крепче и крепче. Кто бы мог подумать, что у нас такая любовь будет? Да никто!
Уцепившись за бортик я поняла, что умираю от напряжения. Еще немного и…
Мои руки вцепились в его плечи, а я прильнула к нему всем телом. Мою шею покрывали поцелуями, а я таяла, как последний сугроб под окнами в конце июня.
Ничего, мне девки в Мэртоне кое–что рассказывали! Ну это так, по секрету. Как сделать так, чтобы мужик от счастья выл! Так и сказали! А еще говорили, что всем мужикам это нравится.
* * *
Бертран простонал, крепко обнимая стройное девичье тело. Никогда еще ни одна женщина не могла доставить ему такое блаженство. И за это он покрыл поцелуями ее задумчивый лобик.
Ему было все равно, чем она сейчас думает. Он все еще задыхался, поражаясь тому, какую власть приобретает над ним эта деревенская девушка. Герцог, задыхаясь смотрел на розовый мрамор, чувствуя, как потяжелели его мокрые крылья.
Он поднял на руки девичье тело и поднялся по скользким ступенькам.
— Руки, — строго произнес Бертран, осознав с удивлением, что никогда еще не купал женщину. Женщины вообще существа капризные. И не любят, когда мужчины вмешиваются в их украшательства.
«Опять не сдержался!», — выдохнул герцог, вытирая жену. — «Да что со мной такое? Никогда ведь такого не было!».
Внезапно красавица подняла глаза и стала почему–то опускаться на колени.
— Вставай! — нервно дернул ее вверх герцог, еще не понимая, что происходит. Но она снова опустилась.
Нет, он, конечно, был уверен, что в этом деле он хорош, как никто другой. Но поклонения он явно не ожидал. Никогда еще после ночи любви женщины не вставали перед ним на колени.
— Хочу вам приятненькое сделать, — послышался голос снизу, и тут Бертран понял, что она собралась делать.
— Т–т–так, — занервничал он, пытаясь поднять ее. — Давай ты сначала скажешь, что ты собралась делать!
— Ну, — смутилась молодая супруга, глядя на него снизу вверх. — Девки — то на деревне всякое рассказывали. Особенно, как вместе соберутся. А я слушала! Как чувствовала, что оно мне пригодится, когда замуж выйду!
До Бертрана пока еще не доходило, но он чувствовал легкий холодок. На всякий случай он поднял молодую жену. А потом подумал и взял ее руки в свои. Вроде бы и романтично, а вроде бы и безопасно!
— Там нужно сжать покрепче, — продолжала Пять Мешков. — Так, чтобы прямо ух! А то говорили, что мужик вырываться будет!
— Так, — выдохнул Бертран, вцепившись в ее плечи. Кажется, он догадался, о чем это она. Сердце его колотилось при мысли, что он был на волоске от смерти.
— Давай не будем, — ободряющим голосом произнес Бертран, глядя стеклянными круглыми глазами на полотенце. Холод возможной смерти, мысли о том, что в замке вряд ли найдется платье его размера и прочие ужасы вертелись у него в голове. А он все не мог успокоиться.
— Ну девки говорили, что это приятненько, — с надеждой убедить произнесла молодая супруга.
Герцог почему–то чувствовал, что приятненько ему не будет. Нет, конечно, приятненько в старости, сидя возле камина смотреть на чучельную доску, на которой виднелась гордость молодости. Но не в женском платье с тоскливыми глазами.
— Дорогая, — прошептал герцог, опуская глаза и видя, как ручки уже тянутся сделать приятненько. В этот момент «приятненько» герцога беззвучно орало, паниковало и мечтало спрятаться!
— Ты мне и так очень дорога, — улыбнулся Бертран, погладив по голове жену.
Обычно герцог был скуп на красивые слова. Женщины любили его не за это. Поэзия была чужда душе Бертрана, а он искренне презирал ее, считая последней надеждой для чахлых немощей хоть немного погреть руки на женском теле.
Но тут он был просто мастер красноречия, вызывая у герцогини скромный девичий румянец.
— Ну хорошо, — вздохнула она со счастливой улыбкой. «Спасен!!!», — ликовал Бертран. Но где–то мужским чутьем понимал, что комплиментов у него может хватить еще на два — три посягательства. И нужно как–то пополнять запас.
«Придется идти в пыльную библиотеку, доставать книги, читать стихи, выписывать себе красивые слова!», — решил Бертран. — «Как это низко! Я не хочу идти на такие жертвы!».
«А куда ты денешься?», — почувствовал герцог молчаливый ответ внизу.
Остаток вечера прошел довольно спокойно. Но впереди был ужин.
— Я не рассказывала про то, как жила у медведя? — спросила внезапно Пять Мешков.
«Нет, нет, нет! Расскажи!», — обрадовался герцог, предвкушая чужие мучения. В душе он был очень жесток. И эти рассказы были просто бальзамом на его жестокую душу.
— Шла я как–то по лесу, — начала Пять Мешков, размахивая вилкой. — А лес густой!
В дверь осторожно прошел Гиос с подносом. На голове у него был тот самый золотой горшок, в котором три или четыре века спокойно лежал прах дальней родственницы.
«Сволочь!», — подумал Бертран, глядя на предприимчивого старика. — «Опередил!».
— … смотрю, в кустах что–то сидит, — продолжала герцогиня, посадив пятно на новое платье.
— Ваш десерт, — заметил Гиос, опасливо приближаясь к столу. — Сегодня пудинг!
Он стал выкладывать пудинг на тарелки, пока бедный медведь, которого жизнь подставила со всей жестокостью, терпеливо ждал законных поминок.
— Дело было зимой, — вздохнула Пять Мешков. — И я в сугроб провалилась! А там спал медведь! Я ему говорю, мол, мишка, я у тебя пока тут посижу. У тебя–то тут не холодно! А как услышу, что меня ищут, сразу выберусь. Ты, это, не пугайся только.
«Ну, надежда есть!», — утешил себя Бертран, представляя королевский бал. Он посмотрел на часы. «Полчаса без происшествий!», — отметил он, внимательно слушая рассказ.
Гиос внезапно уронил на пол вилку, чего с ним отродясь не было. Этот старик отличался изощренной педантичностью и убийственной аккуратностью. С досадой в глазах, он наклонился ее поднимать, скрипя спиной.
— Только сказала, а тут слышу «бух»! — радостно воскликнула Пять Мешков, взмахнув руками. Вилка вылетела у нее из рук, послышалось очень гулкое: «Аааааай!», а Бертран зажмурился, видя как старый Гиос вытаскивая из старой задницы двузубую вилку.
Он дернулся, а вместе с ним со стола поехала скатерть. Со звоном и чавканьем все упало на пол. Шлем съехал старику на глаза, а он качнулся и схватился руками за штору. Карниз оборвался, гулко ударив вредного старикана по голове. Тот упал.
Никогда