— Вблизи не видел?
— Однажды в толпе подобрался. Хотел коснуться, но не успел. Он обернулся, увидел меня и подмигнул.
— Ну? — ахнул Аким.
— Он знает, кто я.
— Не может быть!
— Почему? Он же бог…
— Но еще не вознесся!
— Что это меняет? Он сын божий, которому ведомо все. Этот взгляд… Я не могу передать, что я почувствовал… Какой-то миг, а я увидел себя, жизнь свою… Он велел мне не бояться.
— Чего?
— Испытаний. Только я не знаю, каких.
— Я знаю! — вздохнул Аким. — Какие деньги сюда принес?
— Денарии.
— Такие? — Аким достал из небольшого кошелька монету.
— Вроде, — неуверенно сказал зеленоглазый, рассматривая.
— Кто делал?
— Нашелся один… Обещал, что в музее не отличат от подлинного.
— Убивать надо таких специалистов! Кто сейчас правит Римом?
— Тиберий. На монете написано.
— А портрет чей?
Зеленоглазый внимательно посмотрел на денарий:
— Не знаю. Не Тиберий?
— Гай Юлий Цезарь, по прозвищу Калигула. Сын Германика, приемный внук Тиберия, пребывающий в подростковом возрасте. Тиберию править еще шесть лет, никто пока не думает видеть на его месте юного садиста.
— Мало ли каких денариев ходит в Риме?
— Здесь действует закон об оскорблении императора. Наказание — смертная казнь.
— Я принес только триста денариев!
— Но каким-то образом ухитрился отдать сразу двести.
— Ученикам надо было уплатить подушную подать Риму, — понурился зеленоглазый. — Денег у них не было…
— Сам когда-то учил меня: народ в прошлом приметливый! — с досадой сказал Аким. — У них есть время рассматривать! Крупная партия странных денариев поступила в казну, налицо все признаки созревшего заговора. Сеян прислал в Иудею сенатора с заданием найти, изобличить…
— Откуда знаешь?
— Этот сенатор освободил меня. Я его сопровождаю. Твои приметы известны, сейчас по Иерусалиму шныряют ищейки Пилата. Пока они не догадались, как я, найти расторопного иудея, пообещать ему большие деньги… Уходить тебе надо, Кузьма! Немедленно…
— Я не могу! — воскликнул человек, которого Аким назвал Кузьмой. — Все случится в эти дни! Я девять месяцев ходил за Господом, чтоб увидеть все самому.
— Тебя повесят на кресте!
— Если рядом с ним, то пусть!
— Умерь гордыню! Кто будет рядом с Господом, давно известно. Тебя могут тихо задушить в тюрьме или утопить в море. Что я скажу Рите?
— Она поймет!
— Не думаю…
Аким с Кузьмой принялись горячо спорить. Их разговор стал непонятен, и я отошел от ограды. Открывшаяся тайна огорчила меня. Мне было обидно: Аким обманывал нас с отцом! Не приходилось сомневаться: он еще в Риме знал, кто привез в Иудею денарии с неправильным профилем. Я зря мечтал: отец раскроет заговор, Сеян сделает его легатом, а я стану трибуном. За бродягу, пришедшего в Иудею с тремястами фальшивыми денариями, награды не будет. Все зря!..
Погруженный в свои думы, я не заметил, как преодолел обратный путь до претория. Дежурный центурион сказал, что сенатор у себя. Я поднялся к отцу и все рассказал. Он выслушал меня, не перебивая.
— Отведешь меня к ним? — спросил отец, когда я закончил. — Дорогу помнишь?
Я кивнул. Во дворе претория отец сказал несколько слов дежурному центуриону, тот дал команду и десять солдат взяли нас в плотное кольцо. Отец, в отличие от меня, помнил, что мы живем среди враждебного народа. У домика в пригородном селении отец велел солдатам быть наготове и толкнул створку ворот. При виде сенатора лицо Акима стало изумленным. Затем он увидел меня и побагровел.
— Щенок! Выследил… Да я тебя!.. — он выхватил «сику».
Кузьма издал предостерегающий возглас, но Аким уже ринулся ко мне. Я был безоружен, к тому же странное оцепенение овладело мной. Аким замахнулся, но в тот же миг отец подцепил его лодыжку сводом стопы. Аким грохнулся навзничь. Отец точным ударом сандалии вышиб «сику» из его руки. Подбежавшие солдаты скрутили Акима и его друга.
— Клятвопреступник! — сердито сказал отец Акиму, когда солдаты поставили его на ноги. — Я освободил тебя! Я накормил тебя и одел! Все эти месяцы ты видел от нас только добро. Ты обещал защищать меня и сына, а сам хотел зарезать!
