явился к Смурову с рапортом.
— Дело верное? — спросил Смуров строго. — Не проиграем?
— Никак нет! — гаркнул Рагнед Кузьмич. — Общественность нас поддержит!
— Ну что ж, — сказал председатель домкома, — выносим, Калинкин, на товарищеский суд. Без дисциплины у нас порядка не будет.
— Откуда ж ему быть, — согласился Калинкин с начальством, — если каждая жиличка будет дядьев в одном исподнем на свою жилплощадь водить.
Однако сказать-то председатель сказал «выносим», а куда «выносить», видно, не подумал. Потому что товарищеского суда в передовом ЖЭКе № 257/14 пока не было. Формально по отчетам домкома в вышестоящие домкомы он функционировал. В отчетах был председатель, народные заседатели, существовали планы, проводились различные мероприятия профилактического характера.
В жизни дело обстояло иначе. Все наличные силы пенсионеров и поддающихся охвату домохозяек были заняты. Смуров создал советы подъездов и в каждой квартире назначил старшего. Но нужны были еще комитеты этажей, борющиеся за передовой быт. А где их взять? Работающие граждане к деловым и конкретным предложениям председателя домкома относились легкомысленно. Дипломат из второй квартиры сослался на чрезмерную занятость и загранкомандировки, как будто командировки нужны, а товарищеский суд не нужен. Прежде чем ехать за границу, надо разобраться как следует у себя дома. Это более насущная задача. Так нас учат. Врач-психиатр из тринадцатой квартиры посмотрел на председателя домкома как-то странно и, не сказав ни слова, поспешно скрылся. А что касается электромонтера из сорок третьей, тот, молокосос, вообще заявил Смурову:
— Ерундой вы тут, папаша, на мой непросвещенный взгляд, занимаетесь. Пойдем лучше на уголок пивка кадушечного по кружечке примем. Очень сближает.
«Дело Сыромятниковой» затягивалось по не зависящим от нее причинам. Но само «дело» между тем не стояло на месте, оно пухло, обрастая новыми материалами и документами, которые Смуров именовал для краткости «компроматами» — компрометирующими материалами.
Но однажды в домком поступил «компромат» совсем иного характера. Смуров вызвал к себе в красный уголок Рагнеда Кузьмича, запер изнутри дверь и подал Калинкину листок бумаги:
— На, Калинкин, читай. Телегу на тебя, брат, накатали.
В «телеге» рассказывалось о том, что на холостяцкой квартире гр-на Калинкина Р. К. постоянно собираются женщины, выпивают, закусывают и танцуют на столе. И будто бы там устраивается растленная западноевропейская игра под названием «стриптиз». Поскольку, мол, сам гр-н Калинкин человек холостой, то зачем он разбивает семейную жизнь у других и какой пример показывает этот общественник другим гражданам и женщинам?
Под «телегой» стояла подпись: «Жильцы».
— Анонимка? — дрогнувшим голосом спросил Рагнед Кузьмич.
— Она, будь она неладна, — подтвердил Смуров.
— Ты же знаешь, товарищ Смуров, — чужим голосом сказал Рагнед Кузьмич, — иногда у меня на квартире собирается женсовет, когда красный уголок занят. А насчет этого, — Рагнед Кузьмич щелкнул себя по кадыку, — я же непьющий по причине желудка.
— Да ты не волнуйся, Калинкин, — успокоил председатель домкома, — ты мужик проверенный.
Но Рагнед Кузьмич волновался: никогда в жизни на него анонимок не писали. Сам он, правда, накатал однажды на своего директора ресторана Кукушкина такую маленькую «тележечку». Он-то хорошо помнит, что тогда началось. Как тогда этого Кукушкина мотали по инстанциям.
Больше всего пугала Калинкина в этой анонимке по причине абсолютной для него неизвестности заграничная игра «стриптиз». Начитанный председатель домкома разъяснил председателю женсовета, что это за штука.
— С кем же мне в нее играть-то, — растерялся Рагнед Кузьмич, — с суфлершей, что ли?
— Зачем с суфлершей? — нехорошо усмехнулся Смуров. — Там у тебя есть бабочка и помоложе.
