Конечно, в пьесе, написанной по мотивам "Конармии" И. Бабеля и поставленной Театром им. Вахтангова, есть сцены романтически возвышенные — есть они и в спектакле, в котором заняты лучшие силы вах-танговцев: Ю.Борисова, М.Ульянов, Н.Гриценко, Ю. Яковлев, Л. Пашкова. Но только это романтика самого общего и, я бы сказал, поверхностного плана. Она опирается на яркие, подсвеченные сочным юмором зарисовки фронтового быта, на самобытные до причудливости образы конармейцев, но почти вовсе минует психологическую сложность характеров, подчас жгучий драматизм ситуаций, всегда озаренный у Бабеля трагическим светом смертельной, жертвенной, яростной борьбы за новую, рождающуюся в муках жизнь. Односторонняя прямолинейность трактовки персонажей, комическое начало, ощутимое в бравурной смене эпизодов спектакля, мешают театру подняться до уровня прозы Бабеля.
Нечто похожее произошло, на мой взгляд, в одном из спектаклей Театра сатиры, посвященном героям первых пятилеток. Молодой талантливый режиссер М. Захаров создал по мотивам пьес драматурга Н. Ф. Погодина музыкальное представление— "Темп-1929". Этот изобретательный по режиссуре, пластически выразительный спектакль, участники которого задорно поют и пляшут, показался мне не только неожиданным, но при всей своей художественной свежести далеко отступающим от внешне сдержанной, деловитой, внутренне напористой и резкой стилистики погодинской драматургии. Трудовой энтузиазм, представленный в условном, театрализованном обличье, теряет в искренности, скрытая лирика образов, делаясь явной, оборачивается "опереточной" демонстрацией чувств. Кажется, оригинальность в данном случае оплачена легкомысленным отношением к прошлому...
Но рядом в то же самое время возникали постановки, различные по своей силе, по решению, по цельности художественного впечатления, ярко передавшие подлинный смысл революционной борьбы, мужественные и вместе с тем глубоко трогающие — "Мать" М. Горького (Театр на Таганке), "Разгром" по А. Фадееву (Театр им. Маяковского), "Шторм" В. Билля-Белоцерковского (Театр им. Моссовета) и "Драматическая песня" по Н. Островскому (Театр им. Пушкина). Они, я думаю, могли бы составить в глазах зрителя своеобразную хронику революции, потому что хронологически как бы продолжают и своими художественными особенностями интересно дополняют друг друга.
Суровый и сосредоточенный спектакль Юрия Любимова до жестокости правдив. Вместе с тем он неуклонно развивает тему крепнущего протеста. Режиссер уравновешивает резкий натурализм ряда эпизодов (избиение агитатора, разгон демонстрации) отчетливо условным решением других. В спектакле возникает образ мира, расколотого пополам, — противостояние обезличенного строя солдат, марширующих по сцене, и рабочих, каждый из которых дан в немногих, но выпуклых и человечных чертах.
Спектакль достигает редкой обобщающей силы особенно в массовых сценах. В эпизоде маевки она отливается в образы высокой символики: горстка смельчаков под красным знаменем;алое зарево затопляет сцену; пронзительно и тревожно, как призыв боевой трубы, ревет заводской гудок, прямо тут, на глазах у зрителя, разбрасывающий клубы пара...
Марк Захаров прочитывает роман Фадеева в возвышенно-поэтическом ключе. Он стирает в облике своих героев, дальневосточных партизан, все случайное, внешнее, чуждается подробностей, могущих увести спектакль от пульсирующей в нем страсти: выжить, выйти из окружения, чтоб биться, чтоб победить. Режиссер воспринимает жизнь персонажей в едином потоке общего для всех стремления, хоть оно и осуществляется всякий раз по-разному, строит свой спектакль как массовое действо, как ораторию о народном подвиге. В этом ему помогает художник В. Левенталь, декорация которого сильно выражает тему произведения: обнаженный помост, схваченный полукольцом металлически мерцающего задника со все суживающимся просветом посредине, — образ зловещей тайги, образ окружения...
Юрий Завадский освобождает "Шторм" от бытовой деталировки, от колоритной внешней характерности игры. Он сводит к минимуму исторически точную декорацию, костюмировку, грим. Спектакль решен как праздничный концерт, как поэтическое воспоминание о героическом времени, волнует безусловной правдой характеров.
