и делали это по команде: всю дорогу мы слышали протяжные возгласы:
панг-гоо, и вслед за тем перемена плеча и отрывистое
цу-ба или
чэ («иди» или «неси») или что-нибудь в этом роде. После часа такой непрерывной ходьбы носильщики останавливались, спускали носилки на землю и садились отдыхать. Чаще всего эти остановки делают у ворот дяна, где можно закусить или выпить.
Возвращаюсь к своему рассказу. 25 января после длинных споров у подводчиков и носильщиков, кому и как сидеть и что везти (вьюки, впрочем, были уже приготовлены накануне), мы в два часа дня сели в носилки, а спутники на мулов и двинулись из ворот дяна к западу по дороге в Чентуфу. За городскими воротами опять было предместье с такими же почти улицами, как и в самом городе, а сейчас же за ним началась равнина, сплошь покрытая пашнями. Близ города на ней то и дело были видны красивые никуда не ведущие ворота вроде наших Амурских, но с характерными китайскими кровлями или высокие каменные памятники. Без этих искусственных украшений ландшафт был бы слишком монотонен. От времени до времени направо или налево от дороги видны были группы деревьев и под их тенью красивые кровли кумирен. Иногда группы мрачных туй показывают места фамильных кладбищ; иногда видны ряды тополей – это по межам, около пашен, посажены крестьянами деревья, чтобы служить им для топлива. Летом, когда поля и деревья покрываются зеленью, картина, вероятно, много выигрывает, зимой же все это окрашено однообразно в серые цвета. Китайцы как будто понимают этот недостаток – оттого у них такая любовь к ярким краскам, оттого они любят всякие флаги, резьбу и проч. Деревни на нашем пути встречались часто; иногда это неправильная кучка крестьянских фанз из сырцового кирпича, выстроенных неправильно, со скирдами соломы и кучами удобрения перед домами, с детьми, играющими на улицах; в другой раз это торговые деревни, вытянутые в линии по дороге, где в каждом доме постоялый двор, лавка или мастерская; здесь обыкновенно торгующий люд теснится на невыразимо грязной и узкой улице. Если в городах мало думают об удобствах проезжающих и прохожих, то в деревнях об этом заботятся еще менее, и всякие бревна от плотника и корзины от корзинщика лезут прямо на улицу под ноги лошади, или улицу загораживает развешанная у красильщика крашенина, и никто не жалуется, не протестует, точно так и должно, всякий сам справляется с затруднениями, как знает и как умеет; по-видимому, право первого захвата пользуется здесь полным уважением. В конце и начале деревни обыкновенно есть несколько дянов, где под воротами предлагают незатейливую еду: горячую лапшу или рис с соленой редькой в приправу или вареные бататы и гороховый кисель. У таких уличных дянов наши носилки обыкновенно останавливались, чтобы носильщики могли отдохнуть и закусить. Иногда и мы съедали тут по чашке рису или пару горячих бататов и затем обыкновенно уходили из деревни вперед, чтобы размять уставшие от сидения ноги. Толпа в деревне относилась к нам всегда хорошо, лезла иногда посмотреть на нас, но держалась почтительно, скоро обращалась к своим прерванным занятиям и оставляла нас в покое.
После пяти дней пути по равнине мы вышли в горы, стали подниматься вверх по ущелью, и дорога почти все время шла по карнизу, часто даже выстроенному в скале; очень часто она была в виде лестницы. Мулы здешние так привыкли к таким дорогам, что, нисколько не задумываясь, идут и вверх и вниз по самым крутым и неудобным лестницам, но всадникам нашим было страшно ехать в таких местах, и потому почти всю горную дорогу им пришлось сделать пешком. Еще счастье наше было, что первые дни горной дороги нам приходилось делать в хорошую погоду, и мы только досадовали на каменную мостовую, покрывающую тропинку и там, где она проложена по глине, но когда начались дожди и грязь, мы поняли, что без камня наши носильщики и мулы не в состоянии были бы удержаться на глине в крутых и узких местах тропинок. Нам, сидящим в носилках, не приходилось испытывать трудностей, но часто, очень часто, было так страшно смотреть вниз, когда носилки несли почти над бездной, и не раз мне случалось обращаться с просьбой, чтобы носильщики пустили меня идти пешком, но они были неумолимы и продолжали нести, не обращая на меня никакого внимания, вероятно, по опыту зная, что там, где им трудно, мне уже совсем не пройти. Страшно было особенно в то время, когда на узкой тропинке, не шире иркутского деревянного тротуара, встречались вьючные мулы; тут всегда являлось опасение, что мул каким-нибудь неосторожным движением столкнет носилки в ущелье или даже в речку, бурлившую внизу. Часто и проводники опасались, что мулы, испугавшись носилок, бросятся в обрыв. Эти невзгоды горных тропинок забывались благодаря тому, что дорога все время была очень живописна. Вершины гор большею частью были покрыты мелким дубняком, не потерявшим свою пожелтевшую листву, что придавало им золотистый оттенок; низ ущелья обыкновенно бывал скалист, а берег реки внизу усыпан огромными валунами известняка, песчаника или конгломерата; между этими глыбами камней катилась горная река, то изумрудно-зеленая на глубинах, то снежно-белая от пены на быстринах. После двух-трех перевалов из одного ущелья в другое в этом горном лабиринте, носящем на карте название хребта Цинлин, наша дорога повернула к югу, и стало заметно теплее; к хвойным деревьям нового для нас вида, встречавшимся в горах ранее, стали примешиваться вечнозеленые кустарники, а затем появились и пальмы; правда, здесь это не были пальмы африканские, высокие, а, напротив, своим видом они напоминали какие-то детские игрушки: толстый ствол в сажень высоты или меньше и на вершине пять-шесть больших веерообразных листьев; изредка стали попадаться бедные пучки бамбука. Последний перевал, переведший нас в долину р. Хань, был, кажется, самый трудный: весь подъем на протяжении нескольких верст состоял из лестниц, выложенных крупными плитами; лестница шла зигзагами. Нам было совестно заставить себя тащить по этой сравнительно удобной, но крайне утомительной для носильщиков лестнице, и мы сделали весь этот подъем пешком. На вершине каждого перевала построены кумирни; в них монах хэшан стоит обыкновенно у столика и ударяет в конг; проходящие бросают ему в тарелку монетки. На перевалах бывают также надгробные памятники; на последнем их было несколько сот, и больших, и малых; это не значит, что тут могилы; даже жаль стало, что столько труда каменотеса потрачено тут, тогда как половины было бы достаточно, чтобы проложить в этом месте путь гораздо болеe удобный.
В горах, несмотря