— Я всегда с ним спорил! Ведь выживает не тот, кто сильнее, а тот, кто умнее, изворотливее, опаснее, наконец. Не всё решается грубой силой, далеко не всё, — проговорил он очевидную для меня истину.
— Понятно, а от меня-то что нужно? Допустим, я тебя позвал ненароком, а ты оказался древним морским богом. И что теперь, ты пришёл меня спасать?
— Нет, ты спасёшь себя сам, а я, всего лишь, помогу тебе. И у тебя появится полезный магический дар.
— А что взамен?
— А-ха-ха, а тут возможны варианты.
— Вот и я о том же, — проговорил я, сам поражаясь своей способности спокойно разговаривать то ли с самим собой, то ли с демоном, и сказал: — Бойся данайцев, дары приносящих.
— В точку, прямо в яблочко, — воскликнула летучая рыбка и, сделав кульбит в воздухе, плюхнулась обратно в воду. — Приятно общаться с понимающими людьми из другого мира.
— Ты не ответил на мой вопрос, Левиафан!
— Ага, вот мы уже перешли на личности, — и в меня снова уткнулись в упор узкие чёрные зрачки небольшого каймана.
— Взамен ты отдашь мне своё магическое ядро, точнее, власть над ним!
— Вот как, значит, не душу?
— Нет, это примитивно! Душа, это нематериальное вещество, её нельзя подчинить и привязать к себе, она пройдёт все барьеры мирозданья, впрочем, тебе ли мне об этом говорить! Ты сам как проник в этот мир? А вот магическое ядро, это да.
— А зачем оно тебе?
— Ну, ты ведь всё равно не поверишь данайцу, тогда зачем эта словесная вода, которой… посмотри, сколько её много, — и он взмахнул вокруг себя перепончатым крылом небольшого пеликана, — Зачем тебе это знать? Отдай мне власть над твоим магическим ядром и можешь грешить, сколько считаешь нужным! А морская вода всё смоет, уж ты мне поверь! — и небольшие глаза пеликана, рывком разросшись до вселенских масштабов, заглянули мне прямо в самую душу.
И я ощутил, что в меня смотрит сама бездна. Миллиард миллиардов непознанных вселенных, тёмный мрак безлунной ночи, страх божий, ад, ужас, гнев раскрылись своей ужасающей сущностью прямо передо мной, показав все семь своих кругов. Сама преисподняя, с её вселенским мраком, заглянула на самое донышко моей души, где едва теплился её призрачный огонёк. Я окаменел от страха, а через мгновение это прошло.
— Не хочешь, значит, а зря, — проговорил сквозь сжатый частокол многочисленных зубов молотозавр, — Боишься? Понимаю…
— Но ты позвал, а за всё надо платить!
— Я не звал тебя, — собравшись с силами, заорал я, — ты врёшь!
— Ого, ещё и орёт на меня, шмакодявка. Молод ещё, чтобы орать на старших! Ой, ха, ха, ха!
— Молод, действительно молод, не то, что я! — и передо мной, вместо ужасного своим видом молотозавра, уже сидел облезший от старости омар, с ободранными и поломанными клешнями.
Немало шокированный, я смотрел на эти практически мгновенные превращения в совершенно разных морских животных и иных обитателей морских глубин и прибрежной полосы моря.
— Ты, морской дьявол, исчадие ада, Старый Роджер, и ещё бог весть кто такой, не знаю, как тебя зовут.
— Я Левиафан, так меня зовут в твоём понимании. Ну ладно, не хочешь меняться на ядро, давай меняться на желания, — проигнорировав мои обвинения, продолжил, как ни в чём не бывало, Левиафан.
— Вот ты хочешь спастись и стать великим магом! Ведь так?
— Так, — не стал отрицать я.
— Вот, а у меня для тебя подарок, — сказал уже огромный моллюск и, раскрыв свою раковину, выкатил из её недр огромную чёрную жемчужину.
— А, я понимаю, — заметив мой недоумевающий взгляд, — проговорил он, — большая, да? Отнимут, да? Уменьшим. Смотри, какая маленькая, хорошенькая и, главное, магическая! Размер имеет значение, но не в данном случае!
— Она чёрная, как и твоя истинная сущность, враг человеческий! — еле слышно произнес я.
— Ого, какой пафос, — удивился осётр, — подарил ему, понимаешь, свою икринку, можно сказать, яйцо снёс ему в руки, а он ещё и привередничает! Чёрный цвет ему не нравится! А между тем, этот цвет тебе к лицу, — и Левиафан снова расхохотался.
