.
— Она просто ушла.
— О, мне очень жаль. Ты поддерживал с ней связь?
— Нет.
— Наверное, это тяжело.
Я поправил лямку рюкзака. — Она сделала свой выбор, и это были не мы. Я мало что мог с этим поделать. А моя мама, Марлин, всегда относилась к нам как к своим собственным детям. Так что у меня была самая настоящая мама.
— Твоя мама, Марлин, я имею в виду, должна быть потрясающей.
— Да, это так. А что насчет тебя? Какие у тебя родители?
— Моя мама… не знаю. Она немного напряженная. Мой отец принимал активное участие в местной политике, поэтому она всегда была в центре внимания вместе с ним. Я не могу понять, любит ли она это внимание или просто так привыкла к нему, что не знает, как можно жить по-другому. А мой отец умер пару лет назад. У него были постоянные проблемы со здоровьем, и он совсем не заботился о себе, так что это не было большим шоком.
— Жаль это слышать.
— Спасибо. Мне неприятно это признавать, но я не была опустошена или что-то в этом роде. Мне было грустно, но больше из-за мамы, чем из-за себя. С отцом было нелегко жить. Я бы хотела, чтобы отношения с ним были лучше, но я как будто едва знала его. На людях он был парнем, которого все любили. А дома он был совсем другим. Наедине он никогда не уделял мне внимания, понимаешь? Я была полезна для его репутации, поэтому перед другими людьми он притворялся очень заботливым отцом. Но наедине он в основном хотел, чтобы я его не беспокоила.
Я не знал, что ей ответить. Я не умел подбадривать людей; это совсем не моя сфера. — Это отстой. Мне жаль.
Она остановилась и подняла на меня глаза. — Спасибо.
— За что?
— За то, что сказал, что это отстой, а не пытался сгладить ситуацию, оправдать его или сказать, что я должна была стараться изо всех сил. Клянусь, каждый раз, когда я рассказываю кому-то о своих проблемах с отцом, я получаю самые странные ответы. Как будто люди не могут смириться с тем, что им неприятно слышать, и хотят все исправить. Но его больше нет, и исправить это невозможно. У меня не было с ним хороших отношений, и никогда не будет, и да, это отстой.
— Ты права. Это действительно отстой.
— Как и то, что твоя мама тебя бросила.
Я посмотрел на деревья. Мне не нравилось говорить о ней. Проще было притвориться, что это не имеет значения. — Да, это очень хреново, на самом деле.
Часть меня хотела сказать больше. Признать, что это больно. Что я ненавижу осознавать, что меня было недостаточно, чтобы она осталась.
Но я этого не сделал. Я не мог вымолвить и слова.
Одри взяла мою руку и сжала. — Мне жаль.
Я встретил ее взгляд. Она была права, в этом простом ответе было что-то успокаивающее. Она не пыталась убедить меня в том, что меня достаточно, не говорила, что моя мама была ужасным человеком, бросив мужа и троих детей, и что я должен радоваться, что у меня есть Марлин. Она не говорила мне, что я должен чувствовать. Она просто поняла, что мне больно.
Я кивнул и сжал ее руку в ответ.
Мы продолжали идти, а Макс кружил вокруг нас. Он обнюхивал хвою и время от времени останавливался, чтобы помочиться на ствол дерева. Вместо того чтобы быть неловкой, тишина была комфортной.
Тропа постепенно поднималась вверх по склону, затем делала крюк вправо и поворачивала вниз. Вдалеке послышался рев воды.
— Что это? Это вода?
— Сейчас увидишь. Это впереди, чуть дальше.
Мы еще раз повернули, и тропа вывела нас к озеру с чистейшей водой. Со скалистой высоты низвергался водопад, вздымая в вечерний воздух белые брызги.
— Это так красиво, — сказала она, ее голос был полон благоговения. — Не могу поверить, что это место не забито туристами.
— Немногие знают о нем. — Я указал на скалистую поверхность утеса. — Мы с братьями приходили сюда, карабкались наверх, а потом прыгали.
— Ты шутишь. Как вы не разбились?
— Это было глупо. Мы должны были подобраться как можно ближе к водопаду. Там глубоко, но по обе стороны — одни камни.
Макс подбежал к краю озера и понюхал воду.
— Одри?
— Да?
— Макс умеет плавать?
— Да, но…
Что бы она ни собиралась сказать, было уже поздно. Ее собака бросилась в воду и поплыла.
— О, нет. Теперь твой грузовик будет пахнуть мокрой псиной.
Я усмехнулся. Макс выглядел таким довольным собой, что я даже не мог разозлиться. — Ничего страшного. Ты голодна?
— Вообще-то, я умираю от голода. Ты захватил обед?
— Конечно. — Я снял рюкзак и поставил его на землю. — А что, по-твоему, мы здесь собирались делать?
— Я думала, это просто прогулка, наверное. Пикник у водопада — это так…
— Что?
— Романтично.
— Я должен быть оскорблен тем, что ты считаешь, что я не могу быть романтичным?
Она рассмеялась. — Нет. Я просто не знала, чего ожидать от первого свидания с Джосайей Хейвеном. Ты не перестаешь меня удивлять.
Удивлять ее было приятно, как и вызывать улыбку.
Я нашел ровное место и разложил свои припасы. Оглядываясь назад, я должен был захватить одеяло, но не подумал об этом. Тем не менее у меня были сэндвичи из «Медного чайника», малина, которую я купил на фестивальном рынке, и бутылка вина, которую я завернул в полотенце, чтобы она не разбилась. У меня не было бокалов для вина, но Одри, похоже, не возражала против того, чтобы пить вино из пластиковых стаканчиков, так что я не беспокоился