Читать интересную книгу Материя - Иэн Бэнкс

Наверное, подумал он, это небеса. Что-то вроде вознаграждения.

Даже священники не могли прийти к общему мнению о том, что происходит после смерти. Первобытные народы за неимением лучшего могли себе позволить более простые религиозные воззрения. Но когда ты знакомился с реалиями большого мира, все становилось немного сложнее: в этом мире было много иноземцев, сочинявших (по крайней мере, в прошлом) собственные мифы и религии. Некоторые иноземцы были бессмертными, некоторые создали функциональные загробные миры, где скончавшиеся — записанные и транскрибированные — оказывались после смерти. Некоторые создавали думающие машины, обладавшие невероятными, чуть ли не божественными возможностями. Некоторые сами были богами, как МирБог, некоторые сублимировались, что само по себе было якобы формой достижения божественности.

Отец Фербина смотрел на религию так же прагматически и жестко, как и на все остальное. По его мнению, в религии нуждались только самые бедные и угнетенные — она облегчала их трудную жизнь. Люди болели самомнением, им было важно услышать, что они значимы как личности, что они — не просто часть народа или элемент исторического процесса. Их следовало уверить, что, хотя жизнь сурова, беспросветна и безрадостна, после смерти им воздастся. К счастью для правящего класса, твердая вера, помимо всего прочего, удерживала народ от порыва получить желаемое здесь и сейчас, то есть от бунта, восстания или революции.

Один храм стоил десятка казарм. Боец милиции с ружьем мог сдерживать небольшую невооруженную толпу, да и то, пока находился рядом с ней. А один священник мог навсегда внедрить полицейского в головы каждого из прихожан.

Те, кто был побогаче, и те, кто обладал реальной властью, могли сами выбирать, верить им или нет, в зависимости от собственных наклонностей. Но для них вознаграждением была уже сама жизнь, относительно легкая и приятная, а для стоявших на самом верху посмертной наградой становилось оставленное ими потомство, гарантировавшее место в истории.

Фербин никогда особо не задумывался о загробной жизни. То место, где он находился теперь, казалось ему подобием рая или чем-то вроде этого — он не был уверен. Часть его сознания жалела теперь, что он плохо слушал священников, когда они пытались говорить ему о таких вещах. Хотя, если посмотреть на то, что он получил посмертно без всякой веры и знания, слушать их не имело особого смысла.

* * *

Хубрис Холс смотрел на него сверху вниз.

Хубрис Холс. Вот как звали лицо, виденное им раньше. Он смотрел на это лицо, недоумевая: что делает Холс в стране мертвых, да еще в таких странных, слишком просторных одеждах, хотя пояс и нож остались при нем? С какой стати Холс здесь? Наверное, временно.

Он шевельнулся и почувствовал что-то в том месте, где раньше ничего не чувствовал и где ничто не двигалось, — в верхней части его спины. Он попытался оглянуться, насколько это было в его силах.

Он лежал в чем-то, похожем на гондолу воздушного шара, — обнаженный (если не считать покрывала), распростертый на большой, чуть покачивающейся кровати. Хубрис Холс сидел и смотрел на него, жуя что-то похожее на жесткий кусок сушеного мяса. Фербин внезапно ощутил звериный голод. Холс рыгнул и извинился, а Фербин испытал какую-то странную, противоречивую смесь чувств, поняв, что это не загробный мир, что он все еще жив.

— Добрый день, ваше высочество, — сказал Холс.

Голос его звучал странно. Фербин отчаянно, как утопающий хватается за соломинку, ухватился за это слабое свидетельство того, что он все же может быть благополучно мертв. Но ухватился только на секунду.

Он попытался пошевелить ртом. Челюсти щелкнули, а во рту появилась какая-то вязкость. Откуда-то донесся звук, похожий на старческий стон, и Фербину пришлось признать, что звук этот, видимо, издал он сам.

— Вам лучше, ваше высочество? — спросил Холс самым обычным тоном.

Фербин попытался шевельнуть рукой и обнаружил, что ему это удается. Он поднес обе руки к лицу. Те были бледными, кожа на них сморщилась и напоминала океан, по-прежнему видный внизу. Казалось, что Фербин слишком много времени провел в нем — или же в приятной, теплой ванне.

— Холс, — прохрипел он.

— Да, ваше высочество? Готов служить вам. — Холс вздохнул. — Как и всегда.

Фербин оглянулся. Облака, океан, пузырь гондолы.

— Где все это? Не на небесах?

— Нет, ваше высочество.

— Ты абсолютно уверен?

— Более чем наполовину, ваше высочество. Это часть Четвертого, ваше высочество. Мы в царстве существ, которые называют себя кумулоформами.

— Четвертого? — переспросил Фербин. Его собственный голос тоже звучал необычно. — Но мы все еще в пределах Большого Сурсамена?

— Несомненно, ваше высочество. Только на четыре уровня выше. На полпути к Поверхности.

