серьезно сказал Уна.
– И что с того? – удивился Колобуд. – Руки есть, ноги есть, голова на месте. Свобода – вот главное счастье для человека. Живите свободными.
Дорога седьмая
Обратно на севар
Снова в Тир
Александр не спешил на встречу с Дарием. Илархи рвались в бой, но он охлаждал их пыл:
– Терпение, – говорил гегемон. – Сначала нам надо наладить торговлю зерном, дабы успокоить Афины, приструнить Спарту… Теперь уже Дарий не сможет подкупить лакедемонян, как он это делал раньше. Пришлет им золото, но я сделаю так, что на него нельзя будет купить хлеба. И моя благосклонность окажется намного звонче персидских монет.
Войско вновь прибыло в Тир. Разоренный город начинали заселять новые жители. От недостроенного мола к острову навели ненадежный бревенчатый мост. Дома восстанавливали. Улицы приводили в порядок, залатали оборонительные стены. Как и раньше, в гаванях, пестрели паруса торговых кораблей. Но горожане прекрасно понимали: до былой славы город больше не возвысится. Теперь Александрия Египетская будет главным полисом всего финикийского побережья. Корабли с отборным ливанским лесом, со строительным и отделочным камнем спешили в Александрию. Обратно, словно жирные утки, плыли нагруженные зерном Айгюптоса.
Исмен с подромой прибыл на неделю позже флота. Александр тут же потребовал его к себе. В роскошном доме правителя гегемон занимал второй верхний этаж. Исмен попал в просторный, прохладный зал с мраморными колоннами и узкими арочными оконцами. Александр сидел один, склонившись над столом. Читал светло-зеленый свиток папируса, мелко исписанный убористым почерком. Светлые кудри зачесаны назад и стянуты пучком на затылке. На широком открытом лбу появлялись и опадали морщинки. Хитон безупречной белизны на плечах удерживали золотые фибулы.
– Ко мне поступила странная жалоба, – сказал он, оторвавшись от чтения, и пронзил Исмена острым взглядом. – Вот! – ткнул он пальцем в папирус. – Вчера доставлено из Айгюптоса. Похищена девушка из знатного рода. Похищена нагло, дерзко. Охрана тщетно пыталась задержать преступников, но не смогла – уж больно ловкими оказались. Приметили одного вора на лошади с красным хвостом…
Исмен напрягся.
– Кого наказывать: тебя или Томирис?
– Наказывай меня, – сказал Исмен. – Я во всем виноват.
– Томирис я наказать и не могу: Барсина не позволит. Тебя – не хочу. – Он небрежно отшвырнул папирус. Тот сам скрутился в трубочку и упал на пол. – Только зачем вам понадобилась девушка? Попросил, и я бы тебе подарил сотню персиянок, хочешь – знатных, хочешь – из простолюдина… Для чего вы устроили скандал?
Исмен честно рассказал все Александру.
– Уна, – глухо произнес гегемон, и взгляд его помрачнел. – И ты ввязался в эту историю?
– Я хотел помочь людям обрести любовь. Я во всем виноват, – брал все на себя Исмен.
– Что за глупость! – неожиданно громко вскрикнул Александр. На крик заглянули телохранители. Гегемон махнул рукой, телохранители скрылись обратно. – Как можно терять голову из-за женщины? Отказываться от всего, даже от родины? Ты знаешь, что теперь им двоим не дадут вернуться в Айгюптос? А для египтянина самая страшная кара – умереть вдали от родины, и быть захороненным в чужой земле. Кто закажет для их тел саркофаги? Кто построит им Дом Вечности? Кто будет жертвовать пищу и вино для их душ?
– Они знали, на что шли…
– Упрямый безумец – твой Уна, подобный Парису55. О своей судьбе не думает, так еще опозорил знатный Дом. Я немедля распоряжусь изловить мерзавца.
– Но он любит Меритсет также, как Парис Елену56.
– Никогда Парис не любил Елену, – негодующе прорычал Искандер, багровея. Его разноцветные глаза вспыхнули недобрым огнем. – Он ее возжелал, как дорогой трофей, как приз в кровавом состязании. И ты прекрасно помнишь, чем все закончилось, сколько крови пролилось. Каким ты был варваром, таким и остался. Тебя никак не переделать, – больно уколол его Александр. – Ты до сих пор не понял истинного предназначения эроса. Не может возникнуть настоящей любви между мужчиной и женщиной. Женщины – похотливые лживые самки. Настоящий эрос может возникнуть только между мужчинами. Только настоящая мужская дружба перерастает в высокий, всепоглощающий эрос. Именно в мужском эросе воспитываются непобедимые воины. У Ахилла был Патрокл. И Ахилл жестоко отомстил за смерть друга, потому что его толкал на это эрос. Но герой должен был сам после погибнуть, – у него отрезали половину сердца. Посмотри, все гетайры имеют друга. У меня есть Гефестион. Неарх дружен с Птолемеем. Даже твои Фидар и Колобуд сражаются всегда бок о бок. Такое поведение диктует военная жизнь. У тебя есть друг?
– Томирис.
– Даже не знаю, как к этому относиться, – развел руками Александр. – Женщины не способны отдать жизнь ради спасения товарища.
– Она готова, и ты прекрасно это знаешь.
– Да будь она хоть трижды жрица Артемиды, она – женщина, и скоро ты это почувствуешь. Взыграет в ней кровь самки. Возжелает какого-нибудь красавца, и забудет о тебе напрочь. Запомни: все женщины по природе своей лживы и коварны. Такими их заставляет быть Афродита. Именно она помогла Парису украсть Елену, после чего началась кровавая бойня. По ее приказу на острове Лемносе женщины в одну ночь безжалостно перерезали всех мужчин. Это Афродита нашептала Данаю: якобы он погибнет от руки зятя, и старик, поддавшись на уговоры Афродиты, заставил дочерей убить своих мужей. У Афродиты два лица: прекрасная Гармония и ужасная Андрофонос – мужеубийца. Ты и не заметишь, когда в Томирис Гармония переродится в Андрофонос.
– Томирис служит Артемиде, – напомнил Исмен.
– Жаль, что ты не хочешь меня понять, – с сожалением произнес гегемон. – Жаль, но из тебя не выйдет настоящего воина. Я отношусь к тебе с прежней симпатией, но ты меня начинаешь разочаровывать. И этот египтянин показал тебе плохой пример.
– Накажи меня, но не отдавай приказ о поимке беглецов.
– Не нужны они мне. Пусть незадачливый папаша сам ищет свою непутевую дочь. Дело не в них. Дело в тебе. Подумай о моих словах. Поговори с Лисимахом, он лучше все объяснит. Старый мудрец расскажет, что такое истинная любовь, великий Эрос, способный из людей творить героев, да таких, что даже боги с Олимпа завидуют…
Лисимах принимал ванну в отведенных ему покоях. Две нубийские чернокожие девушки, купленные им в Айгюптосе, массировали ему руки и плечи с ароматным маслом.
– А, юный Патрокл, – позвал он Исмена. – Ты чем так опечален? Ощутил на себе гнев гегемона, – сообразил старик и прикрикнул на невольниц: – Идите, идите, не мешайте нам говорить.
Невольницы быстро удалились, звонко шлепая маленькими босыми ступнями по каменному полу.
– Подай мне вина, – указал Лисимах