Вознесем молитвы Господу нашему Иисусу Христу. И сказал Господь…
(О, отец мой, снизошли мне свою благодать.)
Майк остановился и заглянул в могилу. Она была глубокой, даже очень глубокой. Липкие тени подступавшей ночи уже заполняли ее, будто были живыми. Ему ни за что не удастся зарыть могилу до темноты. Ни за что!
Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет… (Повелитель мух, снизошли мне свою благодать.)
Да, глаза были точно открыты. Поэтому он и чувствовал их взгляд. Карл пожалел на них клея, и они открылись, как распахиваются ставни на окнах, и Глик на него смотрел. С этим надо что-то сделать.
…И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек…
(И теперь я принес тебе тухлое мясо и зловонную плоть.)
Нужно очистить от земли крышку гроба. Вот и все решение! Очистить, сбить лопатой замок, открыть гроб и закрыть мертвецу глаза. У него не было клея, которым пользуются гробовщики, но в кармане имелась пара монет в двадцать пять центов. Серебряных. Они точно подойдут. Серебряные монеты – вот что нужно мальчишке!
Солнце сейчас стояло над самой крышей Марстен-Хауса и освещало верхушки самых старых и высоких деревьев в западной части города. Даже с закрытыми ставнями дом, казалось, не спускал с Майка глаз.
Ты воскрешал мертвых к жизни, даруй нашему брату Дэниелу вечную жизнь.
(Я принес тебе жертву. И сделал это левой рукой.)
Майк Райерсон спрыгнул в могилу и принялся яростно раскапывать гроб. Наконец лопата заскребла о крышку, и Майк, очистив гроб от земли, начал сбивать лопатой замок.
Возле ручья заквакали лягушки, послышалась сухая монотонная трель козодоя, которой вторили жалобные крики других птиц.
Шесть пятьдесят.
– Что я делаю? – спросил себя Майк. – Господи, что я такое делаю?
Он опустился на колени на крышке гроба и попытался сконцентрироваться, но что-то подстегивало его не терять времени и поторопиться… Солнце уже садилось. Только бы успеть до темноты! Он поднял лопату и, размахнувшись, нанес сильный удар по замку. В нем что-то хрустнуло, и дужка выскочила из защелки. Какое-то время Майк смотрел на него, еще продолжая сохранять рассудок. На лице, покрытом потом и грязью, горели ввалившиеся глаза. На небе взошла и ярко засияла Венера.
Тяжело дыша, Майк выбрался из могилы, лег рядом на землю и, потянувшись к крышке гроба, нашел скобу и потянул за нее. Как он и предполагал, от попавшей в петли земли крышка открылась со скрежетом, и сначала показался розовый атлас, потом рука в темном рукаве (Дэнни Глика похоронили в костюме, в котором он ходил в церковь), и, наконец, лицо…
У Майка перехватило дыхание и замерло сердце.
Глаза у мальчика были открыты. В точности так, как он и предполагал. Открыты широко, и их взгляд в сгущавшихся сумерках казался вовсе не остекленевшим, а живым и каким-то жутким. На лице не было смертельной бледности – напротив, щеки горели румянцем и были полны жизни.
Майк попытался оторвать взгляд от этого страшного лица и не смог.
– Боже милостивый… – только и сумел вымолвить он.
За горизонтом скрылся последний краешек солнечного диска.
5Марк Питри собирал в своей комнате игрушечного Франкенштейна и прислушивался к разговору родителей в гостиной. Его комната находилась на втором этаже старого фермерского дома на Саут-Джойнтер-авеню, и хотя теперь строение отапливалось современной мазутной печью, наверху еще сохранились старые металлические трубы. Первоначально дом обогревался центральной печью, установленной на кухне, и теплый воздух подавался по трубам на второй этаж. Правда, женщина, жившая в доме с 1873 по 1896 год со своим мужем-баптистом, отличавшимся непреклонным пуританским нравом, клала с собой в кровать – чтобы хоть как-то согреться – горячий кирпич, обернутый во фланелевую ткань. Теперь же трубы служили другой цели – прекрасно проводили звук.
Хотя родители разговаривали в гостиной на первом этаже, их было слышно так, будто беседа проходила прямо за дверью Марка.
Однажды, когда Марку было всего шесть лет, отец застал его подслушивающим за дверью в их прежнем доме и произнес старую английскую пословицу: «Не подслушивай, и не узнаешь о себе дурного». Отец тогда пояснил, что так можно услышать о себе нечто очень неприятное.
Что ж, на эту пословицу есть и другая: «Предупрежден – значит, вооружен».
По сравнению со сверстниками Марк в свои двенадцать лет казался невысоким и довольно щуплым, однако двигался с ловкостью и изяществом, которые редко можно встретить в угловатых в этом возрасте мальчишках, состоящих из одних локтей и коленок. Черты лица Марка, которые позже наверняка превратятся в резкие, сейчас казались даже женственными, а светлая кожа отливала молочной белизной. Эта внешность доставляла ему немало неприятностей еще до стычки с Ричи Боддином на школьном дворе, и он решил, что будет разбираться со своими проблемами сам. Проанализировав положение дел, он пришел к выводу, что большинство забияк и драчунов были неуклюжими здоровяками. Они наводили на остальных страх тем, что могли причинить боль. И дрались они нечестно. Значит, если не бояться боли и тоже применять запрещенные приемы, то над ними можно взять верх. Ричи Боддин был первым блестящим подтверждением его теории. В начальной школе в Киттери, где Марк начинал учиться, столкновение с главным задирой завершилось ничьей. Вообще-то результат можно было расценивать как победу: задира, хоть и весь в крови, не сдался и объявил во всеуслышание, что они с Марком теперь друзья. Марк, считавший того хулигана полным кретином, проявил благоразумие и спорить не стал. На задир слова не действуют. Такие, как Ричи Боддин, понимают только боль, поэтому, наверное, в мире и существует столько проблем. После драки его отправили из школы домой. Отец тогда очень на него разозлился и уже собирался задать сыну трепку свернутым в трубку журналом, но Марк заявил, что Гитлер в душе был наверняка Ричи Боддином, чем невероятно развеселил отца – он смеялся до слез, и даже мать не удержалась от улыбки. А порки удалось избежать.
– Как думаешь, он переживает, Генри? – спросила Джун Питри.
– Кто знает… – По наступившей паузе Марк понял, что отец раскуривает трубку. – По его лицу никогда не поймешь.
– В тихом омуте черти водятся! – Она помолчала. Мать всегда говорила нечто вроде «в тихом омуте черти водятся» или «чему быть – того не миновать». Марк очень любил своих родителей, но иногда их рассуждения были похожи на покрытые пылью нудные толстые фолианты в библиотеке.
– Как-никак они шли к Марку поиграть в железную дорогу, – продолжила она. – А теперь один умер, а другой пропал. Не обманывай себя, Генри. Мальчик наверняка переживает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});