Читать интересную книгу Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью - Брет Уиттер

Ответа не было. Все спали.

— Алло! Алло! Помогите! Помогите!

И тут вошла Грейси, возможно прямо из постели Уэсли. Она посмотрела на меня, озадаченно склонив голову набок. А потом пошла и громко залаяла под дверью Марининой спальни.

Дочка проснулась, подняла Джона, и он помог мне.

— Прямо как Лесси! — сказала я, сидя на горшке.

С тех пор она стала ходить за мной по пятам, попадаясь под ноги в самый неподходящий момент, например когда Джон укладывал меня в постель.

— Скорее! Скорее! — говорила я, надеясь избежать столкновения.

И тут же, откуда ни возьмись, появлялась Грейси и втискивалась вместе с нами в крохотную ванную.

— Грейси! Пошла вон! — орал Джон.

Несколько раз наша шестидесятифунтовая девочка чуть не сшибла меня с ног, то прыгая на меня, то пихая меня сбоку, когда я пыталась стоять.

— Пора избавляться от этой собаки, — со злостью сказал как-то раз Джон.

— Только через мой труп, — ответила я.

Грейси сходит с ума, когда дети прыгают в бассейн, начинает лаять, бросаться на деревья, сдирает с них кору. Некоторые стволы даже пришлось обернуть проволочной сеткой.

Но в бассейн Грейси не прыгала никогда, за исключением одного раза.

Джон катал Обри «на ките» — так мы называем развлечение, когда Обри садится Джону на спину, а тот плывет на глубине. В тот раз они задержались на глубине особенно долго, медленно двигаясь по дну. Грейси, наверное, подумала, что они тонут.

Она прыгнула в бассейн и поплыла к ним.

Тут Джон и Обри вынырнули, и собака тут же выскочила на берег.

Лэсси!

Бедный Джон. Он и родитель. И кормилец. И собачья нянька. Он так устал. Каждое утро он очищает собачьи следы с обивки кресел и диванов, честя на чем свет стоит чертову псину.

Я слышала, что мужья нередко предают больных жен, предают эмоционально. Но не Джон. Думаю, он чувствует мою боль как свою и вместе со мной переживает каждую утрату, например когда я перестала самостоятельно вставать с горшка или переставлять ноги.

Теперь все это делает за меня Джон.

У него есть помощники. Поверьте, когда не можешь самостоятельно обуться, то забываешь о том, что просить помощи стыдно. Моя подруга Джейн Смит, та, что устраивала мою отвальную в «Пост» и собирала деньги мне на айпэд, установила настоящий график дежурства помощников через сайт WhatFriendsDo.com.

Но иногда, как в случае с Грейси, помощники только осложняли жизнь Джона. Целый день в дом приходили и уходили какие-то люди — выполняли поручения, приносили еду, а я не могла не то что выразить свои пожелания, но даже поблагодарить их.

Проблема еще и в том, что сама я просто не вставала с кресла. К счастью, дверь в доме открыта всегда. Мы из тех, у кого дверь весь день нараспашку, так что соседские ребятишки, родственники и добровольные помощники просто входят внутрь, и все.

Для меня это было благом, поскольку я бóльшую часть времени проводила на заднем дворе в хижине. Да и все равно я бы не смогла открыть дверь, даже если бы и хотела. Не смогла бы повернуть ручку. Я не могла поддерживать разговор, даже когда люди приходили посидеть со мной. Такие удовольствия не для моего ленивого языка. Слишком утомительно.

Я отправила Джона купить коробку марсалы, вина для готовки. Мне хотелось подарить мой любимый рецепт — «креветки Онассис», для приготовления которых нужна марсала, — каждому, кто готовил для нас.

«Вот он, секретный ингредиент, марсала, преображающая вкус этого блюда. Так же как ваша доброта преобразила для меня этот день», — велела я Джону написать на всех благодарственных записках.

Для Джона это было нелегко. Приходя с работы, он должен был собрать в кучу детишек, побеседовать с каждым, кто приносил еду (многих из них он видел впервые), и вручить им вино, хотя в половине случаев ему не сразу удавалось вспомнить, куда он его девал и что нужно написать.

А тут еще я со своими эсэмэсками насчет того, что мне надо пописать, так что пусть он проводит меня в туалет… прямо сейчас.

И Уэсли, храни его Господь, болтает без умолку, то есть не то чтобы разговаривает, нет, просто болтает и болтает о том, что у него в данный момент на уме.

— Можно я сфотографирую Грейси? Тебе нравятся ящерицы? Ты видел книжку, которую я нарисовал? Вот гадкий утенок. Видишь, он плачет. А вот тут, смотри, его нашла мама, и он доволен.

Слава богу, что у нас есть Иветт, наша замечательная домоправительница. Уэсли сразу полюбил Иветт. Они часами могут обсуждать Пятачка и «Лило и Стич». Думаю, Уэсли посмотрел этот мультфильм раз десять кряду.

