— Сестренка, — я вспомнила застывшие гребни хрустальных волн и поднимающиеся ввысь снежинки, — отзовись во мне!
И тут же почувствовала ее нежное сияние — грудина целиком! Шикарно! Она усиливает излучения сердца!
То, что я пытаюсь приглушить!
От осознания, что я никогда не бываю одна, меня внезапно одолело бесшабашное веселье. Хохоча, я повалилась на землю, и духи закружили рядом, как оголтелые. Черный и Белый! Как много вы знаете об одиночестве!
Сес-тра. Какое красивое, какое непривычное слово! В наших сестрах проявляется наша нечеловечность: с ними не подраться подушками, не пошалить за спиной у мамы, у них не спросить совета. Они — наше начало, наша основа, наш дом…
III
Почему-то после этих открытий жизнь перестала казаться такой противной и сложной. Растения тоже успокоились, с жадностью впитав и настроение чуткого покоя, и настроение уверенной радости.
Найденный «компас» не показывал ничего аномального, что неудивительно, ведь аномалии, по словам парней с «Тайны», появлялись внезапно. Чтобы что-то заметить, надо глаз с него не спускать. Или подсоединить сигнальное устройство, как это сделал Герман… «Компас» еще и охватывает слишком мало пространства — и здешнего, и прилегающего, поэтому он — слабая помощь. Проведя дома два дня, я окончательно в этом убедилась и решила навестить форт.
Поводом послужили дозревшие баранки (по консистенции, а по вкусу — сырно-помидорный салат) и листовые грибы, не подать которые на стол после Элиной сельскохозяйственной диверсии было бы просто невежливо по отношению к огороду. Все это богатство я сложила слоями в огромную корзину, предусмотрительно оставленную Валей за домиком, и отправилась в люди.
В кухне форта была только Эля. С самым несчастным и обиженным видом она чистила морковь, причем, судя по горе неочищенных овощей, от нее ждали трудового подвига. Ну Валя и злыдня!..
Когда я поставила корзину на стол, она вздрогнула и вжала голову в плечи. Через силу перевела на меня глаза. Прежде она была более самоуверенной — похоже, физический труд не пошел ей на пользу. Что тут сказать?
— В жабу превращу.
Она застыла, но всего на секунду. Очевидно, такого рода сцены не были для нее внове, и она быстро нашлась:
— Ты угрожаешь?
Нет, анекдоты рассказываю! А на что еще это похоже?
НИКОГДА не следует отвечать на этот вопрос.
— Зеленую, скользкую, с пупырышками.
Тут бы повернуться и уйти, но от Эли исходила такая истинная, дарховская, злоба, что я поняла: как только я покину кухню, она засыплет содержимое корзинки какой-нибудь отравой. И не поленится сбегать за ней в лазарет. Вот ведь чудо-юдо какое… Поэтому я занялась перекладыванием еды на подносы.
Что-то она хотела мне сказать, я чувствовала, как лихорадочно она перебирает интонации и фразы, но, по счастью, скоро появился Юра.
— Ася, привет, — невесело произнес он, властным жестом выпихнув кого-то, шедшего следом, за дверь и оценивая обстановку.
Интересно, если мы с Элей начнем кидаться морковкой, чью сторону он примет? Я ему, как и всем близким Германа, сейчас антипатична, а Эля? Вроде бы, по официальной версии, в нашем с Германом разладе виновата она, но, с ее-то стороны, все наоборот.
— Ты угрожаешь! — на самой трагической ноте воскликнула Эля: началась игра на зрителя. — Что я тебе сделала?!
Юра нахмурился.
— У тебя ко мне дело? — спокойно спросила я у него.
— Угу, — ответил он.
— Юра! — взвыла Эля. — Она сказала, что превратит меня в жабу!
Надеюсь, она не заметила, какого труда Юрке стоило сдержать довольную улыбку — он воспринял эту угрозу как проявление ревности и поэтому принял единственно верную тактику, полностью исключив Элю из поля своего внимания.
— Да, — ответил он мне. — Мы сегодня отправляемся в Солнечный за твоей братвой. Если что-то нужно прихватить из дома, говори, привезем.
— Юра, ты меня слышишь?! — срывающимся высоким голосом вопрошала Эля.
— Митьку, — сказала я. — Очень соскучилась.
— Не обещаю, — рассмеялся Юрка.
— Юра! Что Герман скажет, если ты меня не защитишь?!
— Тогда ножницы. Я их Але за стрижку задолжала. Они в верхнем ящике стола в моей комнате. Попроси маму, она отыщет.
— Не забуду. Кстати, тебе идет… Но ты совсем иначе выглядишь.
— Юра! Мне нужна твоя ПОМОЩЬ!
Эля уже орала — поняв, что на Юрку рассчитывать бесполезно, она пыталась вызвать поддержку извне. Глушить такой бэквокал светской беседой становилось все труднее.
— А я думала, что «Каравелла» уже на приколе, и к ней гусеницы приделывают…
— Вот по возвращении из Солнечного и встанем на прикол. Хм, гусеницы…
Дверь распахнулась. Эля с надеждой посмотрела в коридор и набрала побольше воздуха, но в кухню стремительно ворвалась Валя. За ней маячил Женька.
— О! — без всяких «приветов» она обрадовалась корзине, как родной. — Наконец-то традиционная островитянская пища! Эля, брысь, больше не нужна со своей морковкой… А, нет, стой, мы сейчас эту вкуснятину с ней потушим, режь на тонкие ломтики. Ася, разжигай печи!
Ой, прямо как в старые добрые времена…
Эля закрыла лицо руками и вошла в образ Золушки.
IV
После обеда, в который Валя, без преувеличения, вложила душу, за дружеским мытьем посуды она пожаловалась:
— Народу будет много. Честное слово, не знаю, как мы раньше обходились, но сейчас без твоих генномодификантов туго.
— У меня еще и одежда растет, — похвасталась я.
— Думаю, это тоже будет кстати, — одобрила она.
— А что у тебя там? — живо заинтересовалась Юля.
— Скоро созреет — увидишь. Думаю, все это можно будет перекраивать и комбинировать.
— Здорово! А можешь вырастить цветную пряжу? Я бы такие топики вязала!
— Легче легкого!
И как это раньше мне в голову не пришло? Да столько всего вырастить можно, если подключить фантазию… Ой, а что Белый Старший говорил про выращивание деталей космического корабля? Он выращивает космические корабли?! Я подозревала, что образ мыслей у нас схожий.
Юля отложила полотенце и стала рисовать на салфетке модель топика. Аля, вытирая вилки, заглядывала ей через плечо. Оля составляла в шкафу башни из тарелок. Эля тихо улизнула искать Германа.
— Где Галя?
Все девочки посмотрели на Валю. Та сосредоточилась на собственных ногтях, но, неудачно оборвав заусенец, в сердцах выпалила:
— В мирке каком-нибудь! Дурной пример заразителен.
Я пропустила шпильку.
— И ведь давно уже, — тихо сказала Оля.