со свистом, но его хмурые глаза горели упорным бешенством. Он, еле передвигая ноги, приближался к Угарду. Тот на секунду растерялся, но лишь на секунду! В следующий миг он собрал все свои силы и приготовился к бою, не сводя глаз с Крэя. Но они не успели сойтись.
Неожиданно вновь раздался пронзительный голос труб. Распорядители вновь взмахнули флагами. К двергам подбежали стражники и повели их туда, где под колышущимся белым балдахином в высоком кресле сидела княгиня. Слух вновь вернулся к Угарду. Оглушительный рев волной обрушился на дверга. Вскочившие со своих мест зрители вопили, размахивали руками, горстями бросали на поле золотые монеты, перстни, ожерелья. Пронзительно визжали женщины. Вой обезумевшей от кровавого зрелища толпы сотрясал взрытое поле.
Их подвели к княгине. Угард видел ее впервые. До этого он думал, что княгиня — могучая, властная старуха, вроде матери его отца, заправлявшей всем домом. Однако она оказалась совсем еще молодой, увешанной драгоценностями женщиной. Ее окружала многочисленная свита придворных, не спускавших глаз со своей повелительницы. Но ее взгляд был обращен на двух двергов. Княгиня улыбалась, однако, когда их глаза встретились, Угард похолодел от страха. Он вдруг понял, что рвущая боль во всем теле — ничто по сравнению с болью, которую может причинить взгляд этих черных, как сажа, глаз. Прошло несколько минут, а она все еще молчала, так же улыбаясь лишь губами, а глаза ее напряженно шарили по лицам двергов. Но Угард к своему удивлению вдруг понял, что его душа спокойна. От решения этой женщины в его судьбе уже ничего не зависело. Да, еще перед схваткой он мечтал о победе, думая, что она его осчастливит. Но вот он остался жив, а счастья что-то нет. Наоборот, он впервые задумался, а стоила ли победа кровавой бойни. Стоило ли платить своей жизнью за развлечение столичных бездельников и этой разряженной красотки? И горькая ухмылка искривила его разбитые губы. Что ж, если даже он не станет капитаном, он останется собой и уж сумеет взять от жизни все, что ему причитается. Подумав так, он вновь взглянул в лицо княгини, но уже не ждущим, а немного насмешливым взглядом. И тут же понял, что она знает все его тайные мысли. Что его душа для нее — открытая дорога, и в ее глазах не было уже ни высокомерного презрения, ни гордой властности, а лишь усталое понимание. Этот взгляд был предназначен лишь ему, молодому двергу Угарду. И тихий, строгий голос произнес:
— Вот капитан Северного гарнизона.
Он победил! Он добился того, о чем год назад и мечтать не смел! Угард стоял, пошатываясь. Разбитый нос распух, глаза заплыли. Уши висели рваными клочьями. Каждый вздох сопровождала резкая боль. Клыки соперников оставили на всем его теле глубокие, кровоточащие борозды. Но он был жив. Он — капитан. Сквозь застилающую глаза темную пелену он видел, как осел на землю Крэй, как слуги вытаскивают с поля трупы и умирающих, как разравнивают землю. А на его истерзанное тело их ловкие руки надевали новую одежду капитана. Когда была застегнута последняя ременная пряжка, накинут на плечи черный плащ, княгиня поднялась с кресла. Рядом с ней оказался советник Ворондил. Он держал на вытянутых руках подушечку, на которой сверкал позолотой капитанский жезл. В наступившей тишине вновь зазвучал ее голос:
— Ты готов дать мне клятву верности?
Угард чуть шевельнул губами, выдавив лишь сиплое:
— Да.
Он медленно опустился перед ней на колени, немного помолчал, собираясь с силами, а потом прохрипел:
— Я клянусь быть верным тебе, только тебе, госпожа. Клянусь чтить твой закон, биться с твоими врагами и умереть за тебя, когда придет время.
Он замолк, не зная, что еще сказать. Внимательные, знающие глаза все так же смотрели на него. Княгиня взяла жезл в руки и осторожно коснулась им левого плеча дверга:
— Встань, капитан. Гарнизон ждет тебя. Иди.
Приняв из рук княгини капитанский жезл, Угард повернулся и пошел по пустому полю к своему отряду. Он брел, тяжело переступая ногами, под приветственные крики толпы. Двергу казалось, что прошла вечность, прежде чем он добрался до Северного отряда, все так же колонной выстроенного меж Западным и Восточным гарнизонами. У него еще хватило сил расставить их кольцом окружения, сдвинув соседние отряды на юг, и когда сомкнулись два ряда оцепления, Угард в изнеможении повалился на специально принесенную для него скамью и замер.
Когда слуги привели поле в порядок, княгиня подала знак к началу турнира. Турнир был любимой ежегодной забавой раэнорской знати, прекрасной возможностью показать свою ловкость, мастерство выездки, наряды, богатое оружие и роскошную упряжь лошадей. Элен со скукой взирала на долгие приготовления. Молодые люди, не торопясь, выходили на противоположные концы поля. Слуги подводили лошадей, подносили доспехи и копья. Садясь в седло, юноши заботливо расправляли складки одежды, разглаживали повязанные ими в честь дам сердца ленты на рукавах, надевали сверкающие шлемы с цветными шарфами, осторожно раскидывали по плечам тщательно завитые и надушенные локоны длинных, доходящих иным до пояса волос. Их нежные руки были заботливо защищены перчатками. В ладонях все они сжимали легкие копья, острия которых были замотаны тряпками, обмакнутыми в красную краску. Согласно правилам, победителем считался тот, на ком к концу забавы не было ни одной красной отметины. Все участники турнира были готовы. Распорядители подали знак, ободряюще пропели трубы, и кони рванулись вперед. Словно две яркие, переливающиеся в лучах солнца волны, неслись они друг к другу. Зрители замерли в волнении. Доскакав до середины поля, лошади сшиблись. Послышались крики, конское ржание, треск ломающихся копий, а когда соперники разъехались, на земле остались лежать несколько выбитых из седла воинов. Под испуганные возгласы толпы к ним уже спешили лекари и слуги, чтобы унести с поля и оказать помощь. Княгиня с безразличием наблюдала, как юноши со смехом выясняют, кто же остался незапятнанным. А потом победитель под громкие возгласы одобрения с гордо поднятой головой медленно объезжал поле, и девушки бросали ему букетики цветов. Так повторялось несколько раз, пока, наконец, не осталось больше желающих принять участие в веселой забаве. И тут на княгиню тяжелой волной накатил страх. Сейчас должно случиться то, ради чего она сюда приехала. Отыскав глазами Фреагора, Элен подала ему знак, которого он давно ждал. Выйдя на поле, церемонимейстер взмахнул жезлом. Герольды вновь поднесли трубы к губам, и торжественные звуки разнеслись по полю, призывая к молчанию. В наступившей тишине прозвучал взволнованный голос Фреагора:
— Аэрэлин — особый праздник. Четыре тысячи восемьсот пятьдесят лет прошло