каким аккуратным должно быть то, что сейчас произойдет, но… Лишь только Егор открыл дверь и щелкнул выключателем, лишь только Вика переступила порог – правильные мысли и правильные планы куда-то делись. У обоих были мокрые, с каплями дождя лица. Вика начала стирать эти капли с его щек губами, он обнял ее крепко и, задыхаясь от желания, потащил в комнату, где стоял старый продавленный диван. На этом диване сегодня днем Егор разложил сохнуть свежие акварели. Акварели полетели на пол. Туда же полетела одежда.
Квартиру освещала только лампочка в коридоре, но этого было достаточно.
Егор стянул с Вики футболку и коснулся рукой спины, ощущая под пальцами неровность кожи – шрам. Ущелье. Через которое он так долго и упорно проходил. До сих пор продолжает идти. А потом потянул Вику на себя, и оба упали на диван, жадно целуясь. Оказалось, что она смелая. Оказалось, что она страстная и порывистая. Он об этом знал. Он же рисовал ее портреты, он видел ее жесты и взгляд, которым она может окинуть посетителя и ответить, ничего не произнося вслух. Оказалось, что на вкус она – шоколад с перцем. И губы горели, обжигаясь.
– Я хочу, – прошептала Вика ему в ухо.
Егор ничего не соображал и не понимал. Ничего, кроме того, что тоже хочет.
Как не свалились, переворачиваясь, – непонятно. Но удержались. И Вика, обняв его ногами, приняла в себя. И потом дышала часто-часто, и вскрикнула, не выпуская, не расплетая рук и ног. Он тоже вскрикнул. Так ему показалось. Или это снова она? Или…
Егор лежал на Вике, тяжело дыша ей в шею. Там тоже пахло шоколадом и перцем. И чуть-чуть дождем. А она медленно гладила его голову с коротким ежиком волос. Не хотелось ни двигаться, ни говорить. Поэтому он просто касался губами шеи, целуя. Это, в общем-то, с чего он должен был начинать. Егор целовал и не знал, что сказать.
А ее руки уже спустились на плечи и спину. Когда женские руки так тебя гладят, значит, все неплохо. Значит, хоть ты и повел себя как нетерпеливый дурак, не испортил все окончательно.
Егор поднял голову и посмотрел на Вику.
– Я разложу диван.
– Вовремя ты об этом вспомнил, – она улыбалась.
И он раскладывал диван, а она поднимала с пола разбросанную одежду, а потом остановилась с охапкой бумаг в руках.
– Кажется, мы повредили твои рисунки.
Егор глянул на слегка смазанные акварели. Ответил:
– Не важно, этого добра я еще нарисую.
А ночью она кричала.
Вике снова снился Род, и как она бежит, и путь этот бесконечный, а он приближается, шаги все громче, все отчетливей. Не спастись. Страх переходит в ужас, она кричит, кричит, кричит…
– Не-е-ет!
Кричит, захлебываясь в слезах. Кричит, понимая, что выхода нет, что она не успевает открыть дверь, до которой наконец добралась, кричит, обернувшись и увидев нож.
– Вика, Вика, все хорошо, девочка, – раздается рядом.
И чьи-то руки ее обнимают. Она не знает чьи. Но Род вдруг останавливается.
– Все хорошо, я здесь.
А Вика не может пошевелиться. Она смотрит на Рода, который замер в нерешительности.
– Нет, – шепчет, всхлипывая.
– Открой глаза, – раздается рядом.
Вике кажется, что эти обнимающие руки ее куда-то поднимают. Теплые, сильные, очень добрые руки.
– Это сон, всего лишь сон. Все хорошо, принцесса, все хорошо.
И Род начинает таять, словно туман, а Вика, удерживаемая руками, наблюдает, как исчезает, истончается его силуэт.
– Уходи, – шепчет она ему. – Уходи.
– Открой глаза, – раздается ответный шепот.
Вика делает усилие и открывает глаза.
Сон исчез. А руки не исчезли. И шепот тоже не исчез.
Она не сразу поняла, где находится. За окном мелко шумит дождь. Комната чужая – не ее. Человек рядом сидит и обнимает ее, гладя по спине, задевая шрам. Шрам болит.
– Все. Все… это был просто сон… Все хорошо, принцесса.
Вика судорожно вздохнула и крепче прижалась к Егору.
– Не отпускай меня.
– Куда же я теперь тебя отпущу? Ты моя.
3
Правдолюбов Аня не любила. Она и лжецов не любила тоже. И подхалимов, и льстецов.
Аня любила искренних людей. Но искренность и правдолюбство, переходящее в постоянное разоблачение, часто разнятся. Воспоминания спортсмена Ане не понравились. Целиком она их не читала, но, в третий раз переделывая верстку, невозможно не выхватывать глазами куски текста.
Да уж, разгулялся в своих воспоминаниях спортсмен, никого не забыл. Ни тренеров, ни олимпийских чемпионов. Все они у него получились с изъянами. Один двух слов связать не мог, другой все время завидовал, третий унижал и оскорблял. По всему выходило, что порядочный только он один.
Аня давно была взрослой девочкой и понимала, что мир несовершенен и люди в нем тоже несовершенные. Но знала она также и то, что олимпийское золото просто так не дается и что олимпийцы – настоящие герои, за плечами которых годы тренировок, травм, нечеловеческих нагрузок. Спортсменов много, олимпийских медалистов – единицы. Каждый из них – особенный.
– Ну что, Анечка, в этот раз мне понравилось, – сказал автор разоблачений, рассевшись перед ней вальяжно на стуле. – Ты справилась.
Он все время «тыкал», и Аню это бесило. Они не друзья, у них чисто деловые отношения. Даже Артем некоторое время обращался к ней на «вы», прежде чем сократить дистанцию.
Но об Артеме думать нельзя. Не сейчас. Для Артема выделены вечера, в которые Аня листает верстку его каталога на телефоне. Это уже ритуал. Или болезнь.
– Вы утверждаете макет? – уточнила она у спортсмена.
– Если честно, я внес некоторые правки в текст. Очень важные. Про допинги. Меня ведь заставляли принимать запрещенные препараты.
– Кто?
– Тренер.
– Тот самый, с которым вы смогли пробиться в сборную?
– Ну да.
– Насколько я понимаю, он уже умер.
Уймись, Аня, куда тебя понесло? Это же клиент. Клиентам принято улыбаться.
– Не пойму, к чему ты клонишь.
– Ни к чему, – спокойно, Аня, спокойно. – Большой отрывок надо вставить?
– Нет, ты скажи, о чем думаешь. Намекаешь на то, что он уже ответить не может? Я хочу знать правду, – в его голосе появились нехорошие нотки.
– Вы уверены? – Аня посмотрела на гостя из-за экрана монитора.
– Я люблю правду.
Да неужели?
– Вы любите правду? Отлично. Тогда я вам ее скажу. У вас был тренер, с которым вы смогли пробиться в сборную, с которым вы поехали на чемпионат Европы. Благодаря работе этого человека о вас узнали многие, и многие, я уверена, помнят вас до сих пор. В книге же вы пишете лишь о том, как плохо он вас