Фербин снова оглянулся.

— Удивительно, — выдохнул он и закашлялся.

— Удивительно скучно, ваше высочество, — сказал Холс, мрачно глядя на свой кусок мяса. — Мы плывем над этой водой вот уже пять долгих дней или около того. Поначалу вид кажется удивительным, а воздух необычайно свежим, но если целый день нет ничего другого — какие там удивление и свежесть! Это все, что здесь можно созерцать, если не считать вашей милости, ваше высочество, но если откровенно, то от вас спящего радости мало. Ни словечка не вымолвите, ваше высочество. И уж точно — осмысленного словечка. Но в любом случае, ваше высочество, добро пожаловать назад, на землю живых. — Холс демонстративно поглядел вниз через прозрачную мембрану, сквозь которую вдали был виден подернутый дымкой океан. — Хотя земли, как вы, вероятно, уже заметили, на этом уровне не так много.

— Это точно Четвертый? — спросил Фербин.

Он приподнялся на одном локте (что-то кольнуло в правом плече; принц поморщился) и посмотрел через край кровати вниз, где на дымчатой поверхности стоял Холс. Все это казалось очень тревожным.

— Точно, ваше высочество. Не то чтобы у меня была возможность считать уровни, но здешние обитатели именно так его и называют, вот это стопроцентно.

Фербин показал на шмат сушеного мяса в руке Холса.

— Слушай, как по-твоему, мне это можно?

— Я дам вам свежий кусок, хотите, ваше высочество? Вы можете есть что угодно, когда появится аппетит. Так они сказали.

— Нет-нет, этого кусочка хватит, — сказал Фербин, не сводя взгляда с мяса и чувствуя, как рот заполняется слюной.

— Как угодно, ваше высочество, — Холс протянул Фербину мясо.

У мяса оказался солоноватый, слегка рыбный вкус. В общем, аппетитно.

— Как мы здесь очутились, Холс? — спросил принц с набитым ртом. — И кто такие «они»?

— Сейчас объясню, ваше высочество.

* * *

Фербин был тяжело ранен выстрелом из карабина на башне доступа, когда они ринулись в открывшийся перед ними цилиндр. Случайное попадание, объяснил Холс: стреляли почти в полной темноте с летящего животного по бегущей цели. Даже классному снайперу нужна немалая доля удачи, чтобы попасть в такую цель, да и с ним это случается не чаще раза в год.

Они с Холсом упали внутрь цилиндра, который остановился с открытой дверью и простоял так чуть ли не вечность, на взгляд Холса. Тот приподнял уже бесчувственное тело Фербина, истекавшего кровью, и закричал неизвестно кому, чтобы поскорее закрыли дверь или опустили эту треклятую трубу назад в башню. Но ничего не произошло, пока часть их противников не высадилась на башне. Только тогда цилиндр наконец погрузился назад. Холс снова закричал, призывая на помощь, в уверенности, что принц умирает. Цилиндр, похоже, все опускался и опускался.

Наконец он остановился, дверь снова ожила, и в круглое помещение вкатилась машина размером с большого окта. Она приняла от Холса обмякшее тело Фербина, быстро повернула его туда-сюда, нашла отверстие на спине и второе, выходное — еще большего размера — на груди, а потом заделала оба, выдавив из себя какое-то вещество и поддерживая голову принца подобием руки. Вделанный в руку пинцет на этой руке, казалось, погрузился в шею Фербина у основания черепа. Но принц уже ни на что не реагировал, и Холс с надеждой решил, что машина проводит лечение, хирургию или как там это называется.

Появилась летучая платформа, забрала их и понесла по широкому коридору со множеством поразительных дверей, по бокам и поперек коридора, — каждая не меньше парадного входа в Пурлский дворец. Двери скользили, откатывались, поднимались и опускались, давая проход платформе. Холс догадался, что они вплывают в основание башни Д’ненг-оал.

Последнее помещение представляло собой большую сферу с дополнительным полом, который уплотнился и начал двигаться, возможно, вверх — сказать было трудно. Здесь было сыро, и на полу виднелись лужицы.

Лечебная машина октов продолжала манипуляции с Фербином; кровотечение прекратилось. С потолка спустился экран и обратился к Холсу. Пришлось час, если не полтора, объяснять, что случилось, кто они такие и почему один полумертв. Холс извлек из мундира принца конверты, врученные Селтисом, главным схоластом. Они были покрыты кровью, а один, видимо, пробит пулей из карабина, прошившей Фербина насквозь. Холс помахал конвертами перед экраном, надеясь, что кровь или дыра в уголке не обесценили их. Он чувствовал, что еще немного — и научится общаться с октами, когда лязг и мягкое покачивание возвестили о прибытии в новое место. Дверь снова распахнулась. Через стену, совершенно прозрачную, как лучшее стекло, но волнистую, как флаг на ветру, на них уставилась небольшая группа настоящих октов.