— Ну, ладно, ладно, не обижайся на меня, старика, — сказало существо, больше напоминающее русалку, но с мужским торсом и трезубцем в руке. — Я же не со зла, да?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И он снова оглушительно расхохотался.
— Ладно, давай к делу. Не хочешь чёрную, на тебе белую!
И в его руках жемчужина тотчас же поменяла свой цвет с угольно-чёрного на жемчужно-белый.
— Любой каприз за ваши желания!
— Но… это… же…. То же самое, — наконец нашёлся я со словами.
— Ну да, но не совсем. В твоём понимании, чёрное — это зло! Не так ли?
— Да!
— А белое, выходит, добро?
— Да!
— Ну вот, мы, значит, и разобрали этот вопрос.
— А теперь скажи, пираты, это зло?
— Да.
— А испанские солдаты, это добро?
— Да.
— Да что ты заладил, да, да, да. Зададакал прямо старика, хуже Афродиты, криво слово. Ей голову заморочить, как мне город волной снести.
— Ладно, — продолжил он вечер вопросов без правильных ответов. — А для пиратов, испанские солдаты, это зло или добро?
— Мммм, наверное, зло. Но они это делают ради добра! — тут же вскричал я.
— Ну да, ну да, особенно, когда вешают пиратов на реях или отрезают им ненужные, по их мнению, части тела.
— Тогда, что такое зло? А что такое добро?
— Вот смотри, — и жемчужина в руках так называемого русала, или правильнее его было называть на греческий манер — тритоном, превратилась из белой в чёрно-белую. — Вот такая жизнь человеческая, в своей истинной природе. Инь и янь, как говорят китайцы. У кого — то чуть больше белого, у кого — то — больше чёрного, но редко, очень редко, встречаются те, у кого жизнь полностью чёрная или полностью белая. И всё равно, хоть одна искра, но мелькает в чёрном или белом цвете, противоположного цвета.
— Святому всегда есть чего стыдиться, пусть и совершённого в далёком детстве, а у грешника, хоть один, да найдётся поступок, который он не будет никогда вспоминать, считая это своей слабостью. Этот мир вечен, как и вечно всё то, о чём я сейчас с тобой говорю. Но мы с тобой отвлеклись. Вы, люди, склонны к пороку, даже если этого сами не сознаёте. Я могу привести множество примеров грехопадения в вашем смысле. Но надо ли это тебе, юноша?
— Нет, не надо, — пришлось мне признать очевидность его доводов.
— Вот и я о том же. А ведь ты, наверное, знаешь, что такое диалектика?
Тут у меня в голове начали лихорадочно ворочаться мысли, в попытках провести поиск нужной информации на чердаке моего мозга, где складировалось всё подряд, о чём я когда-либо слышал. Но тщетно, единственное, что я вспомнил, это то, что диалектика была связана с философией, и всё.
— Ага, юноша, «Диалоги» Платона ты не читал, похвально, похвально, с такими собеседниками очень приятно говорить, но недолго!
— Почему?
— А ты не понял? А о чём? Ты же ведь прям, как стул, я не о дереве, и также понятен.
— ??? Я не знаю, я понимаю! — отчаянно воскликнул я после обвинений в тупости и безграмотности.
— Ммм, так это у вас называется?! — Я не знаю, но всё понимаю! Сказать, правда, об этом не могу, только лаю. Действительно, быть тебе морским псом церкви, хороший выбор, можно сказать, идеальный!
Вот же сволочь, открыто смеётся надо мной, — думал я, — а я ничего и сказать ему на это не могу, ведь он прав, а я, дурень, находка для политтехнологов и прочих СО-ЦИ-О-ЛОГОВ.
— Объясни, я готов понять то, о чём ты мне скажешь!
— Да?! Ну ладно. Законы диалектики знаешь? А, ну да, чего это я, это же риторический вопрос! Ну, так вот, существуют три закона диалектики, выведенные одним учёным, ну ты его, впрочем, не знаешь, не напрягайся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да я и не напрягаюсь, — пожал плечами я.
— Замечательно, я не сомневался в тебе! Так вот, первый закон называется — «закон единства и борьбы противоположностей», улавливаешь?
Мозги со скрежетом проворачивали заржавленные шестерёнки отупевшего сознания, погребённые кучей бесполезного информационного мусора. Борьба противоположностей? Единство? А, ну да! Свет в конце тёмного тоннеля дремучести поманил меня своим ярким огоньком.