Читать интересную книгу Чинить живых - Маилис де Керангаль

Алис медленно пятилась: внезапно всё, что она видела, застыло и осветилось, как диорама. И тут она поняла, что распростёртое тело — вовсе не абсолютная материя, которой ещё можно найти применение и которую делят хирурги; не сломанный механизм, который разбирают, чтобы извлечь ещё работающие детали: это некая субстанция неслыханных возможностей — тело; его мощь и его кончина, кончина человека, — эта мысль привела девушку в большее смятение, чем фонтан крови, брызнувший в пластиковый бак; эта мысль заставила Алис отвести глаза. Где-то далеко за спиной раздался голос Вирджилио: Ну, ты идёшь? Что на тебя нашло? Поторапливайся! Она развернулась и побежала догонять его.

В аэропорт их должен был доставить спецтранспорт. В салоне было совсем темно, и пассажиры не отводили глаз от часов на приборной доске: они следили за светящимися палочками, которые двигались по кругу, вторя стрелкам наручных часов медиков и мерцанию электронных часов на экранах телефонов. Звонок — заработал мобильный Вирджилио. Это Арфанг. Как дела?

— Отлично.

Они обогнули город с севера и выехали дорогу, ведущую к Фонтен-ля-Малле, следуя вдоль компактных, но расплывчатых форм: окраинные кварталы; населённые пункты, затерявшиеся среди полей; множество одиноких домишек, раскиданных вдоль асфальтовой петли; они пересекли лес; по-прежнему ни одной звезды, ни мигающих огней самолёта или, на худой конец, летающей тарелки, ничего; вырулив на государственное шоссе, опытный водитель понёсся, сильно превышая разрешённую скорость: он привык к подобным миссиям и теперь смотрел прямо перед собой, напряжённые неподвижные предплечья, шепча в крошечный микрофон, соединённый с наушником: я скоро буду, не спи; скоро приеду. Контейнер покоился в багажнике, и Алис представляла себе самые разные герметичные перегородки, защищающие сердце; все эти мембраны, окутывающие драгоценный орган; девушке казалось, что сердце — это мотор, перемещающий их в пространстве, как двигатель ракету. Она развернулась и приподняла одну ягодицу, чтобы заглянуть за спинку сиденья; во мраке она едва различила ярлык, прикреплённый к стенке контейнера: на нём, помимо информации, необходимой для транспортировки трансплантата, была странная пометка: «Элемент или продукт тела для терапевтического использования». А чуть ниже — номер донора в системе «Кристалл».

Вирджилио откинул голову на сиденье и затих; его взгляд скользил по профилю Алис, китайские тени на стекле; внезапно её присутствие смутило хирурга, и он спросил: всё нормально? Неожиданный вопрос: до сих пор этот тип казался ей неприятным; из радиоприёмника лился голос Мэйси Грэй, всё время повторявший припев: «Shake your booty, boys and girls, there is beauty in the world»;[126] и Алис вдруг захотелось плакать; эмоции, скопившиеся внутри, пытались выбраться наружу — но она сдержала слёзы и, отвернувшись, процедила сквозь зубы: да-да, всё замечательно. Тогда Брева в который раз достал из кармана мобильный, но, вместо того чтобы узнать, который час, принялся жать на кнопки, постепенно заводясь: надо же, не грузится; вот чёрт! чёрт! Приободрившись, Алис поинтересовалась: что-то не ладится? Это всё матч, ответил спутнице Вирджилио, не подымая головы: я так хотел узнать, какой счёт! Один-ноль в пользу Италии, холодно сообщил водитель, не оборачиваясь. Вирджилио испустил радостный вопль, сжал кулак и потряс им в воздухе, затем поспешно спросил: кто забил? Водитель включил поворотник и притормозил: впереди белёсой прогалиной маячил освещённый перекрёсток. Пирло. Ошеломлённая Алис наблюдала за Вирджилио, который с небывалой скоростью набрал пару эсэмэсок, празднуя победу: прекрасно, просто чудесно, радостно приговаривал хирург; затем он приподнял брови и поделился с Алис: этот Пирло великолепный игрок! Улыбка исказила его лицо; аэропорт, грохот близкого моря внизу за обрывом; контейнер доставили на взлётную полосу, прямо к трапу, и подняли в кабину; контейнер-матрёшка: верхний слой укрывает в себе защитную ёмкость из прозрачного пластика, та — ещё один сосуд, в котором находится специальная банка, а в ней хранится сердце Симона Лимбра, в котором заключена сама жизнь, ни больше ни меньше, — потенциальная жизнь; через пять минут самолёт оторвался от земли.

