— Пятнадцать, чудовище, — сказала Констанция.
— Чудовище не я, а те, кто выдают ее замуж. Ведь она совсем еще ребенок, и я хотел кое — чему научить ее в жизни.
— Держись от нее подальше, — с угрозой в голосе повторила Констанция, — иначе нашей дружбе придет конец.
— Ах, да, — воскликнул Анри, хлопнув себя по лбу, — за этими разговорами я совсем забыл, зачем я хотел тебя видеть.
— Вот это уже похоже на правду.
— Так вот, на днях я уезжаю из Парижа.
— Насовсем?
— Да нет, что ты, я хочу проведать свою бабушку. Губы Констанции застыли в улыбке. Всем своим видом она показывала, что Анри может кому угодно рассказывать о визите к бабушке в провинцию, только не ей.
— Ты думаешь, я еду к любовнице? — немного раздраженно осведомился Анри.
— А к кому же еще? Ведь ты можешь соблазнять и старых женщин.
— Твои шутки, Констанция, неуместны.
— И кто же тогда твоя бабушка?
— Графиня Лабрюйер. Тебе, надеюсь, приходилось слышать такое имя?
Констанция задумалась.
— А я-то считала, что она давно умерла. Это задело Анри за живое.
— Я очень люблю ее и поверь, Констанция, она очень рада, когдая навещаю ее. У этой старой женщины так мало радостей в жизни.
— Я слышала, в ее замке собирается довольно изысканное общество и среди приглашенных довольно много женщин.
— Это правда, — кивнул Анри, — но меня привлекает туда другое.
— Можно узнать, что?
— Я же тебе говорю, я очень люблю свою бабушку и если ты меня не понимаешь, то кто сможет оценить мои чувства?
— Да, — согласилась Констанция, — и я, и ты не ангелы, но для каждого из нас существуют святые вещи.
— Вот именно, — вставил Анри, — поэтому лучше не отпускай шуток в адрес графини Лабрюйер, она не стоит этого.
— Я, кажется, всего лишь однажды видела ее, — призналась Констанция, — и она мне показалась очень доброй женщиной.
Мадемуазель Аламбер лгала. Она никогда не встречала графиню Лабрюйер, ведь та безвыездно жила в своем имении вдалеке от Парижа вот уже почти двадцать лет и многие в Париже были уверены, что старая графиня давно умерла.
— Ну что ж, — пожала плечами Констанция, — тогда мне остается лишь передать ей через тебя привет и пожелания доброго здоровья.
— Вот это немного меняет дело, — смягчился Анри, — наконец-то твоя душа вновь оттаяла, и ты сделалась трогательной.
— Не рассчитывай, Анри, что тебе удастся меня разжалобить. Я ненавижу ловеласов.
— Мое предложение остается в силе, — напомнил Анри.
— Нет, ни в коем случае. Ты же сам учил меня, что любовь существует только на расстоянии.
— Я был неосмотрителен в те дни.
— А я тебе поверила.
— Так я уезжаю, — напомнил Анри.
— Хорошо, мне будет спокойнее за свою подопечную, она сохранит девственность до свадьбы.
— Так она девственница? — брови Анри приподнялись.
— А ты этого не понял, разговаривая с ней?
— Нет, я думал, она искусно притворяется.
— Так ты едешь к своей бабушке или нет?
— Жаль, я обещал старой даме навестить ее, и у меня не остается времени для осуществления честолюбивых планов. До свидания, Констанция, надеюсь, вскоре увижу гебя.
— Расставаться, так расставаться и не забудь передать привет свой бабушке от мадемуазель Аламбер. Может, так она скорее догадается, кто я такая.
— Тебя знают все, — виконт на прощание поцеловал руку Констанции и гордо прошествовал мимо ложи, где в одиночестве сидела Колетта.
Он даже не взглянул в ее сторону. В общем-то, весь этот спектакль Анри затеял с одной единственной целью — немного позлить Констанцию. Уж слишком она спокойна была в последние дни. И он, выходя из оперы, где его неизменно поджидал слуга Жак, тут же забыл о встрече с Колеттой.
— Вы не остаетесь в опере, господин? — изумился Жак, который рассчитывал поболтать с кучерами пока будет идти спектакль.
— Нет, мы возвращаемся домой, а завтра едем к моей бабушке.
Жак тяжело вздохнул, помогая хозяину забраться в седло.
— И зачем мы сюда только ехали?
Жак рассчитывал произнести это тихо, так, чтобы не услышал хозяин. Но острый слух Анри уловил его слова.
— Бездельник! Не твое дело, Жак, куда я езжу. Я тебе плачу, и ты должен делать свое дело.
Жак посмотрел себе под ноги. Ему было, что возразить виконту, ведь тот не платил ему жалованье уже целых три месяца. Но добросердечный Жак ни за что не хотел менять своего хозяина. Ему нравились проделки и шутки, и жизнь Жака была полна, чего невозможно было сказать о жизни других слуг у других господ, где царили размеренность, скука и обман. Анри же никогда не обманывал Жака. Если он говорил, что денег у него нет, значит, их не было насамом деле.
Констанция вернулась в ложу, когда спектакль уже начался. Но Колетта не смотрела на сцену, она выискивала среди сидящих знакомых.
— Колетта, я хочу попросить тебя об одной вещи, — Констанция поближе придвинула свое кресло к девушке и взяла ее за руку.
— Я слушаю.
— Знакомство с такими молодыми людьми как виконт Лабрюйер вряд ли будут способствовать становлению хорошей репутации девушки, подобной тебе.
— Но он так мил, — робко вставила Колетта.
— Именно поэтому я тебя и предупреждаю. Надеюсь, ты не скажешь матери, что говорила с ним?
— Нет, я не обмолвлюсь и словом, но… Констанция, он твой любовник?
Констанция ужаснулась. Такая юная девушка уже знала подобное слово.
— Но… девочка, такие вопросы не задают. К тому же, я могу ответить — нет.
— А мне показалось, он все-таки твой любовник.
— Нет, он не мой любовник, — улыбнулась Констанция, — и не забивай, пожалуйста, себе голову такими глупостями. Лучше смотри, что происходит на сцене.
Благополучно доставив Колетту матери, Констанция заспешила к себе, ведь сегодня вечером к ней должен был прийти Эмиль де Мориво.
Лишь только карета остановилась у крыльца и Констанция ступила на землю, как тотчас же из-за пилона вынырнула тень, закутанная в плащ. Мадемуазель Аламбер вздрогнула, сперва заподозрив недоброе, но тут же из-под плаща показалось добродушное лицо Эмиля и он, повинуясь жесту своей любовницы, нырнул в дом сквозь приоткрытую дверь.
Если сперва Констанция встречалась с ним в спальне, то теперь, когда она была полновластной хозяйкой в доме, для этой цели были оборудованы две комнаты в мезонине. Здесь стояла огромная кроватьс полупрозрачным балдахином, стены были обиты тисненой кожей, а возле камина стояло огромное зеркало в тяжелой раме.
Но самыми главными в этой комнате были не кровать и не зеркало, а скульптурная маска Бога Диониса, укрепленная над аркой входа. Ее пустые глазницы всегда зияли чернотой, и лишь Констанцияи Шарлотта знали, что за ней находится небольшая темная комнатка исквозь глаза маски можно смотреть на то, что происходит внизу.