— Вы что, сдохли, черт бы вас побрал, что не слышите! — ревет человекоподобная обезьяна.
— Еще нет, — спешу я его разочаровать. — Что, пожар?
— Шеф зовет.
— Хорошо. Убирайтесь. Сейчас иду.
Вместо ответа Ал удобно устраивается в кресле и красноречиво смотрит на часы.
— Я ведь сказал, что приду сам. Я знаю дорогу, не потеряюсь.
— Ничего вы не знаете, — рычит Ал. — Шеф не в конторе. Пошли, даю вам пять минут!
* * *
Итак, через пять минут мы уже на Дрейк-стрит, а немного спустя, к моему удивлению, выходим и на широкую улицу. Затем сворачиваем раз, другой, пока наконец не останавливаемся у ярко освещенного фасада, на котором притягательно сверкают алым светом неоновые буквы:
ЕВА
Машинально следую за Алом в ярко освещенный, но еще пустой холл, убранный с показной и фальшивой роскошью. Проходим, не останавливаясь, мимо входа в зал, задрапированного бархатным занавесом, и по узкому коридору через дверь с надписью: «Офис» проникаем в другой коридор, заканчивающийся другой дверью. Горилла нажимает кнопку и, когда над ней зажигается зеленая лампочка, предлагает мне войти.
— Ну вот и вы наконец! — восклицает шеф, развалившийся в ленивой позе за письменным столом. — Что, до сих пор продолжается драка?
— Какая драка? — невинно спрашиваю я, усаживаясь в указанное кресло.
— Это мне скажете вы, Питер, — отвечает Дрейк. — Мои личные сведения исчерпываются скудными данными, которые являет ваше лицо.
— Надеюсь, эта скудность не раздражает вас, — замечаю я.
— Нет, конечно. Совершенно безразлична. В конце концов не меня же били. Но все же, думаю, вам следует меня проинформировать.
Я нерешительно озираюсь, словно решая вопрос, исполнить ли его распоряжение или отклонить. Это помещение значительно меньше кабинета на Дрейк-стрит, однако отделано с гораздо большим комфортом. Сочетание фиолетовых и серебристо-серых тонов, множество шелка, полированного дерева и стекла, вообще претенциозная экстравагантность, не поддающаяся описанию.
— На меня напал Майк со своим приятелем, — говорю я, преодолев колебания.
— Как же это случилось?
Описываю события возможно короче. Шеф некоторое время молчит, затем замечает.
— Да-а-а… Не люблю самосуда. И все же на вашем месте я бы отомстил.
— Не понимаю, зачем.
— Затем, что он теперь повсюду начнет хвастать, что побил вас. А это совсем уронит ваш престиж в глазах моих людей. Вообще пойдет молва, что вас слишком часто бьют.
— Я не претендую на репутацию гориллы.
— Однако вы мой секретарь, Питер. А у секретаря Дрейка должно быть реноме сильного человека.
И так как я не считаю нужным ответить, шеф переходит к другой теме:
— А теперь что? Дрожите, как бы Майк не подверг ваш план уничтожительной критике?
— Чтобы дрожать, надо иметь план.
— А разве его нет?
— Пока нет.
— И вы даже не в состоянии его составить?
— Я не настолько беспомощен. Но и не могу его составить просто так, на голом месте.
— Что вы имеете в виду?
— Мне нужно знать хотя бы две вещи: во-первых, некоторые подробности по поводу товара…
— Товар — наркотики, коль это вас так интересует, — прерывает меня шеф.
— Меня совершенно не интересует, какой товар — наркотики или бюстгальтеры. Меня интересует, как я уже сказал, только объем и вес.
— Большой объем и большой вес, ведь я говорил.
Умолкаю, давая ему понять, что такие общие сведения никакой ценности не представляют. Но он рычит свое:
— А во-вторых? Вы сказали, вам нужно знать две вещи?
— О, это совсем просто. Вы сами понимаете, что мне не хочется потеть за горсть меди.
— Пока я не предложил вам и этого.
— Тогда что же вы удивляетесь, что и я не предложил вам план?
— Послушайте, Питер! — произносит Дрейк с едва заметной угрожающей ноткой. — Должен вам сказать, что я вам плачу не за то, чтобы вы разговаривали в таком тоне. Я ввел в своей фирме стиль поведения, нарушать который не позволю.
— Знаю, — подтверждаю я. — И не сомневаюсь, что если вы рассердитесь, то опять проверите силу своего стиля на мне. В вашей власти избить меня в третий раз, мистер Дрейк, но тогда проститесь раз и навсегда с моим планом.
— Будущее покажет.
— Зачем же ждать будущего? Не разумнее ли теперь же понять, что если вы человек крайне бесцеремонный, то я крайне упрямый. Упрямый до самоубийства, уверяю вас.
— Будущее покажет, — повторяет Дрейк, не повышая голоса, но с некой мрачной интонацией.
— Чудесно — заключаю я и встаю с кресла. — Если вашего интеллекта хватает только на это, можете звать своих животных. Мне больше нечего сказать.
— Я не отпускал вас, Питер, — бурчит шеф.
— Не вижу смысла терять время, — проговариваю я. — Разговор окончен. Можете звать горилл.
— На этот раз не горилл, Питер! На этот раз будет некто другой: чрезвычайный и полномочный посол смерти. Я проявлю милосердие к вам, хотя вы этого не заслуживаете. Отправлю вас на тот свет без излишних проволочек.
Наверное, Дрейк ожидал услышать слова сердечной благодарности, но он ошибся: я просто киваю и направляюсь к двери. Если этот тип и сейчас не выйдет из себя, значит, у него стальные нервы.
Он не выходит из себя. Только чуть громче обычного рычит:
— Сейчас же вернитесь, Питер! И не злоупотребляйте моим терпением!
— Не вижу смысла возвращаться из-за горсти меди, мистер Дрейк! — заявляю я, остановившись все же посреди кабинета. — Вся моя жизнь прошла в азартной игре, и пусть я проиграю, но не стану ни вашим швейцаром, ни слугой, ни подтиркой, вам ясно?
— Слушайте, вы, дурья башка! Предложу я вам что-то или нет, это я сам решу. Убрать вас или нет, тоже решу сам я. Но прежде, чем решать, я хочу услышать. Так что садитесь и выкладывайте, а там видно будет.
Поколебавшись, я все же возвращаюсь на свое место и снова опускаюсь в шелковое кресло.
— Если я ставлю вопрос о вознаграждении, то это не от чрезмерной наглости, сэр, а из элементарного чувства справедливости. План, который я мог бы вам предложить, не конгломерат глупости, как у этого Милева, а реальная возможность заполучить миллионы. И если дело дойдет до его осуществления, я не ограничусь тем, что начертаю его вам на бумаге, а приму на себя обязанность выполнить его от начала до конца.
— Довольно хвастать. Говорите по существу.
— Прежде чем заговорить по существу, хочу послушать вас! — Нет-нет, дорогой, наоборот, только после вас!
— Ну хорошо, — уступаю я. — Пусть будет наоборот. В конце концов то, что вы услышите, не будет иметь никакой ценности, пока из словесного проекта не превратится в дело. А чтобы это превратилось в дело, необходимо будет прибегнуть к моей помощи. Да, к моей, а не к помощи Милева или другого подобного мошенника.