название как «Поле девственниц»12. «В 1910 году летом я ездил в Вену к Фрейду, в Цюрих к Блейлеру и Юнгу, в Берн к Дюбуа», – рассказывал Осипов. В лондонском доме Фрейда хранится русское издание «Трех статей о теории полового влечения», изданных в «Психотерапевтической библиотеке» под редакцией Н. Е. Осипова и О. Б. Фельцмана в 1911 году, с подписью Осипова: «Господину гениальному профессору Фрейду».
Федор Степун, вспоминавший узнанный еще Белым и Ремизовым «мистически-эротически-революционный аккорд» России тех лет – все же аккорд, который лишь позднее превратится в ужасную какафонию распутинской предреволюционной эры, – рассказывал так: «В Москве начала века, в среде меценатствующего купечества, краснобаев присяжных поверенных, избалованных ласкою публики актеров, знатоков загадочных женских душ и жаждущих быть разгаданными женщин… вместо стихии уже давно царила психология, вместо страстей – переживание, вместо разгула – уныние»13. Философия, психология, литература воспринимались как личные проблемы, и в них же искали способы их решения. 17-летние юноши искали разгадку мучающих их вопросов плоти и смерти то в «Крейцеровой сонате» Толстого, а то, наоборот, у Ницше и наконец, как Степун, в отчаянии решали – «надо учиться – без философии жизни не осилишь» – и ехали в Гейдельберг. Большинство их искало и находило то, чего им недоставало, в религиозной философии. Но и интерес к психоанализу с его прямыми, хоть на поверку и столь трудными, практическими приложениями в этой атмосфере был закономерен.
Интересы московских психиатров имели более практический характер. После смерти создателя русской психиатрии Сергея Корсакова в их среде возник раскол, напрямую связанный с отношением к немецкой психиатрической школе Эмиля Крепелина. Одна группа, во главе с Петром Ганнушкиным, пошла путем Крепелина, занявшись классификациями душевных болезней, а также личностей, которые могут ими болеть. «Другие, во главе с Сербским, явились пионерами в проведении в России идей Фрейда, Юнга и Блейлера», – писал уже в советское время один из участников событий Лев Розенштейн14.
Владимир Сербский, заменивший Корсакова на посту руководителя психиатрической клиники Московского университета, не был практикующим аналитиком, но всячески поощрял к этому своих учеников. Молодые доктора из Москвы проходили стажировку в основном в цюрихской клинике Бургольцль у Блейлера и Юнга, а по возвращении видели терапию не в бромистых препаратах, гипнозе и ограничениях режима, а в психоаналитических сеансах. Что же касается науки, то место многосложных крепелиновских классификаций заняли динамические гипотезы, подтверждаемые юнговскими ассоциативными экспериментами и ссылками на классические случаи Фрейда.
Знакомый с книгами Фрейда, Сербский, как и многие современные ему психиатры, считал, что психоанализ придает чрезмерное значение сексуальной этиологии неврозов. Французский исследователь Жан Марти цитирует неопубликованные воспоминания Осипова: «Сербский, хорошо говоривший на иностранных языках, неправильно произносил имя Фрейда и говорил Фреуд с ударением на последнем слоге», имея в виду старое русское слово «уды», обозначающее половые органы. «Тогда мне тоже, – продолжал Осипов, – пришло в голову произносить Фрейда как «Freund» (друг), выражая этим мое отношение к теории Фрейда»15. При всем этом Сербский терпел и даже поощрял работу в своей клинике молодых, увлеченных и, по всей вероятности, неопытных психоаналитиков. «Сербский благословляет молодую клинику на изучение новейших идей, связанных с психотерапевтическим направлением», – писал Розенштейн16.
Осипов характеризовал политические взгляды Сербского как близкие к левым кадетам (считая себя самого «самым правым кадетом»). По мнению Розенштейна, Сербский был «чуть ли не единственным психиатром, принимавшим революцию как здоровое начало». В 1911 году правительство ограничило автономию университетов. В знак протеста многие преподаватели Московского университета, в том числе и профессор Сербский со своими ассистентами, ушли в отставку. Частная практика давала им независимость. Как вспоминал Осипов, «в отношении частной практики уход из клиники… нисколько не отразился на моем материальном положении. Как в последнее время клиники, так и в дальнейшие годы (до воцарения большевиков) материальное положение было блестяще – я зарабатывал около 2000 рублей в месяц»17. Впрочем, после своего конфликта с властями Осипов по протекции Баженова устраивается доцентом на Высших женских курсах в Москве: там царила свобода от власти, о которой и мечтать было нельзя в советское время.
Сербский оставался патроном московских аналитиков вплоть до его неожиданной кончины в 1917 году. «Трагична и нелепа в большинстве случаев смерть всех выдающихся людей России: именно тогда, когда нужнее всего они… – умирают они», – сетовал будущий лидер советских психоаналитиков Иван Ермаков в посвященном Сербскому некрологе18.
В своем очерке истории психоаналитического движения, написанном в 1914 году, Фрейд писал: «В России психоанализ известен и распространен; почти все мои книги, как и других приверженцев анализа, переведены на русский язык. Но более глубокое понимание психоаналитических учений еще не установилось. Научные вклады русских врачей и психиатров в области психоанализа можно до настоящего времени считать незначительными…»19
Учитывая скептическую сдержанность Фрейда, его оценка состояния психоанализа в России не кажется низкой. На соседних страницах он отмечает «отсутствие каких-либо укорененных научных традиций в Америке» и еще то, что Франция менее всех европейских стран оказалась восприимчивой к психоанализу. Говоря о России, Фрейд точно указывает на главную проблему развивающегося там анализа, которая будет все острее проявляться в будущем, – на противоречие между широкой популярностью аналитического учения и недостатком продуктивности и глубины в терапевтической практике. Фрейд продолжал: «…только Одесса имеет в лице М. Вульфа представителя аналитической школы». В 1909 году Моисей Вульф (1878–1971), психиатр из России, был уволен из берлинской клиники, в которой работал, за свои психоаналитические взгляды. В августе того же года Вульф уехал в Россию, которая, как писал много позже Джонс, «в то время была в этих вопросах более свободной страной, чем Германия»20. 10 ноября 1909 года Абрахам писал об этом Фрейду: «Русский коллега по имени Вульф, который довольно долгое время был ассистентом Юлиусбергера в частной клинике, теперь обосновался в Одессе. Он очень интересуется психоанализом, и это из-за него ему в течение нескольких недель пришлось проститься со своим последним местом в Берлине. Я его знаю как человека активного и достойного доверия, но в материальном смысле он находится в очень неприятной ситуации. Может быть, Вы (или Ваши коллеги оттуда) сочтете возможным при случае направить ему пациентов? Я полагаю, он обратится к Вам персонально, так как он просил Ваш адрес. Я знаю от Юлиусбергера, что он хотел бы также заняться переводами на русский»21. Приехав в Одессу, Вульф переписывался с Фрейдом и Ференчи, публиковал статьи в московских журналах и довольно быстро издал дома несколько отличных переводов Фрейда.
Несколько позже у Фрейда появляется молодой одессит Леонид Дрознес, автор радикальной брошюры о