Камчатке, или, выражаясь более осторожным дипломатическим языком, мы объясняли китайскому правительству необходимость этого действия – и затем поплыли. Но китайцы приняли просьбу о дозволении проплыть или даже простое объяснение, почему мы плывем, за признание их права на Амур (потому что нечего и спрашивать, когда не считают реку, по которой плывут, не принадлежащею тому, кого спрашивают), а плавание, не получив их дозволения, – за нарушение этого права.
Поэтому китайское правительство не только не ратифицировало Айгунский компромисс, но даже подвергло ответственности своего генерал-губернатора, согласившегося на него. Китайцы тем более были возбуждены против России, что обвиняли ее в том, что вопреки дружественным вековым отношениям и строгому соблюдению трактатов со стороны Китая Россия захотела воспользоваться затруднительным положением Китая вследствие восстания тайпинов и затем разрыва с Англией и Францией; и если потом китайское правительство, будучи угрожаемо в самом Пекине подступившими к нему англичанами и французами, и согласилось на уступку не только Приамурского, но и Уссурийского края, то забыть того, что Россия воспользовалась стесненным положением Китая, никак не могло; и это чувство выражали всегда все китайцы всем русским, с которыми по давнему и близкому знакомству могли говорить откровенно. Китайское же правительство, в течение долгого существования привыкшее не терять ничего и имеющее основным правилом своей политики стремиться всегда к возвращению во что бы ни стало временно теряемого, умеющее притом для достижения своей цели выжидать, и очень долго, благоприятных обстоятельств, конечно, поставило и Амурский вопрос в число не окончательно еще решенных и не отказалось от надежды рано или поздно возвратить и Амур Китаю.
Все это мы считали необходимым сказать потому, что при неприязненных ныне отношениях к Китаю нельзя определять образа своих действий соответственно только тому, как мы сами думаем и чего желаем; нужно непременно знать понятия, дела и побудительные причины к действиям противника.
Сознать неизбежное изменение отношений Китая к России и предвидеть будущее его стремление было, кажется, немудрено, а потому к этому надо было и готовиться, и принять вовремя повсюду соответственные меры; но, к несчастью, Амурское дело повели, как известно, так, что его постигла полная неудача и в развитии колонизации, и в организации военных сил, т. е. в тех двух условиях, которые должны были упрочить обладание Амуром, создав возможность отпора местными средствами в самом опасном и скорее других подвергающемся нападению месте нашей границы с Китаем в случае предъявления китайцами каких-либо притязаний на возвращение Амура и покушения с их стороны принудить нас к тому силою.
Обратимся теперь к среднеазиатской нашей границе с Китаем. Затруднение в отношениях наших к нему начались там вследствие события в Чугучаке; но Китай, восстановив в нем свою власть собственными силами, мог дать нам удовлетворение и вознаграждение за вред, причиненный вышесказанными событиями нашим подданным. Совсем иное дело вышло в Кульдже, когда Китай, потеряв весь Восточный Туркестан и Джунгарию, не был в состоянии возвратить их под свою власть, и на развалинах китайского владычества образовалось довольно значительное кашгарское владение, настолько сильное и с возможностью еще большего усиления в будущем, что китайцам представлялось весьма мало вероятности снова овладеть потерянными странами и чрез значительное время, а тем более прекратить тогда беспорядки на границе, вредившие и государственным и частным интересам России. В таких обстоятельствах представлялось по отношению к Китаю вполне ясная дилемма: или потребовать от Китая прекращения беспорядков, или заставить его признать свое бессилие и, следовательно, право России действовать собственными силами на потерянной для власти Китая территории. Так поступали и все другие европейские народы по отношению, например, к варварийским владениям, действуя непосредственно против них, когда Турция, которой они считались вассалами, оказывалась бессильною на них действовать и отказывалась принимать ответственность на себя за их действия. Так поступили и французы в 1830 году, не только наказав алжирского дея, но и присоединив Алжир к Франции. Положение было ясное.
Наконец, не рассуждая даже о праве, а действуя на основании совершившихся фактов, мы могли не только занять Кульджу, но и действовать так, как требовалось, чтоб выказать твердое намерение утвердиться в ней окончательно при очевидной невозможности Китаю требовать ее от нас, когда китайские войска не только не могли дойти до Кульджи, но, потерявши весь Восточный Туркестан и Джунгарию, находились в опасности погибнуть от недостатка продовольствия и в Чугучаке удерживались единственно содействием калмыков, взявших сторону Китая только потому, что исконные противники их, киргизы, были на стороне инсургентов.
И вот в этих-то именно обстоятельствах, когда Китай с погибелью последней армии в тех местах лишался последней надежды на обратное завоевание Восточного Туркестана и Джунгарии, или, по крайней мере, возможность этого отдалялась слишком на долгое время, мы подали помощь Китаю и физически, доставив продовольствие его армии, и нравственно, отняв у инсургентов всякую надежду хотя бы на нейтралитет с нашей стороны, обезоружив кульджинских жителей и не допустив их подать пособие инсургентам, и таким образом явились против них даже союзником Китая.
Действие это объяснялось будто бы необходимостью в тогдашних обстоятельствах по случаю войны с Турцией. Мы увлеклись минутным раздражением против мусульманства, но гнев – худой советник, и пожертвование общими соображениями и постоянными целями для удовлетворения временных потребностей, конечно, ошибочная политика.
Опасаясь мнимого усиления мусульманства в случае упрочения кашгарского государства, которое, не имея устойчивости, должно было, однако же, дорожить дружбою с нами, мы оказали для разрушения его содействие соседу несравненно более опасному и могущественному, с которым притом обстоятельства подготовляли неизбежные столкновения в будущем и который имел веками уже утвержденную устойчивую политику: стремиться всегда рано или поздно возвращать все потерянное, политику, поощренную притом недавним успехом в подавлении восстания тайпинов и в разрушении образовавшегося было в Юнани мусульманского государства Пантаев. Между тем очевидно было, что с Китаем дело будет труднее, нежели с возникающими время от времени мусульманскими государствами среди полудиких племен Средней Азии, не имеющих никогда ни определенного государственного устройства, ни преемственной политики, тогда как в Китае государственное устройство и политические предания, освященные веками, представляли такую прочность, что подчиняли им даже все завоевывавшие Китай народы…
Когда мы сообразим все это, то поймем причины, по которым всякий успех в войнах с Китаем будет только временный и не заставит поэтому китайцев отступиться от требований возврата Кульджи, а затем и Амура.
Конечно, побуждения относительно Кульджи и Амура совершенно различны. Смотря на дело с китайской точки зрения, в Амурском деле главное значение имеет национальное самолюбие и раздражение против России за отнятие страны в то время, когда Китай был в дружбе с Россией; собственно же Приамурский