Ханнес был спиной к мужчине и не мог знать, что к нему обращались. Телль быстро подошел к сыну, накрыл его, а сам сел вниз. Глядя в отражение окна, он ждал, когда отец девочки полезет к себе. Саму девочку мама положила у стены на нижней полке и легла рядом. Поцеловав дочь, она гладила ее по голове.
Как только отец девочки перестал ворочаться, Телль тихо направился к своему месту. Он расправлял постель, собираясь ложиться, и тут девочка захныкала.
— Опять! — вскочил, хлопнув рукой по полке, сосед Телля. — Да что ж там такое?
Он выглянул в проход.
— Девочка маленькая, — пожал плечами Телль.
— Это я понял уже. Она же не одна едет?
— С родителями и бабушкой.
— Вот почему они не могут успокоить ребенка? — разводил руками сосед Телля. — То читать невозможно было, теперь уснуть как?
— Девочка сейчас уснет. Она сильно устала, потому и плачет, — объяснял Телль, но его никто не слушал.
Все стали обсуждать чужих детей, своих, себя маленьких. Телль забрался наверх, лег лицом к стене и накрылся с головой — не потому, что было холодно, а просто, чтобы не участвовать в этом разговоре.
— А у моего брата двое своих и четверо приемных детей, — шептал голос за его спиной. — Так, вы знаете, ему платили за каждого приемного по четыреста в месяц. Я тогда получал четыреста пятьдесят. Так брат говорил, что ему даже работать не надо.
— Приемные? Из детдома? — спросил сосед Телля.
— Ну да.
— Значит, дети нацпредателей, — заключил сосед Телля. — С ними надо внимательнее и осторожнее. Яблоко от яблони…
— Не, там все нормально. Там родители в аварии погибли или отказались. Политических не было. Брат специально брал их растить, чтоб деньги получать. Сейчас, говорит, уже бы не взял. Там, вроде, сейчас уже не платят за них.
— И как они теперь? Хватает им? — спросил пассажир с левой нижней полки.
— Ну, дети все выросли. Свои остались, приемные уехали. Когда им 18 исполнилось, на них перестали деньги давать. Если только в институт или там куда-то еще не поступят. А кому там поступать?
— Ясно.
— Они, как уехали, так больше и не общаются. Брат про них не узнавал, те сами не пишут. Сколько лет прошло, а что с ними, где они…
— А родные дети брата не узнавали про них?
— Нет, — произнес с сожалением голос с полки за спиной Телля.
— Ясно.
Как только разговор прекратился, Телль заснул. Разбудил его храп снизу. Он занял все место в голове, не давая ни спать, ни думать. Даже двигаться стало тяжело. С трудом перевернувшись, Телль выглянул на своего соседа снизу — его оказалось очень хорошо видно под светом луны. Сосед лежал на спине с приоткрытым ртом, откуда и вырывался храп. Телль постучал костяшками пальцев о низ своей полки. Рот соседа закрылся, сам он, вздохнув, повернулся набок.
Телль долго ворочался. Он хотел спать дальше, но подушка была маленькой, полка — короткой, а голова — заполнена тяжестью. Телль мучился-мучился, но потом провалился в сон. Он открыл глаза, когда уже рассвело. Поезд бежал по мосту через овраг, усеянный бумагой, консервными банками, обрывками одежды и другим мусором. Телль выглянул в сторону сына. Ноги отца девочки вылезли с верхней полки в проход.
Телль спустился на пол. Проснувшиеся попутчики занимались своими делами. Ханнес лежал на спине и смотрел в окно.
— Доброе утро, сынок! Как ты? — спросил Телль.
Ханнес показал, что все нормально, но слезать вниз не захотел.
— Еще полежу, — попросил он.
Телль пошел умываться. Когда он вернулся, одно из сидений под Ханнесом заняла бабушка девочки. Сама внучка устроилась на ее постели и расчесывала куклу. Телль сел по другую сторону столика.
— А у меня вот что есть, — показала ему девочка зеркальце.
Она была отдохнувшей, доброй, полной сил. Телль улыбнулся девочке. Мама ее еще спала, или, может, просто лежала с закрытыми глазами. Отец зевал на своей полке.
Сверху выглянул Ханнес. Уступив ему место, Телль кивнул сыну в сторону туалета, а сам пошарил рукой под сиденьем в поисках его ботинок. Спустившийся Ханнес показал отцу на сиденье, занятое бабушкой девочки. Ботинки были под ним.
