Когда в зале зажегся свет, Альдо вышел одним из первых и поспешил в бар, чтобы выпить стаканчик и погрызть соленых крендельков с тмином. А вернувшись на свое место, обнаружил поджидавшую его билетершу с запиской, которую та, заговорщически подмигнув, вручила ему. Значит, его все-таки обнаружили!
«Как это мило, что ты пришел! – писала венгерка. – Разумеется, мы ужинаем вместе? Зайди за мной после спектакля. Люблю навеки! Твоя Ида».
Ну вот! Это была катастрофа. Если Альдо так или иначе не ответит на приглашение своей бывшей любовницы, она примется искать его по всему городу – она вполне на такое способна – и он будет выглядеть чудовищным хамом! Но нет! По крайней мере, на сегодняшний вечер ей придется обойтись без него. За все золото мира он не отказался бы от таинственного свидания с великим раввином.
Усилием воли Морозини заставил себя сидеть спокойно, – времени было еще достаточно! – и дождаться той минуты второго акта, когда донна Анна под крики «браво!» закончила арию «Crudele? Ah no! Mio ben!..» Только тогда он выбрался из-под перьев и потихоньку выскользнул из зала. Затем, отыскав ту самую билетершу, он вытащил записку из бумажника и попросил:
– Пожалуйста, не будете ли вы так любезны, когда спектакль закончится, отнести это фрейлейн Нажи?
На обороте полученной им записки венецианец быстро нацарапал несколько слов: «Ты угадала, я пришел только для того, чтобы услышать тебя, но сейчас мне надо уладить важное дело. Мы не сможем поужинать вместе. Я свяжусь с тобой завтра же. Нtсердись на меня. Альдо».
Складывая записку, чтобы положить ее обратно в конверт, князь прибавил:
– Когда я подходил к театру, то заметил у входа цветочницу. Не могли бы вы купить два десятка роз и приложить их к моей записке? Мне необходимо сейчас уйти.
Увидев, какая крупная купюра появилась в руках у этого привлекательного мужчины, билетерша заулыбалась еще шире, взяла у него из рук бумажку и сделала легкий реверанс.
– Все будет в порядке, господин, не беспокойтесь. Жаль только, что вы не сможете дослушать до конца. Там так чудесно поют...
– Не сомневаюсь в этом, но не всегда получается так, как хочется. Благодарю вас за вашу любезность...
Снова сев в машину, Альдо вздохнул с облегчением. Его не волновала реакция Иды: он вообще не собирался с ней встречаться. Единственное, что было важным, – в полночь оказаться у входа в королевский дворец... Тут Альдо услышал, как старинные часы пробили одиннадцать раз, и подумал, что, кажется, явится раньше, чем назначено. Впрочем, это куда лучше, чем заставлять ждать великого раввина. Кроме того, у него будет достаточно времени, чтобы найти укромное место, где можно оставить автомобиль...
Он тихонько тронулся с места, прислушиваясь к далеким отголоскам музыки. В Праге, – как, впрочем, и в Вене, – воздух всегда был наполнен какими-нибудь мелодиями, слабыми звуками скрипки, флейты или цитры, – и это составляло немалую часть ее очарования. Опустив все стекла, Альдо вдохнул ночной аромат и заметил, что погода, похоже, начинала портиться. Небо, совсем еще ясное, когда он пришел в театр, сейчас заволакивали тяжелые тучи. День был жарким, и заход солнца не принес с собой прохлады. Далекие раскаты грома извещали, что близилась гроза, но Морозини до этого не было дела. Он чувствовал, что его ждет удивительное приключение, и испытывал приятное внутреннее возбуждение. Он не знал, зачем великий раввин ведет его во дворец, но сам Иегуда Лива представлял собой настолько загадочную фигуру, что Альдо ни за что, ни за какие сокровища не отказался бы от этой встречи.
Пока его маленький «Фиат» карабкался вверх по склону Градчанского холма, Альдо представлял себе, что погружается в нечто загадочное и неведомое. Темные и до того безмолвные, что шум мотора казался здесь неприличным, улицы были скупо освещены далеко стоявшими друг от друга фонарями. Там, наверху, чернел огромный дворец богемских королей. Иногда в лучах фар сверкали огоньки кошачьих глаз. Только оказавшись на Градчанской площади у монументальных ворот дворца, Морозини почувствовал, что вернулся в XX век: несколько фонарей освещали серо-белые полосатые будки часовых, охранявших президента, и восемь скульптурных групп, которые красовались на колоннах, разделявших решетки с монограммой Марии-Терезии.
Морозини, которому совершенно не хотелось привлекать внимание охраны, поставил машину у дворца князей Шварценберг, запер ее, а потом вернулся к проходу между домами, откуда двойная арка вела к садам, тоже огражденным решетками. Каким бы странным ни казалось место, встреча была назначена именно здесь, и Альдо, запасшись сигаретами, приготовился ждать. Поначалу тишина казалась ему полной, но спустя некоторое время он начал различать слабые звуки: отдаленный шум засыпающего города, шелест крыльев летящей птицы, кошачье мяуканье. А потом, где-то на севере, словно щепотка магния, вспыхнула и озарила небо молния, и тут же упали на землю первые капли. В тот же самый миг часы на соборе святого Витта пробили полночь, решетка ворот бесшумно повернулась на своих железных петлях, и показалась длинная черная фигура – Иегуда Лива поманил к себе Морозини. Тот бросил сигарету и повиновался. Ворота у него за спиной сами собой закрылись.
– Иди сюда, – прошептал великий раввин. – Возьми меня за руку!
Кругом была полная темнота. Чтобы найти дорогу в этих садах, заполненных статуями и павильонами, надо было обладать сверхъестественным зрением.
Держась за крепкую холодную руку раввина, Альдо добрался до монументальной лестницы, соединяющей здания дворца. Впереди был большой двор, над которым возвышались башни собора; главный портал приходился как раз напротив свода, но Морозини едва успел оглядеться: пройдя низкую дверь, он оказался, как он понял, в средневековой части дворца. Альдо был здесь сегодня днем, воспоминания были еще совсем свежи, и он знал, что они направляются к огромному Владиславскому залу, занимавшему весь второй этаж. Совсем недавно он слышал, как гид говорил, что это – самый большой светский зал в Европе. Правда, помещение внутри очень напоминало кафедральный собор с его высоким сводом и прихотливыми нервюрами, сплетавшимися в сложный и вместе с тем гармоничный растительный узор. Настоящая жемчужина пламенеющей готики, хотя высокие окна указывали уже на наступление Возрождения.
– Богемские короли, а позже императоры принимали здесь своих вассалов, – проговорил великий раввин, не заботясь о том, чтобы приглушить прозвеневший бронзовым колоколом голос. – Трон стоял там, – прибавил он, указав на дальнюю стену.
– Зачем мы здесь? – спросил Морозини, непроизвольно стараясь говорить тише.