Сердце бешено стучит. Тяжело дышать. Но винить в этом надо не боль или злость, а радостное упоение, охватившее все мое существо. Габриель нервно откашливается. Щеки его заметно порозовели, а в затуманенных, как после сна, глазах появилось мечтательное выражение. Оба избегаем встречаться друг с другом взглядом.
– Я тебе тут принес кое-что, – говорит он, стараясь не смотреть в мою сторону, и протягивает мне свой таинственный подарок.
Им оказывается толстенная книга в черной обложке, на которой красным выгравирован земной шар.
– Ты принес мне атлас Линдена?
– Да, но ты только взгляни.
Он открывает книгу на странице, испещренной картами. Все они выполнены в коричневых и бежевых оттенках, но кое-где встречаются длинные синие линии. Разворот озаглавлен «Реки Европы». Сбоку приведен список обозначений, включающий названия всех крупных географических объектов, в том числе и рек. Габриель указывает на третью строчку снизу. Рейн. Он проводит пальцем по длинной синей линии.
– Есть река под названием Рейн, – говорит он.
Была, если уж точно, еще до того, как мир затрещал по швам. Впервые об этом слышу. А вот мои родители-ученые, должно быть, знали. Им нравилось окружать себя тайнами, но о многом они нам с братом рассказать так и не успели.
Прочерчиваю пальцем маршрут, уже проделанный Габриелем, отслеживаю каждый изгиб давно не существующей речной артерии. Мне все же кажется, что она не могла исчезнуть полностью. Где-то далеко, за коваными воротами моей тюрьмы, увенчанными остроконечным цветком, моя тезка однажды вышла из берегов и обрела свободу, став частью необъятного океана.
– Я и не подозревала, – признаюсь я. – Понятия не имела, что мое имя что-то значит.
Так вот что имела в виду Роуз, когда, услышав, как меня зовут, сказала, что она была очень живописной.
– Здесь написано только, что река была судоходной. И больше ничего. – В голосе Габриеля сквозит разочарование.
– Ничего страшного.
Коротко рассмеявшись, я обнимаю его за шею и привлекаю к себе, чтобы выразить свою благодарность невинным поцелуем в щеку. Оба заливаемся малиновым румянцем.
Габриель даже не представляет, что эта новость для меня значит, но, судя по выражению его глаз, понимает, что угадал с подарком. Откинув непослушную прядь с моего лба, заглядывает мне в лицо. Рейн. Далекая река, что стала свободной.
14
Всю ночь мне снятся реки, дно которых выстлано сверкающими остроконечными цветами.
– Ты улыбалась во сне, – сообщает мне Линден, едва я открываю глаза.
Он сидит на моем широком подоконнике, в руках карандаш, на коленях незаконченный рисунок. Судя по высоте лежащей рядом стопки бумаг, он провел здесь уже какое-то время. Вспоминаю слова Вона о том, что благодаря мне Линден опять занялся своими проектами. Не знаю, какую цель Вон преследовал, когда говорил мне об этом, но он не соврал. Линден в последнее время и вправду много работает. Может статься, это действительно моя заслуга.
– Мне снилось, что мы живем с тобой в том доме с твоего рисунка. Ну того, где на подоконнике стоял пирог, а во дворе были качели, – придумываю я на ходу.
Вот только голос мой звенит неподдельным счастьем. За окном стоит прекрасный день.
Линден улыбается мне. С заметным облегчением, но несколько неуверенно. Он не привык видеть меня в таком настроении. Думает, наверное, что за меня говорят обезболивающие. Пытаюсь привстать и обнаруживаю, что двигаться мне теперь не так больно, как раньше. Сажусь без посторонней помощи и подкладываю себе под спину пару подушек.
– Мне сказали, что, когда налетел ураган, ты пошел меня искать.
Отложив набросок в сторону, Линден ложится ко мне на кровать. Из-за своего почти затянувшегося пореза на губе он выглядит точь-в-точь как послушный мальчик, ввязавшийся в драку на школьном дворе. Стараюсь представить себе его стройную изящную фигуру среди бушующего урагана. В моих фантазиях долго ему под натиском стихии не продержаться: либо его уносит ветром, либо кто-нибудь приходит к нему на помощь, либо он погибает.
– Я думал, что потерял тебя, – говорит он со странной полуулыбкой то ли радости, то ли неодобрения.
– Когда поднялся ветер, я поняла, что заблудилась, – оправдываюсь я. – Не смогла найти дорогу обратно. Хотя и очень старалась.
– Я знаю.
Он слегка похлопывает меня по руке. В глазах плещется бесконечная печаль. Я начинаю ненавидеть себя за то, что приходится ему лгать. Похоже, Линден всегда будет оказывать на меня такое воздействие.
– Хочу тебе кое-что показать, – говорит он.
Линден рассказывает мне, что я неделю почти не приходила в сознание. Удар лопастью одной из ветряных мельниц пришелся мне по затылку. Другие ранения я получила от огромного количества обломков, которые ураган разметал по всей территории, от теннисного корта до конюшен. Линден просит меня не волноваться. Его отец специально нанял людей, чтобы они там все убрали. Работы им уже осталось немного. Повторяет, что это все ерунда, главное – мое здоровье. Говорит, что иногда в полузабытьи я бормотала что-то о крысах и терпящих крушение кораблях. Часто упоминала какие-то взрывы и все твердила о том, что надо остановить кровь.
Я рада, что не помню ничего из своих кошмаров.
Но он-то все слышал. Не отходил от меня ни на шаг, но помочь мне никак не мог, поэтому попытался запечатлеть мои видения на бумаге. Он медлит перед тем, как показать свои рисунки, словно мне предстоит увидеть фотографии с места убийства или что похуже.
Наконец я смотрю в лицо своим кошмарам. Темные силуэты домов. Одни завалились набок, другие зияют дырами, проделанными в стенах толстыми ветвями проросшего внутри их дерева. Окна сочатся кровью. Двор, полный дохлых крыс. Я почти девять месяцев пробыла замужем за этим мужчиной и все это время думала, что он ничего обо мне не знает, а ему так мастерски удалось изобразить мои самые сильные страхи. Не хватает только Роуэна. Но я уверена, брат прячется на одном из этих рисунков. Он, похоже, в том кровоточащем доме, глядит, не отводя глаз, на желтый диск луны. Я же торчу здесь, в миленьком кукольном домике, и всматриваюсь в эту же луну. И все наши мысли только друг о друге.
К горлу подкатывает тошнота, темнеет в глазах. Увидеть, как оживают твои кошмары, – дело малоприятное. На последнем рисунке изображена беседка, в которой проходила наша брачная церемония. Она вся в паутине, на светлом дереве кровавые отпечатки, в крышу воткнута лопасть ветряной мельницы.
– Это не твой, – говорит он. – Я нарисовал его, когда ты была без сознания. Когда не знал, очнешься ли ты.