Дотрагиваюсь до него рукой: краска вся облупилась, дерево растрескалось. Я наконец там, где хотела оказаться перед смертью, но что-то в этой удивительной аккуратной башенке говорит мне, что я еще не готова умирать. Надо двигаться дальше. Но куда? Принимаюсь шарить вокруг себя. Здесь должно быть что-нибудь, что поможет мне подняться наверх, к свету.
Нащупываю лестницу и крепко за нее хватаюсь. Она здесь явно для украшения. Хлипкая, держится только на гвоздях, вбитых в стену маяка. Но по ней все-таки можно подняться, да и тело меня пока слушается. Лезу наверх. Выше. Еще выше.
Теперь кровь бежит и по рукам. Что-то попадает мне в глаз, он начинает нестерпимо жечь. Мне снова нечем дышать. Выше. Еще выше.
Кажется, что я поднимаюсь по этой лестнице целую вечность. Всю ночь. Всю свою жизнь. Но в конце концов добираюсь все-таки до самого верха. Луч прожектора едва не ослепляет меня в своеобразном приветствии. Отворачиваюсь.
И чуть не сваливаюсь с лестницы.
Передо мной простирается ровная линия горизонта.
И там, вдалеке, за верхушками деревьев, я вижу его. Будто шепот. Словно робкое предположение. Остроконечный цветок с носового платка Габриеля, венчающий кованые ворота.
Выезд из поместья, расположенный за много миль от меня.
На другом конце вселенной.
И тут меня осеняет. Маяк пытался показать мне, что сегодня я не умру. Он освещает уготованный мне путь. Подобно Колумбу и его флотилии: «Нинье», «Пинте» и «Санта-Марии», мне предстоит путешествие на другой конец света.
Я в жизни не видела ничего прекрасней этих ворот, едва различимых вдалеке.
Начинаю было спускаться, как вдруг снизу раздается чей-то громкий окрик.
– Рейн! – Кричат так близко, что сделать вид, будто я ничегошеньки не слышала, не выйдет.
Замечаю голубые глаза, блестящие каштановые волосы и сильные руки, гораздо более крепкие, чем у Линдена. Ко мне приближается Габриель. Но не весь: в ураганном ветре части его тела, как кусочки мозаики, мелькают у меня перед глазами с головокружительной скоростью. На секунду вижу отверстый в гневном крике рот.
– Теперь точно сбегу! – ору я. – Бежим вместе!
Но он лишь со все возрастающим отчаянием повторяет мое имя. Мне кажется, он не слышит, что я ему говорю. Зачем-то раскидывает руки. Не могу разобрать, что он кричит, но тут страшная боль пронзает мой затылок, и я падаю в объятия Габриеля.
12
Воздух вокруг неподвижен. Тишина. Мне дышится легко и свободно. В нос бьет запах лекарств.
– Не надо, – то ли говорю, то ли пытаюсь сказать я.
Глаза никак не открываются. Здесь Вон. Я чувствую его присутствие кожей. Ощущаю холод скальпеля. Он будет меня резать.
По венам разливается тепло. Противный механический писк вторит каждому удару моего сердца.
Он спрашивает, могу ли я открыть глаза.
Из забытья меня вытаскивает аромат чая. Хоть я и понимаю, что ошибаюсь, все же тешу себя иллюзией, что это Роуэн. Пришел с чашечкой эрл грея, чтобы разбудить меня на работу. Вместо этого натыкаюсь на пристальный взгляд зеленых глаз Линдена. Из-за свежих порезов его губы кажутся алыми. Лицо и шея покрыты багровыми пятнами кровоподтеков. Он держит меня за руку, сжимая ее до боли.
– Слава богу, ты очнулась! – говорит он и, припав лицом к моему плечу, сотрясается от подавленных рыданий.
Меня рвет. Едва спазмы начинают стихать, как у меня темнеет в глазах, и я отключаюсь.
Проходит целая вечность. Открываю глаза. Ветер все еще воет, как зверь в тесной клетке. Бьется в окно, хочет пробраться в комнату и выкрасть меня. Маяк… Ищу блуждающий сноп света. Ничего.
Рядом, головой на моей подушке, спит Линден. Его дыхание щекочет мне ухо. Так вот откуда взялся ветер, что завывал в моем сне. Дышит Линден с легким присвистом.
Лежу, не шевелясь, жду, когда ко мне полностью вернется сознание. Внезапно понимаю, что времени прошло совсем немного. Линден все тот же. Даже синяки на месте. У меня на пальце обручальное кольцо, и я все еще в старинном особняке, которому не страшен ни один ураган на свете.
Однако кое-что изменилось. В вену на моем предплечье воткнута игла, от которой вверх тянется тоненькая трубочка. В нее из пластикового мешочка, прикрепленного к металлической стойке, капает жидкость. Монитор исправно отсчитывает пульс. Спокойно, методично. Пытаюсь сесть, грудную клетку пронзает острая боль. Ребра словно клавиши ксилофона, которым не повезло с молоточком. Нога продета в какую-то петлю и задрана кверху.
Почувствовав, что я зашевелилась, рядом начинает ворочаться Линден. Что-то невнятно бормочет, просыпаясь. Закрыв глаза, делаю вид, что сплю. Ни малейшего желания его сейчас видеть. Насмотрюсь еще за всю последующую жизнь.
Потому что, куда бы я ни побежала, где бы ни спряталась, каждый раз я буду просыпаться в этой комнате.
Рано или поздно мне приходится открыть глаза. Посетители не заставляют себя долго ждать. Даже работая над своими проектами, Линден не отходит от меня ни на минуту: он взбивает мне подушки или читает вслух книги, принесенные из библиотеки. «Франкенштейн» вызывает у меня горький смех. Дейдре, Дженна и Сесилия едва ли проводят в моей комнате несколько секунд, прежде чем Линден выпроваживает их, говоря, что мне необходим покой. Распорядитель Вон, мой лечащий врач и по совместительству обеспокоенный свекор, знакомит меня со списком всех частей тела, что я сломала, вывихнула или растянула.
– Крепко тебе досталось, дорогая, но ты попала в самые лучшие руки, – говорит он.
Из-за лекарств сознание путается, и вместо Распорядителя я вдруг вижу большую говорящую змею. Она сообщает мне, что как минимум две недели я не смогу наступать на левую ногу, и предупреждает, что мне еще некоторое время будет больно дышать. Не все ли равно? Захочу, проведу в этой проклятой комнате весь остаток своей жизни – знай плюй себе в потолок да поправляйся.
Время как будто остановилось. Не представляю, сколько я уже пролежала в этой постели. То проваливаюсь в дрему, то просыпаюсь. Каждый раз, когда открываю глаза, меня ждет новая сценка. Линден читает мне вслух. Сестры толпятся в дверном проеме, разглядывая меня с озабоченным видом. Смотрю на них, пока их нахмуренные лица не начинают расплываться, а глаза не чернеют. Болит каждая косточка. Тело отказывается слушаться. В голове туман.
– Не могу не признать, ураган даже близко не стоит с воздуховодом, – раздается откуда-то сверху голос Вона.
Пытаюсь открыть глаза, но через приоткрытые щелочки вижу только сумрачное пятно – его темные прилизанные волосы. По венам разливается тепло. Боль в ребрах отступает, и тело сводит судорога облегчения.