Вообще-то, сначала это был даже не мультфильм. Это была реклама на канале по запросу. Он посмотрел ее раз сто, пока наконец Стефани не сжалилась и не взяла ему мультик в прокате на вечер.

Восторг.

Тем временем еда накапливалась. Все были так щедры, что приносили поесть на восьмерых. Но Марина частенько пропадала где-нибудь с друзьями. Обри и Уэсли — детки разборчивые. А мой аппетит снизился вдвое, а то и больше.

Значит, оставался Джон. Он, конечно, любит поесть, но не за семерых же с половиной!

— Поблагодари их всех и скажи, что нам пока ничего не надо, — сказал мне муж, когда еду мы стали выбрасывать уже регулярно.

— Сам скажи, — буркнула я. — Я еле говорю.

Раздражение закончилось слезами. Такое со мной случается. Мозг ведь не затронут БАС. Иногда я впадаю в дикую ярость.

Как, например, когда у нас не оказалось подходящих пакетов, чтобы упаковать то чертово подарочное вино.

Джон, помню, тогда перестал гоняться за Грейси и посмотрел на меня:

— Ты что, таблетку принять забыла?

В мою первую встречу с неврологом я попросила у него какой-нибудь антидепрессант. Он прописал мне по десять миллиграммов лексапро в день, самую малую дозу. Когда диагноз подтвердился, доктор дозу удвоил. Мы называем это моей «таблеткой счастья».

— Да, — ответила я, осознав, что произошло.

Джон рысью помчался к шкафчику с таблетками.

Он положил похожую на мел таблетку мне на корень языка. Как обычно, она прилипла и начала рассасываться, едва не задушив меня. У меня ведь нет мускулов, чтобы протолкнуть ее вниз.

Горько, потом еще горше, наконец горечь проваливается вниз.

Я жестом показываю Джону, чтобы пододвинул мне чашку с водой. Так близко, чтобы я могла губами обнять ободок, совсем без рук. Только так я могу теперь пить.

Только так могу проглотить свою горькую пилюлю счастья.

Недавно я перешла на жидкий лексапро — глотать таблетки больше нет сил. Жидкость тоже ужасно горькая, но я бы не отказалась полоскать рот чесноком, если бы это помогало.

Позорно ли это — признаваться, что меня одолевают депрессии? Что бывают моменты, когда я чувствую отчаяние и гнев? Если да, то мне плевать, потому что мой мозг здоров.

Это как в марафоне. Даже если вы закаленный спортсмен, пробежать всю дистанцию до конца все равно сложно. Но можно.

БАС способен разрушить психику человека, даже если тот живет на антидепрессантах. Но я все равно проживу свою жизнь.

Ведь теперь депрессия посещает меня все реже и реже. С тех пор, как я узнала свой диагноз. С тех пор, как приняла его. Депрессия впархивает ко мне, словно бабочка, и так же бесшумно опускается на куст рядом с хижиной. Я смотрю, как подрагивают ее крылышки, восхищаюсь сложностью рисунка. На мгновение чувствую ее тяжесть, и вот ее уже нет.

В такой печали есть своя красота. Она дает мне понять, что я еще жива.

И мне по-прежнему не все равно.

Хоспис

Воспоминания о месяцах, когда я навещала в больнице маму, не дают мне покоя. Я вспоминаю ночи, которые провела в ее палате, лежа без сна, слушая, думая, чувствуя. Наблюдая, как сестры дают ей лекарства и еду. Прислушиваясь к бормотанию капельницы, которая среди ночи делала БРРРРинг-инг. Ощущая запахи, идущие от трубок с питательной жидкостью, похожей на молоко субстанцией с неповторимым амбре.

Совсем не как у жаркóго.

Папа приходил туда по три-четыре раза в день. Он кротко сносил всю тяжесть маминого негодования и плохого настроения. Ее страха. Было время, когда на всякое папино слово мама отвечала лишь выброшенной в его сторону рукой с неприличным жестом, хотя он только и делал, что заботился о ней. Она даже телевизор смотреть отказывалась.

Папа был так напряжен, что, казалось, у него вот-вот лопнет терпение. А потом ему пришлось заниматься вопросами кончины и похорон, не имея ни малейшего представления о том, чего хотела бы мама.

Эти образы, эти мгновения, эти запахи останутся со мной навсегда. Прошли уже месяцы с тех пор, как все закончилось, а я все переживаю их снова и снова. И это уже не бабочка-депрессия, которая, посидев мгновение на плече, вспархивает и улетает. И не жалость к себе.

То, что я видела в больнице, позволило мне представить свое будущее. И я поклялась не обрекать любимых людей на такие мучения. Я не хочу, чтобы Джон ломал голову над тем, прекратить медицинское вмешательство или не прекращать. Я не хочу загонять свою семью в могилу этими бесконечными ночами дежурства у моей постели.