Эймиас накрыл ее руки своими. В его голосе звучала печаль, такая же глубокая, как и сочувствие, светившееся в его глазах.
— Не вините себя. Видите ли, я достаточно опытен в постели, чтобы понять, что у вас нет никакого опыта. Я вовсе не хочу сказать, что вы не были восхитительны, — поспешно сказал он. — Нет, вы были более чем восхитительны, вы… — Он осекся, увидев, что она снова отвернулась. — Я опять забылся. Это не комплимент для порядочной женщины, не так ли? Вам придется снова простить меня. Как я уже сказал, я привык иметь дело с особами совсем другого сорта.
— Но вы могли подумать, что я одна из них, — сказала она напряженным тоном, — я имею в виду непорядочных женщин, которых вы знали. В конце концов, вы застали меня здесь одну. И я предложила вам войти, несмотря на ночь. Я целовала вас и позволила уложить себя в постель… — Она подняла на него затуманившиеся глаза. Было видно, что она борется со слезами. — Я вела себя как распутница. А вдруг это дурная наследственность? — сказала она несчастным голосом. — Кто знает, кем была моя мать? А что, если я оказалась берегу в тот день, когда меня нашел мистер Тремеллин, не из-за кораблекрушения, а потому, что меня бросила собственная мать? Может, я ей просто надоела, она оставила меня на берегу и двинулась дальше. — Она проглотила комок в горле и продолжила: — Это объяснило бы мое поведение сегодня, потому что порядочная женщина никогда бы не позволила ничего подобного.
Эймиас ощутил очередной укол совести. — Эмбер, — искренне сказал он, — может, я и не знаток порядочных женщин, но я достаточно знаю жизнь, чтобы заверить вас, что это неправда. Я не хочу хвастаться и, поверьте, не отношусь к числу коварных соблазнителей, но, если мужчина знает, чего он хочет, у женщины практически нет шансов устоять, особенно у неискушенной. Не вините себя. Лишь тонкая грань отделяет порядочного мужчину от непорядочного, то же самое можно сказать о женщинах. Желание никак не связано с отсутствием морали. Мы, выходцы из трущоб, отлично это знаем, что бы там ни говорили истинные леди и джентльмены. А относительно того, что вас бросили на берегу… — продолжил он. — Я так не думаю. Послушайте. Я эксперт по нежеланным детям. Я встречал больше найденышей, чем вы можете себе представить. Обычно их оставляли на ступеньках больниц и церквей или подбрасывали к порогу богатых домов. Менее удачливых находили в кучах мусора в грязных переулках. Я никогда не слышал ни о ком, брошенном на берегу. Если, конечно, — сказал он с улыбкой, — вы не дочь русалки. Вы хорошо плаваете?
Эмбер кивнула, затем, сообразив, что это шутка, тоже улыбнулась. Эта бледная улыбка причинила Эймиасу боль.
— Скорее всего, — сказал он, — ваша мать была на корабле, который разбился во время бури, как предполагает Тремеллин.
Эмбер задумалась над его словами, а Эймиас размышлял о том, как бы поприличнее обставить свой уход. Совсем недавно он сгорал от желания, но теперь жаждал уйти. Он чувствовал себя отвратительно, и не только из-за неудовлетворенного желания. Эмбер была красива, добра, умна и порядочна. А он чуть не соблазнил ее, зная, что его планы не простираются дальше постели. Он ощущал себя низким, грязным и порочным, каким, видимо, и был на самом деле.
Он искренне пытался измениться. На этот раз Эймиас хотел сделать все правильно. Он готов был жениться на Грейс Тремеллин, жить с ней честно и достойно, хоть и без пылкой любви, и обосноваться в здешних местах как человек, занимающий определенное положение, уважаемый и любимый. Вместо этого он пустился в откровения и был вышвырнут пинком под зад, как нашкодивший мальчишка. И что он сделал, чтобы исправить положение? Обидел эту очаровательную девушку и, похоже, каким-то непостижимым образом обидел самого себя. Он сомневался, что способен чувствовать себя хуже, чем сейчас, и не хотел задерживаться здесь из опасения обнаружить, что это еще не предел.
«Бедная безымянная Эмбер», — подумал он, глядя на девушку. Всегда такая яркая и живая, что он согревался рядом с ней, она выглядела теперь потерянной и уязвимой и еще более желанной в своей печали. Ему хотелось заключить ее в объятия, утешить и утешиться самому. Но это был прямой путь к катастрофе.
Он должен найти способ избавить ее от угрызений совести, направив ее негодование на него, истинного виновника случившегося. Даже если для этого придется рассказать ей правду.
— Вы никогда не имели дела с мужчинами, подобными мне, — сказал он, — да и вообще с мужчинами. Во всяком случае, в постели. Неужели вы думаете, что я этого не понимал? Я воспользовался этим.
Она изумленно уставилась на него.
— Эмбер, — сказал он, — я преступник. Осужденный и приговоренный. Господи, я бывший каторжник! Человек, который с детства учился обманывать ближних и совершенствовал свое мастерство в самых жутких тюрьмах его величества. Конечно, мне больше не приходится заниматься этим, но от старых привычек нелегко избавиться. Перестаньте винить себя. Все, что произошло, полностью лежит на моей совести.
— Но вы остановились… — Эмбер помедлила, проглотив ком в горле. Эймиас выглядел таким озабоченным, таким сочувствующим. Она отвела взгляд, опасаясь утонуть в синих глубинах его глаз. — Вы оказались достаточно благородны, чтобы остановиться, как только я вас попросила.
Эймиас мог только кивнуть.
Жаль, что он не может остановить то, что происходит сейчас. Ему хотелось сказать ей, чтобы она не тревожилась. Хотелось протянуть руку и коснуться ее гладкой щеки, придвинуться ближе, запечатлеть легкий поцелуй на этих прелестных губах и предложить ей руку и сердце. Все, что угодно, лишь бы заставить ее снова улыбнуться, не претендуя на большее. Но он знал, что обманывает себя.
Грейс Тремеллин потеряна для него. Может, оно и к лучшему. Но он также лишился уважения ее отца. Тремеллин никогда больше не будет относиться к нему как к равному, да и никто в деревне, даже если он женится на его подопечной и построит самый лучший дом в округе для своей семьи. Он всегда будет считаться чужаком и негодяем. Чего-чего, а этого в его жизни было более чем достаточно. Придется найти другую деревню, другую женщину и другую жизнь, которая станет его собственной. Он должен уехать отсюда, прямо сейчас.
— Считайте, что вам повезло, — сказал Эймиас. — Если бы мы завершили то, что начали, мне пришлось бы сделать вам предложение. Я не совсем лишен совести. А вам, с вашими принципами, пришлось бы принять его, невзирая на мое сомнительное происхождение. Но я не гожусь для вас. У меня есть друзья и деньги, но нет достойного места в этом мире. Вы знаете, что это значит, поскольку и сами настрадались от этого. Это значит вечно чувствовать себя ущербным по сравнению с любым человеком, кому посчастливилось иметь родителей, которые дали ему имя. Я выдумал Сент-Айвза. Вам нужно настоящее имя.