Читать интересную книгу Хозяин зеркал - Екатерина Чернявская

Когда девчонка оглянулась, было уже слишком поздно. Двое с боков держали народ – да и не рвался никто особенно, Крыс здесь знали. Богомол, красивый как смерть, подвалил к рыжухе и осклабился во всю пасть:

– Погуляем, мышутка?

Та замотала головой и попятилась. Богомол вытянул пятерню и пихнул девчонку в грудь. Не сильно, а так, чтобы она упала спиной на прилавок. Корзина выкатилась из руки, из корзины – клубки шерсти. Все клубки бойко пошустрили прочь, кроме одного, синего, и, приглядевшись, Лягушонок понял почему. В клубок была воткнута длинная железная спица.

У девчонки оказались очень белые коленки. Белые, совсем не загоревшие. На одну из них черным паучиной плюхнулась Богомолья пятерня… Девка дернулась и запоздало взвизгнула. В спину Лягушонку нервно задышал верблюд. Верблюду не понравился визг.

– Посмотрим, как тебе это понравится, образина, – процедил сквозь зубы Лягушонок и, подхватив в пригоршню рассыпавшийся красный перец, швырнул вислогубому в закисший глаз.

Раздался рев. Скотина завопила и заметалась, обрывая повод. Из шатра выскочил толстый Караванщик, но где ему было удержать двугорбого гада. Верблюд рванулся прочь, врезаясь прямо в собравшуюся у мускатно-имбирного прилавка толпу. Двое Крысюков отшатнулись, в толпе образовался зазор… а Лягушонок уже сжал в кулаке такую удобную спицу и уставился на ямку, ямку на бритом затылке Богомола, как раз между основанием черепа и выступающими позвонками.

Спица вошла легко. Слишком легко. Слишком легко, чтобы все случившееся оказалось правдой – ведь Лягушонок еще никогда никого не убивал…

Он выдернул девчонку из-под дохлого Крысюка. Бежать толком та не могла, все спотыкалась, но их, кажется, и не преследовали. И уже прислонив рыжую к стене в одном из переулков за рынком и глядя в сумасшедшие зеленые глаза, не мокрые от слез, а совсем сухие, Лягушонок понял, что окровавленная спица все еще зажата у него в кулаке. Он выпустил железный штырь, и тот зазвенел по камням.

Если бы Лягушонок знал, что, совершая благородный поступок – первый и последний в своей жизни, – он обрекает старого Шауля на верную смерть, то, пожалуй, трижды подумал бы, прежде чем вонзить удобную спицу в податливый затылок.

Пришлось идти с повинной к Водяному, потому что так заведено – коли вышла размолвка между бандами, дело разруливают вожаки. Водяной был личностью выдающейся. Если Крысы Ржавого рынка вели родословную от Крысословов, а те – от самых настоящих крыс, то и Лягушкам требовалось в грязь лицом не ударить. Водяной утверждал, что произошел от мифической Амфисбены, будто бы выползшей в горячке любовного гона на берег и оприходовавшей красавчика из приморских дворян. На самом деле, конечно, никакой Амфисбены не было, а был неудачный эксперимент Господина P, джентльмена редкостной учености, полвека назад увлекшегося селекцией. Судя по результату, Господин P пытался скрестить человека и жабу. От жабы Водяному достались пупырчатая зеленоватая кожа, выпученные зенки, толстое брюхо и перепонки на пальцах, а от человека – природное человеческое гадство.

Водяной восседал на троне – створке гигантской беззубки, которую с немалым трудом доставили в Город Караванщики. Ноги, или, вернее, задние лапы Водяного возлежали на спине пышногрудой блондинки, а не менее пышногрудая брюнетка делала хозяину педикюр. То есть попросту полировала кривые желтые когти Водяного и затачивала их для пущей остроты алмазной пилкой. Когтями Водяной превосходно умел орудовать, что доказывали длинные параллельные шрамы, украшавшие физиономии доброй половины лягушачьего племени. По правую руку Водяного стоял столик с горшком и аквариумом. В горшке жили, а точнее, ожидали неминуемой смерти жирные червяки. В аквариуме обитала крупная жаба. Время от времени Водяной запускал руку в горшок и подносил жабе угощение, которое та принимала с выражением бесконечной брезгливости. Примерно с таким же выражением глава лягушачьего племени смотрел сейчас на Оскара.

– Да, облажался ты картинно, – заметил Водяной, любивший культурную речь. – Вот что, юный Оскар. По замыслу и по требованию моего рыжекудрого коллеги с Рынка мне бы следовало пустить тебя на прокорм Прелестнице. – Тут Водяной нежно почесал своей любимице спинку; та рыгнула и устремила на хозяина полный отвращения взгляд. – Но тебе, малыш, сильно подфартило. Как раз подошел срок Набора. Являясь несовершеннолетним, ты не можешь официально претендовать на должность в городской полиции, которая бережет нас как умеет, но парень ты рослый, за пятнадцатилетнего, пожалуй, сойдешь. Так что так мы и запишем: Оскар Расмуссен, пятнадцати лет от роду, по Набору отряжен в префектуру Седьмого округа.

