Читать интересную книгу Измеряя мир - Даниэль Кельман

Как всегда одна и та же история, сказал Гаусс, когда они спускались по лестнице. Женщины не умеют хранить тайны. Если что известно супруге, то уж это точно узнает любой. Может, им ненадолго задержаться возле полицейской тюрьмы? Ему хотелось бы увидеть бездельника.

Невозможно, сказал Гумбольдт. Он не должен там показываться.

Авторитетнейший республиканец Европы и не может переступить порога полицейской тюрьмы?

Вот именно потому что авторитетнейший, сказал Гумбольдт. Его позиция куда более уязвимая, чем кажется на первый взгляд. И его слава — весьма слабая защита. Легче было ориентироваться на Ориноко, чем в этом городе. Он приглушенным голосом пояснил, что в участке жандармы делят арестованных только по их социальному положению, а личные дела заведет утром тайная полиция. Если удастся уговорить Фогта отпустить молодого человека прямо сейчас домой, тогда не останется никаких следов.

С этим парнем все безнадежно, сказал Гаусс. Вебер нравится мне гораздо больше.

Детей не выбирают, сказал Гумбольдт.

Похоже, что так, произнес Гаусс и молчал до тех пор, пока экипаж не остановился.

Они прошли грязным двором и поднялись по лестнице. Им пришлось дважды останавливаться, Гаусс задыхался. Они добрались до четвертого этажа. Гумбольдт постучал в дверь. Им открыл бледный усатый мужчина, кончики усов были закручены. На нем были расшитая золотом рубашка, бархатные штаны и обтрепанные шлепанцы.

Лоренци, сказал он. Только через несколько секунд оба сообразили, что он им представился.

Гумбольдт спросил, здесь ли начальник жандармерии.

Здесь, сказал господин Лоренци, с трудом справляясь с немецким, и кое-кто еще тоже. А если кто хочет туда к ним, должен войти в круг.

Ну хорошо, сказал Гаусс.

Круг нельзя нарушать, стал объяснять Лоренци, нельзя вносить хаос и путать мир живых с царством мертвых. Другими словами, это стоит денег.

Гаусс отрицательно покачал головой, а Гумбольдт сунул Лоренци несколько золотых монет, и тот с изворотливым поклоном пропустил их вперед.

Прихожая была устлана потертыми коврами. Через полуоткрытую дверь доносились причитания какой-то женщины. Они вошли в помещение.

Горела только одна-единственная свеча. Люди сидели вокруг круглого стола. Причитания исходили от девушки, примерно семнадцати лет. Она была в белой ночной рубашке, ее лицо вспотело, волосы прилипли ко лбу. По левую руку от нее сидел с закрытыми глазами начальник жандармерии Фогт. Рядом с ним лысый человек, еще три стареющие дамы, одна из них в черном и несколько господ в темных костюмах. Девушка вращала головой и стонала. Гумбольдт хотел немедленно уйти. Гаусс удержал его. Лоренци подвинул два стула. Чуть помедлив, они сели к столу.

А теперь, сказал Лоренци, вы все должны взяться за руки!

Ни за что! вскричал Гумбольдт.

Это не так страшно! сказал Гаусс и схватил Лоренци за руку. Если нас вышвырнут отсюда, никому от этого лучше не станет.

Да, правда, сказал Гумбольдт.

По-другому никак нельзя, объяснил Лоренци.

Гаусс вздохнул и схватил Гумбольдта за левую руку, одновременно какая-то женщина, ей было около шестидесяти и она выглядела как обшарпанная статуя, схватила его за правую руку. Гумбольдт оцепенел.

Девушка запрокинула голову и закричала. Из-за резких движений ночная рубашка съехала у нее с плеча. Гаусс разглядывал ее, высоко подняв брови. Ее тело было на пути в ад, она хотела выпрыгнуть из себя, но двое мужчин рядом крепко держали ее; девушка оскалила зубы, закатила глаза, задергалась и заскулила, повизгивая. Она видит царя Соломона, простонала она, но он не захотел сюда прийти, вот появился еще кто-то другой.

Гумбольдт сказал, что ему этого больше не выдержать.

Вообще-то все это довольно забавно, возразил Гаусс. И малышка очень недурна собой.

Девушка закричала, по ее телу прошли судороги, она откинулась назад, и если бы мужчины не удерживали ее, то опрокинулась бы вместе со стулом. Потом она успокоилась, склонила голову набок и вперила свой взгляд в крышку стола.

