Эти десять дней были днями странной красоты, а также мистического великолепия. На самом, деле я больше не принадлежу этому берегу. Мой корабль ожидает меня очень давно — я уже должен был отчалить. Просто чудо, что еще нахожусь в моем теле. Все полученное переходит к вам — вашей любви, вашему благочестию, вашему горячему желанию. Вы хотите, чтобы я побыл с вами на этом берегу чуть дольше, и с этого времени невозможное стало возможным.
Эти десять дней я не ощущал себя со своим телом единым целым. Я чувствовал себя, словно был оторван от корней, выброшен из жизни. Так что это было очень странно — находиться в собственном теле, чувствуя, что ты в нем не находишься. А еще более странно продолжать жить в том месте, которое тебе более не принадлежит — мой дом находится на другом берегу. И меня туда постоянно манит! Но из-за того, что я нужен вам, из вселенского сочувствия — можете назвать это Божественным состраданием, — вот почему он позволяет мне побыть с вами еще немного.
Слова даются мне все с большим трудом. Они требуют все больше и больше усилий. Мне есть что вам сказать, поэтому я продолжаю с вами говорить. Но я хочу, чтобы вы возможно скорее приготовились к тому, что мы будем просто сидеть в тишине… слушая птиц и их песни или просто прислушиваясь к биению собственных сердец. Просто находясь здесь, ничего не делая.
Приготовьтесь к этому как можно скорее, потому что я могу перестать говорить в любой день. И пусть эта новость долетит до самых дальних уголков мира: те, кто хочет понимать меня только посредством слов, должны прибыть поскорее, потому что я могу прекратить говорить в любой день. Это может произойти непредсказуемо, в любой день — это может случиться даже посередине фразы. Потом я не стану продолжать фразу! Она останется незавершенной навсегда… навсегда.
Но на этот раз вы задержали меня здесь».
Пока санньясины наслаждались энергией даршана, пребывая в ликовании и с воодушевлением работая, они не осознавали, что одно, невероятное по силе переживания событие случится так скоро — это была смерть отца Ошо, Дадды. Дадда и большая часть его семьи, включая мать Ошо, его братьев с женами и детьми, покинули Гадарвару и с 1978 г. жили в ашраме. Было совершенно невозможно не заметить Дадду, человека с седыми волосами, который был стар телом, но чье лицо выражало полноту существования и радость. Его сияющие, смеющиеся глаза выражали внутреннее умиротворение и довольство. Он был радушным хозяином во время исполнения киртанов, которые каждую неделю проходили в его жилище.
С некоторых пор Дадда был нездоров. С 1975 г. у него было шесть сердечных приступов, для лечения сердечной недостаточности его на месяц положили в больницу, но за две недели до окончания этого срока он покинул свое тело. Вот мои личные переживания относительно этого печального события.
Это был один из сырых вечеров сезона муссонов в сентябре. После ужина я работал в своем кабинете. Я проработал с полчаса, когда услышал женский голос: «Свами, Дадда умер. Мы собираемся провести молебен в Будда-холле». Это известие было тяжким ударом. Я немедленно отложил свои бумаги, встал и присоединился к другим санньясинам в Будда-холле.
Ровно за неделю до этого я встретился с Даддой в его больничной палате. У меня с ним была назначена встреча. В действительности мы договорились поговорить об Ошо, и он хотел рассказать мне кое-какие истории, случаи из детства Ошо. Он выглядел таким же бодрым, как и всегда, и также, казалось, он прекрасно оправился от приступа слабости. К этому времени он пролежал в больнице примерно пять недель. Доктора уверяли, что его выпишут через несколько дней. Но как только я сел, прикоснувшись к его ногам, он посмотрел на меня и сказал: «Не думаю, что я могу рассказать что-то вдобавок к тому, что уже рассказал (об Ошо). Я больше не хочу видеться с людьми. Я даже не хочу есть. Мне жаль, что ты специально за этим ехал так издалека».
Я сказал, что не надо извиняться и что он может перенести встречу на потом, когда полностью поправится и вернется в ашрам. Я быстро переговорил с Аммаджи (матерью Ошо), Шайлендрой и Амитом (братьями Ошо), с помощью своих сыновей Дадда медленно вышел из своей палаты, чувствуя жар и упадок сил. Мы привели его обратно в палату и уложили на кровать. Он закрыл глаза и заснул, я вернулся в ашрам.
Дадда покинул свое тело 8 сентября 1979 г. в 20.45. Но это была смерть его физического тела. Рано утром того же дня, в три часа, он достиг состояния самадхи, состояния отделения разума от тела. И с этим первым проблеском вечности он осознал, что умирает. Он отправил Ошо сообщение, чтобы тот приехал, поскольку хотел с ним попрощаться. Однако немедленно после этого он послал другое сообщение — что Ошо не должен беспокоиться и ему нет необходимости приезжать. Тем не менее Ошо приехал повидаться с отцом.
Смерть эта была необычной, опять потому что их встреча была встречей отца с сыном и мастера с учеником. Два существа — один уже соединившийся с вечностью, другой — вступающий в нее. Это была их последняя встреча. Отец бесконечно любил своего сына. Ошо с любовью заботился о нем с самого детства. На одной из моих встреч с Даддой тот с обожанием вспоминал, как однажды, во время его болезни, Ошо, которому тогда было пятнадцать лет, постоянно посылал ему письма; несмотря на запрещение врачей, тайно приносил ему сласти и кормил его. Но сейчас эта болезнь стала последней, и отец и сын были уже не те. Это была невероятная встреча двух существ в близком душевном, но уже неосязаемом общении.
Итак, примерно в девять часов вечера в Будда-холле началась великолепная служба.
Ученики плакали и пели «Аллилуйя». Так пожелал Ошо. Потому что, как он говорит:
«Он покинул мир в совершенном молчании, в радости, в спокойствии. Он ушел из мира как цветок лотоса. Это стоит отметить. И для вас это прекрасная возможность поучиться, как жить и как умирать. Каждую смерть стоит отметить — но торжеством она является, только если ведет к более высоким уровням существования».
Около половины одиннадцатого вечера тело Дадды перенесли в зал и положили на мраморный помост, с которого Ошо вел свои дискуссии. Мать Ошо и другие члены семьи, все в слезах, находились рядом с телом. На лице Дадды можно было явственно различить сияние, и мне он показался скорее находящимся в состоянии глубокой медитации, нежели покойным.
Через некоторое время пришел Ошо, как всегда он улыбался и приветствовал всех руками, сложенными в намасте. Затем он обвил шею Дадды гирляндой из листьев и преклонил колена. Это была запоминающаяся сцена; в помещении чувствовалось сильное энергетическое напряжение. Ошо коснулся головы отца в двух точках. В своей лекции в этот день, позднее, он объяснил, что он делал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});