— Разрешите, — попросил бабушку Телль.
Поставив сыну обувь, он принес сумку с едой. Свое питье у них закончилось, нужно было сходить за кипятком. Телль подумал, что, если бабушка так и не встанет, им с Ханнесом придется завтракать по очереди.
Наконец со своей полки слез отец девочки. Потянувшись, он взял полотенце и направился к уборной. Поскольку там уже умывался Ханнес, Телль стал вполглаза следить за мужчиной. Не хотелось бы, чтобы он что-то сказал сыну, как вчера вечером.
Тем временем поднялась мама девочки. Она обняла дочку и посадила ее к себе на колени.
— Выспалась ты у меня, отдохнула, — качала мама свою девочку.
Уступив место вернувшемуся Ханнесу, Телль взял его кружку.
— Пойду воды принесу.
— А себе? — сын достал из сумки кружку отца.
— Потом себе.
Расчесав девочку, мама наскоро расчесалась сама.
— Ты уже ходила туда? — спросила она бабушку, показав в сторону туалета.
— Да я потом, — махнула та рукой.
— Потом все пойдут, — настаивала мама девочки. — Иди, займи нам очередь.
Облокотившись о столик, бабушка тяжело поднялась. Принесший воду Телль сел вместо нее напротив сына.
— Так, — потерев руки, он стал выкладывать еду из сумки. — Что там у нас осталось?
Осталось у них три яйца от десятка, который сварила в дорогу Фина, помятый помидор да три огурца с подсохшим хлебом. Ханнес ел, склонившись над столом, чтобы не крошить на брюки. Так его научили еще в детском саду. Телль сидел прямо, держа одной рукой кружку, а второй — кусок посыпанного солью хлеба. Вода в вагоне оказалась совсем не такой, какую выпускали на фабрике. Она была теплой, тяжелой, но, при этом, вкусной.
— Я тоже есть хочу, — сказала маме девочка, глядя на Ханнеса.
— Пошли умоемся, пописаем, и будем есть, — шепнула ей мама.
Она попросила мужа застелить стол, пока они с дочкой будут умываться. Возле двери уборной их ждала бабушка.
Рядом с Теллем остановился проходивший мимо с полотенцем на шее сосед с нижней полки.
— Ваш? — показал он на Ханнеса.
— Мой, — напрягся Телль.
Телль не хотел, чтобы сосед о чем-нибудь спрашивал сына. Но тот, уже забыв про Ханнеса, смотрел на собравшихся у туалета людей.
— Мда, — задумчиво произнес сосед. — Всем нужно в одно время.
Он направился в другой конец вагона. Туалет возле купе проводника оказался закрыт. Телль видел, как, безуспешно подергав его ручку, сосед вернулся на свое место.
Позавтракав, Ханнес отодвинул пустую кружку и вздохнул.
— Наелся? — спросил Телль.
— Ну так… — покачал головой сын. — Каши хочется.
— Приедем — сделаем, — подмигнул отец.
— Долго еще нам? — положил голову на ладони Ханнес.
— К обеду как раз будем. Ты полезай, отдохни пока, — Телль показал наверх. — Не знаю, когда мы найдем, где остановиться.
Семья напротив них тоже завтракала. Девочка сперва сидела на коленях у отца. Но тому было неудобно брать еду, и тогда он посадил дочь рядом. Мама постелила ей полотенце на колени. Девочка съела кусок хлеба, а надкусанной котлетой дразнила Ханнеса, вертя ее на маленькой вилке.
— Не балуйся, Дарина, — попросила мама.
Не успела она договорить, как котлета рухнула с вилки на полотенце. Отец бросил на дочь гневный взгляд.
— Тебя ж просили не баловаться! — сказал он набитым ртом.
Девочка отсела от отца к маме и показала Ханнесу язык.
Телль с сыном переглянулись. Телль снова предложил Ханнесу залезть наверх. Тот согласился.
***
Ханнес тихо лежал на своей полке, пока за окном далеко впереди не показались дома с трубами заводов.
— Пап, — кивнул он на приближающийся город.
Телль поглядел на часы.
— По времени — подъезжаем.
Сняв с самого верха рюкзак сына, Телль пошел к себе за вещами. Сосед уже убрал постель, спрятал газеты в чемодан, выставил столик и устроился на сиденье, над которым висел его плащ со значком. Когда Телль надел куртку, сосед внимательно посмотрел на него.