— Ты имеешь в виду гражданку Колокольцеву? Так мы ее вывели из состава.
— Вывели? За что?
— За распространение.
— Давай, Калинкин, докладывай конкретнее. Такую проверенную бабу выводят из актива и молчат, понимаешь.
— Анекдот вредный распространяла.
— Какой конкретно? О чем анекдот?
Рагнед Кузьмич заерзал на стуле.
— Не стоит пересказывать всякую бабью глупость. Причем политически незрелую.
— Докладывай, Калинкин.
— Ну, вроде бы дагестанское радио спрашивает: кто такой любовник на данном этапе?
— Любовник?
— Ну да. А ответ якобы такой: это есть, мол, муж на общественных началах.
— Да, Калинкин, — подумав, проговорил Смуров, — неудачная формулировка.
— И я так решил — подрывает.
— А казалось, понимаешь, проверенная гражданка. И что позволяет…
— Бросает, — согласился Рагнед Кузьмич, — и пачкает.
— Не знаем, Калинкин, мы свои кадры, свой актив. В порядке самокритики скажу: до этого сигнала, — Смуров показал на анонимку, — я даже не знал, понимаешь, что ты холостяк.
— Вдов я, — уточнил Рагнед Кузьмич.
— Да, — продолжал Смуров, — что же получается? Женсоветом у нас руководит холостой товарищ. Конечно, мы тут даем пищу обывательским разговорам…
Рагнед Кузьмич пытался что-то объяснить, но Смуров его уже не слышал — он перешел к указаниям.
— Вот так, Калинкин, — подытожил он свою руководящую мысль, — актив в передовом ЖЭКе должен быть на высоте задач. На уровне. Этому нас учат. Есть такое мнение — надо обзаводиться крепкой советской семьей. Семья — это ячейка. К этому нас призывают.
— С кем же мне этого… обзаводиться? — растерянно спросил Рагнед Кузьмич.
— Ну, — улыбнулся Смуров, — домком тут бессилен. Любовь домкому не подчиняется. Надеемся, что это будет достойный товарищ, грамотный товарищ, идейный товарищ…
Председатель вынес это «мнение» на заседание женсовета, и женсовет единогласно (голосовала «за» Щечкина-Помадина), при одном воздержавшемся (сам Рагнед Кузьмич), принял решение: «Рекомендовать тов. Калинкину Р. К. в ближайшее время решить вопрос о своем семейном положении».
…Это решение женсовета и привело Рагнеда Кузьмича Калинкина к соседке — Агриппине Львовне Залетниковой.
Визит Рагнеда Кузьмича пришелся на тот самый момент, когда Агриппина Львовна, томимая ожиданием и полной неуверенностью в успехе задуманного предприятия, вернулась домой, объехав всю Москву. Она сидела одна, пила свое любимое перцовое вино и заедала черной икоркой, чтобы обрести душевное равновесие. Заслышав звонок, она не стала по обыкновению прятать бутылку: сегодня она нуждалась в обществе.
Рагнед Кузьмич был любезен, словно только что получил щедрые чаевые. Он источал крепкий запах одеколона «В полет» и годами вымуштрованную ресторанную вежливость. Комната с двумя окнами на Арбат превратилась в дореволюционную галантерейную лавку, когда туда зашел постоянный покупатель.
— Садитесь, Рагнед Кузьмич, — любезно пригласила хозяйка. — Выпьете рюмочку? Сближает, как говорил мой один хороший знакомый.
— Я бы с величайшим, уважаемая Агриппина Львовна, — весь распластался в улыбке гость, — врачи! Говорят, что употребление алкоголя не способствует кровообращению и порождает в организме излишний холестерин…
— Ишь как вас медициной-то напичкали.
— Мне теперь при моей общественной должности без медицины никак нельзя. Получил бесплатный абонемент, посещаю лекторий. Вчера прослушал беседу врача «Гигиена беременной женщины». С демонстрацией диафильма. Очень много полезного почерпнул. Все для меня ново.
— Старый бесстыдник! — беззлобно ругнулась хозяйка и шаловливо покачала головой. — И как вам только не совестно!
Рагнед