Один из них уже тут, сказала она. Его дядя просит передать, что все простил. Сын ждет свою мать. А дальше она видит Бонапарта, этого дьявола в человечьем обличье, и как этот дьявол горит в аду. Извергает ужасную брань и не желает раскаиваться. Прислушиваясь, она повернула голову. Ее ночная рубашка раскрылась, обнажилась грудь. Кожа блестела от пота.

Теперь она видит брата одного из них, он говорит, что умер естественной смертью, все в порядке, и не надо вести никакого расследования. А вот и мать еще одного. Она очень разочарована. Дело его жизни не будет иметь никакого значения, она теперь знает, что сын только ждал ее смерти, чтобы поскорее удрать, как последний бродяга, и в пещере тогда он лишь сделал вид, что не видит ее. А теперь ребенок, он просит передать родителям, что с учетом обстоятельств у него все в порядке, зал большой, есть, где полетать, и если быть осторожным, то и шишек не набьешь. А одна старая женщина говорит, что не прятала никаких денег и ничем помочь не может.

Тут девушка застонала, и все в ожидании подались вперед, но она больше ничего не сказала. Она исторгла из себя странный звук, словно подавилась, потом подняла голову, высвободила легким движением свои ладони из цепких рук мужчин, поправила ночную рубашку и растерянно улыбнулась.

Ну, вот и хорошо, сказал Гаусс.

Фогт испуганно посмотрел на него через стол. Он только сейчас их заметил.

На минуточку! Поговорить надо! сказал Гумбольдт. Он был бледен, лицо, как застывшая маска.

Потрясающе, сказала дама в черном.

Неповторимый момент коммуникации двух миров, сказал Лоренци.

Все посмотрели на него с укором, он произнес это так гладко, без всякого итальянского акцента; он поспешил исправиться, повторив все, как полагалось. Девушка смущенно оглядывалась. Гаусс внимательно наблюдал за ней.

Фогт спросил, уж не шли ли они за ним следом.

В некотором роде, да, сказал Гумбольдт. У них есть просьба к нему. Но только без свидетелей. Он сделал Гауссу знак, чтобы тот пока остался, и вышел с Фогтом в прихожую.

Он здесь был из-за своей бабушки, зашептал Фогт. Никто не знает, где деньги, которые та оставила в наследство. А положение у него не из легких. Одному джентльмену надо заплатить долг, ну просто кровь из носу. Вот он и прибегает к любым способам.

Гумбольдт откашлялся. Он закрыл на секунду глаза, словно приводя себя в норму после сеанса.

Один молодой человек, сказал он потом, сын астронома, который остался там внутри, был арестован на каком-то дурацком собрании. И еще не поздно просто отпустить его домой.

Фогт погладил свои усы.

Тем самым стране будет оказана великая услуга. Пруссия придает большое значение сотрудничеству с отцом этого юноши. В интересах Короны не травмировать его.

В интересах Короны, повторил Фогт.

В другом месте, сказал Гумбольдт, за это дали бы орден.

Фогт прислонился к стене.

То, в чем обвиняют этих молодых людей, не пустяк. В высшей степени сомнительное тайное собрание. Сначала даже думали, что там лично ораторствовал этот омерзительный автор Немецкого гимнастического искусства. Но, похоже, слава тебе господи, что это был один из многих его подражателей, которые ездят по стране под его именем. Во всяком случае, во Фрейбург отправили срочного курьера, чтобы внести ясность.

Чума инсценированной идентичности, сказал Гумбольдт. И поведал, что двое его сотрудников, Дагерр и Ньепс, работают сейчас над изобретением, которое станет значительной подмогой. Полиция и чиновники будут тогда иметь официальные изображения людей и станет невозможным выдавать себя за знаменитость. Проблема ему хорошо знакома, вот совсем недавно в Тироле один человек месяцами жил на деньги общины, выдавая себя за Гумбольдта, который якобы прекрасно знает секрет денег.

Во всяком случае, сказал Фогт, положение серьезное. Я не утверждаю, что сделать ничего нельзя. При этом он выжидательно посмотрел на Гумбольдта. Но сделать это нелегко.

Нужно всего лишь пойти в полицейский участок и отправить юношу домой, сказал Гумбольдт. Имя еще нигде не зафиксировано. Никто ничего не узнает.

Но риск все же есть, сказал Фогт.

Очень незначительный.

Значительный или нет, но среди цивилизованных людей принята такая вещь, как компенсация.

Гумбольдт пообещал отблагодарить Фогта.

Тот заметил, что благодарность можно выразить по-разному.