– Это что, из Лягушек в Свиньи? – буркнул Оскар.

По договору с городской администрацией, раз в пять лет представители Лягушек, Ящериц и Крыс вступали в ряды блюстителей порядка. Через этих выборных разруливались вопросы, периодически возникавшие между группировками и полицией. Особой любви к выборным не питали ни их фартовые братья, ни новые сослуживцы, но было у перевертышей одно важное преимущество – неприкосновенность. Тот, кто невзначай порежет перевертыша, ответит не только перед законом, но и перед ворами, а держать ответ перед теми и другими мало кому захотелось бы.

– Придержи язык, Оскар, – серьезно сказал Водяной. – Лягушка всегда остается Лягушкой, даже если пасется со свиньями. Постарайся хорошенько это запомнить.

И Оскар запомнил и унес это знание в новую, третью жизнь.

Третья жизнь была второй не слаще. Очень скоро выяснилось, что, значась младшим констеблем, на практике Оскар угодил в отдел особых поручений. Особые поручения заключались в том, чтобы разбираться с чересчур успешными предпринимателями (на чьи заводы и магазины положил глаз охочий до чужого добра Господин F) или чересчур несговорчивыми аристократами (в чьих садах Господин W, любящий веселье, пожелал развернуть лагерь для военной игры «Пепелище»). Особистов не любили, но побаивались.

Двойной страх и двойная нелюбовь – такое подкосило бы любого, но только не Лягушонка Оскара. Вот и сегодняшнее назначение констебль Оскар Расмуссен принял со смирением, достойным истинного философа. Он внимательно изучил бланк приказа и красную печать, отправил документ в ящик стола (еще две недели назад принадлежавшего графу Рогану фон Вольфенштауэру) и выглянул в коридор. В коридоре было, несмотря на ранний час, не продохнуть. Перед правой допросной выстроилась очередь аптекарей и фармацевтов, как на подбор, сизолицых и грустноглазых. У входа в убойный отдел стояла кучка Караванщиков, смуглых и агрессивно-усатых. Оттуда слышалась гортанная речь, прерываемая временами окриками дежурного. У левой допросной толпился народ, а доносившийся оттуда визгливый голос принадлежал, без сомнения, скандальному журналисту Франсуа Бонжу, более известному как Маяк Безбашенный. Изучив обстановку, Расмуссен поспешил к левой допросной.

Пробившись сквозь толпу, новый полицмейстер узрел следующее: обильно потеющий инспектор Петерсен прятался за столом, причем взгляд у детектива сделался совершенно оловянным. Допрашиваемый, напротив, являл собой образец живости и трепался без умолку. Размахивая блокнотом и химическим карандашом, он пытал инспектора:

– Что вы можете сказать о кадровых перестановках в вашем ведомстве? Чем, на ваш взгляд, вызвано неожиданное назначение констебля Оскара Расмуссена на должность полицмейстера? Полагаете ли вы, что слухи об интимной связи означенного Расмуссена и высших представителей власти в нашем городе не лишены оснований?

Оскар остановился за спиной журналиста и приготовился насладиться сценой. Инспектор Петерсен, узрев начальство, слегка оправился, шарахнул по столу кулаком и заорал:

– Пасть закрой, писака недоделанный! Убери карандаш! Ты не в цирке, сволочь, и вопросы здесь задаю я!

– В самом деле? – Ничуть не смутившийся Маяк положил блокнот и карандаш на стол. – Так задавайте. Как честный гражданин с радостью на них отвечу.

– Что вы знаете о Сопротивлении?

– О Сопротивлении? Да практически всё.

По-прежнему не замечая Оскара, журналист откинулся на спинку стула, промокнул губы платком, от которого поплыл по комнате удушливый парфюмерный запах, и заговорил:

– Да, так вот. Сопротивление. Лет эдак сто назад пришла в головы нашим триумвирам блажь вернуть Городу самоуправление. До этого как-то спокойно обходились тиранией, а тут, значит, стукнуло. Поручили это дело Господину W. А Господин W у нас, как вы знаете, затейник редкостный. Веселая душа. Зачем, говорит, устраивать выборы, тратить время и деньги на такую чушь? Мы всё проще сделаем, экономичней и гуманней. Семейство и подельники одного из кандидатов в бургомистры проживали в Ледяных садах, второго – за Стрельным каналом. До ратуши расстояние и оттуда, и оттуда примерно одинаковое. Вот, решает веселый Господин W, мы и устроим забег. Пускай оба кандидата с чадами и домочадцами бегут к ратуше, и голышом, и по морозцу – зима тогда была. Кто первый добежит, тот и мэр, а второму – хер. А что, правильно. Зачем нам бургомистр-хиляк? И он сам, и семейство здоровенькими должны быть, чтобы о городском благе радеть неустанно.