Борис Равенских пропитал свою постановку музыкальностью, песенной широтой, скульптурной ясностью мизансцен — в ней, кажется, использованы все возможные средства театральной выразительности. Режиссер сценически решает роман "Как закалялась сталь", выходя за рамки бытового материала, поднимаясь от живых наблюдений писателя, участника революции, Гражданской войны, социалистического труда, к мощному, эмоционально напряженному воссозданию процесса рождения нового времени, нового человека. Высвобождая внутреннюю энергию произведения, Равенских ставит на сцене рядом Островского и Корчагина; сопоставляя трагические судьбы писателя и его героя, он раскрывает величие рядового революции, отдавшего свою жизнь и талант "борьбе за освобождение человечества".
Каждый из этих спектаклей по-своему выявляет возможности поэтического театра в решении исторической темы. Вместе же взятые, они напоминают, что поэтическая режиссура нуждается в поддержке глубокой и правдивой игры актеров— сильной, свободной, незабываемой. Именно такой, какую показывают в этих постановках исполнители: 3. Славина — молодая актриса, волшебным образом перевоплотившаяся в Пелагею Ниловну, шаг за шагом проследившая рождение революционного сознания в этой темной, забитой женщине; А. Джигарханян, создавший монолитный, прочно приковывающий к себе внимание образ Левинсона; Л. Марков, сумевший раскрыть и смертельную усталость, и личную трагедию, и несокрушимую энергию своего председателя уко-ма; А. Локтев, убедительно показавший, как молодая жизненная сила, что бродит в Павке Корчагине, организуется в волевое стремление к справедливости и свободе...
Революция, социалистический труд, война... Военное прошлое входит в сегодняшнюю жизнь правдой художественных отражений, становится одной из тех великих сил, которые формируют гражданский облик наших современников. В последних спектаклях, посвященных военной теме, театр стремится сомкнуть настоящее с прошлым, проверить день нынешний днем минувшим. Так происходит в, быть может, лучшем со времени охлопковской "Молодой гвардии" спектакле о Великой Отечественной войне — в инсценированной Театром на Таганке повести Б. Васильева "А зори здесь тихие...".
Спектакль Ю. Любимова и Б. Глаголина поражает прежде всего тем, что простыми, казалось бы, а на самом деле тщательно и точно отобранными средствами, тяготеющими к прозрачным и пронзительным сценическим метафорам, он освещает материал огромной драматической сложности. Это подчеркнуто простодушной искренностью исполнителей, очень лично и непосредственно проживших на сцене судьбы своих героинь девушек-зенитчиц и их командира, встретившихся в неравной схватке с врагом. До последнего своего момента сохраняя эту исповедническую открытость интонации, спектакль все глубже захватывает содержание характеров и событий, становится все строже, все чаще взрывается в нем неумолимая последовательность повествования свободными всплесками до времени потаенного трагизма. При этом он ошеломляет неожиданной наивностью режиссерских и живописных решений, неисчерпаемо емких в поэтическом смысле, пробуждающих фантазию зрителей (художник Д. Боровский). Острый, бегающий луч прожектора, направленный на вращающийся под потолком театра пропеллер вентилятора, сухой треск зенитного пулемета, вой сирены — и картина напряженного боя готова. Борта разъятого на части кузова военного грузовика, подвешенные вертикально, неровные блики света на них, звуки леса— вот вам и край лесного болота, где ожидают девушки фашистских десантников, где примут они смерть, но врага не пропустят...
Спектакль вмещает в себя и вызывает в зрителе такое обилие тревожащих раздумий, накапливает такую нестерпимо обостренную эмоциональность, ведет к рождению такой яростной любви и ненависти, что при всей своей намеренной простоте воспринимается как мощный, будоражащий душу призыв — перефразируем слова Маяковского — "причаститься великому чувству" испытаний войны, боли ее потерь, мужеству ее героев.
В немногих словах об этой удивительной работе никак не сказать. Образы, созданные талантливыми исполнителями, среди которых трудно кого-либо выделить (хотя первым по праву следует поставить актера проникающей искренности и покоряющего обаяния В.Шаповалова — старшину Васкова), все время обращаются к зрителю новыми гранями. При этом спектакль сохраняет нерушимую цельность, основа которой — в глубокой гражданственности и мужественной человечности ощущения военного прошлого, в слиянии мотивов трагических и просветленных.