* * *

Марианна не спала: снотворное не помогало — ничего не помогало; боль раздавила её; она провалилась в забытье — состояние, в котором ещё могла находиться. В 23:50 она подскочила на диване: может быть, она ощутила, что именно в эту минуту кровь прекратила поступать в аорту её сына? Может быть, сработала интуиция? Невзирая на километры эстуария, разделяющие квартиру и госпиталь, между матерью и сыном продолжала существовать неосязаемая связь, наделившая эту ночь фантастической, пугающей ментальной глубиной: магнитные линии нарушали все законы пространства и соединяли Марианну с той недоступной зоной, где находился её ребёнок.

Полярная ночь; казалось, непроглядное небо растворилось, и пушистые слои облаков прорвались, освободив Большую Медведицу. Теперь сердце Симона перемещалось в пространстве, двигалось по орбите, по рельсам, по дорогам, заключённое в контейнер, пластиковая, чуть шероховатая оболочка которого тускло поблёскивала в лучах электрического света; это сердце окружили трепетным, небывалым вниманием: так в минувшие века перевозили сердца, органы и скелеты королей — фрагменты их расчленённых оболочек хоронили в базиликах, в соборах, в аббатствах, подчёркивая благородное происхождение усопших, даруя возможность любому помолиться о душе правителя, увековечивая память о монархе, — и сразу слышишь, как стучат копыта по лесным дорогам, по утрамбованной земле деревень, по брусчатым мостовым городов: неторопливый и торжественный цокот; потом замечаешь пламя факелов — робкие тени мечутся по листве, по фасадам домов, по застывшим лицам; люди сгрудились у порога, на шеях у них салфетки: время вечерней трапезы; люди обнажают головы, молча крестятся, смотрят, как движется эта необыкновенная процессия: чёрная карета, запряжённая шестёркой лошадей, — глубочайший траур: попоны из чёрного сукна и богатые стихари; эскорт из двенадцати всадников, несущих факелы: длинные чёрные плащи и траурные повязки; иногда за конниками следуют пешие пажи и слуги, размахивая свечами из белого воска; иногда к ним присоединяется отряд стражников — рыцари в слезах: все, кто сопровождает сердце своего сюзерена по дороге к усыпальнице; они направляются к крипте, к капелле монастыря, удостоившегося высокой чести, или к часовне родового замка, к нише, высеченной в толще чёрного мрамора и украшенной витыми колоннами: рака, увенчанная лучистой короной; гербовые щиты и изысканные эмблемы; девизы на латыни; развёрнутые знамёна; и частенько простой люд силится заглянуть в щель между плотными шторами кареты, чтобы увидеть роскошное сиденье, а на нём — вельможную особу, уполномоченную передать сердце в руки тех, кто отныне станет заботиться и молиться о нём, чаще всего — в руки исповедника, друга, брата; но темнота никогда не позволяет разглядеть ни этого человека, ни ковчег, покоящийся на подушечке из чёрной тафты; и уж конечно никто не сможет увидеть само сердце — membrum principalissimum,[127] короля тела: ведь оно находится в центре груди — как правитель в центре своего королевства, как солнце в космосе; это сердце, завёрнутое в расшитую золотом кисею; это сердце, которое все оплакивают.

Сердце Симона перемещалось по стране; его почки, печень и лёгкие отправились в другие провинции, где их ждали другие больные. К чему приведёт этот распад? Что продолжит существовать в этом расщеплённом единстве её сына? Как соединить её уникальную память о нём с этим выпотрошенным телом? Что будет с его присутствием, с его отсветом на Земле, с его призраком? Все эти вопросы роились в голове у Марианны, сжимая лоб раскалённым обручем; и вдруг у неё перед глазами возникло лицо Симона — неповреждённое, ни на что не похожее, упрямое лицо: это он. И вдруг Марианной овладело удивительное спокойствие. Ночь за окном запеклась, как гипсовая пустыня.

* * *

Вокруг Клер собрался медперсонал. Её проводили в палату отделения кардиохирургии Питье-Сальпетриер, которую предварительно тщательно вымыли и продезинфицировали; всю её поверхность покрыла прозрачная защитная плёнка, в которой до сих пор витал запах моющих средств. Слишком высокая мобильная кровать, небесно-голубое кресло, пустой столик, в углу приоткрыта дверь в ванную. Клер поставила сумку на пол и села на кровать. Она оделась в чёрное — старый пуловер, растянувшийся в плечах: этот цвет оттенял белизну палаты, словно графический эскиз. На мобильный начали приходить эсэмэски от сыновей, от матери, от подруги: они уже в пути, они бегут, — но нет ни одного сообщения от мужчины с наперстянкой; он присел на корточки у бамбуковой изгороди, среди бродячих собак и диких свиней, в деревеньке на берегу Сиамского залива.