— Прости его, сенатор! — вмешался Кузьма. — Он защищал меня. Мой друг бывает горяч…
— У тебя будет возможность просить за себя! — холодно ответил отец…
4
Допрос вел Пилат. Он сам пожелал этого, отец не стал возражать. Прокуратор обладал полной властью в Иудее, даже сенатор, прибывший по поручению консула, не мог помешать ему отправлять правосудие. Зеленоглазого привели на допрос со связанными за спиной руками и поставили посреди зала. Прокуратор молча разглядывал преступника. К моему удивлению зеленоглазый не выглядел испуганным или подавленным. В свою очередь он с интересом смотрел на Пилата, и я не увидел в его глазах страха или хотя бы смущения — только любопытство. И, что самое удивительное, жалость. Прокуратор тоже уловил это и нахмурился.
— Твое имя? — спросил сердито.
— Козма, — сказал зеленоглазый звучным голосом.
— Грек?
— Нет. Моя страна лежит к северу за Понтом Эвксинским.
— Ты привез в Иудею фальшивые денарии?
— Я.
— Зачем?
— На еду и кров.
— Почему не взял настоящие?
— У нас они столь редки, что за один денарий требуют горсть золота. Я не беден, но платить столько не могу. Поэтому купил слиток серебра, отдал мастеру и тот отчеканил мне денарии. Я не знал, что он ошибся.
— Ошибку совершил ты — когда делал заказ! — усмехнулся Пилат. — За подделку монеты в Риме строго наказывают!
— Я знал это.
— Привез бы монеты своей страны, здесь обменял на денарии, — пожал плечами Пилат. — Все так делают.
— В нашей стране не чеканят монеты из серебра и золота, — пояснил Козма. — Медные слишком тяжелы.
— Варвары… — хмыкнул Пилат. — Продать бы тебя в рабство… Я наказал бы тебя сам, Козма, но ты нужен сенатору. Думаю, в Риме тебя распнут.
— Меня повезут в Рим?
— Консул Сеян поручил сенатору найти тех, кто чеканил фальшивые денарии.
— Если сенатор думает представить меня Сеяну, то это напрасные хлопоты.
— Почему?
— Пока будем плыть в Рим, Сеяна не станет.
— Умрет? — удивился Пилат.
— Казнят. По приговору императора Тиберия. Консул послал сенатора в Иудею раскрыть мнимый заговор, а сам составил настоящий.
Пилат с отцом переглянулись, лица их посуровели.
— Откуда знаешь? — отрывисто спросил прокуратор.
— Умею предсказывать будущее.
Лицо Пилата отмякло.
— Предскажи мое!
— Это не трудно. Ты будешь править Иудеей еще шесть лет — пока не умрет Тиберий. Затем тебя вызовут в Рим, и новый император отправит тебя в изгнание. Там ты и умрешь. Всеми забытый и без славы.
— Пугаешь, надеясь избежать наказания, — улыбнулся Пилат. — Думаю, ты обычный обманщик. Зачем пришел в Иудею?
— Увидеть бога.
— Ты выбрал удачно! — захохотал прокуратор. — Как можно увидеть то, чего нет? Иудейский бог не имеет облика!
— Сын имеет.
— У Иеговы появился сын? Давно?
— Тридцать лет назад.
— Значит, уже взрослый… — Пилат продолжал смеяться. — Хотел бы я посмотреть…
— Ты увидишь его! Обещаю!
— Угрожаешь мне? — нахмурился прокуратор.
— Мои руки связаны, а вокруг — солдаты, — улыбнулся Козма. — Разве ты боишься меня?
— Ты дерзок! — покачал головой прокуратор. — И смел. Я люблю храбрых! Если суждено умереть, лучше сделать это весело. Кессарийский трактирщик сказал сенатору: ты лекарь! Это так?
— Трактирщик сказал правду.
— Скажи тогда, чем я болен?
— Ты здоров, прокуратор. Сенатор и его сын, которые сидят рядом, тоже здоровы. В этом зале только один человек болен — солдат у дверей. Он пил много сикера и погубил свою печень. Его уже не спасти…
В наступившей тишине особенно громким показался звук металла, ударившего о камень. Солдат, стоявший у дверей, выронил пилум.
— Авл! — сердито окликнул Пилат. — Подойди!
Провинившийся легионер подошел, ступая негнущимися от страха ногами.
— Ближе!
Прокуратор внимательно осмотрел дрожащего солдата.
— Ноги отекли, глаза пожелтели, — заключил он. — Похоже, ты прав! Почему решил, что он пил сикер? Мои солдаты любят вино.
— От Авла пахнет сикером.
— Всегда считал, что сикер — яд! — заключил прокуратор. — Уведи Авла! — велел он центуриону. — И вели дать двадцать палок! Солдат не должен бояться смерти!
— А ты не боишься ее, прокуратор?
Вопрос Козмы был настолько дерзок, что я похолодел. Я увидел, как у Пилата дернулась бровь, но вспышки гнева почему-то не последовало.