Читать интересную книгу Мильтон в Америке - Питер Акройд

— Разумеется нет. Я хочу взглянуть в лицо этому хитрюге-пуританину. А потом в него плюнуть.

— А как насчет гневного письма — образумьтесь, мол, и будьте терпимей?

— Я прибегу к устной речи, Гус, а не к письменной. Не стану я играть с ним в его собственные старые игры. Потребую ясного ответа. Посмотрим, осмелится ли он и в этот раз пустить в ход свое обычное фарисейство.

— Вы не намерены его щадить, Ралф?

— Прочь церемонии. Я буду как зверь.

— О Боже. Смогу я на время удалиться?

— Конечно. Я не стану вас упоминать.

И вот они двое отправились верхом в Нью - Мильтон, но на подходе к поселению Гусперо опередил своего спутника. Он посетил свою хижину, обнял Кэтрин, поцеловал ребенка и лишь затем поспешил к Мильтону и принялся смахивать с книг пыль, словно бы никуда и не отлучался. Хозяин дремал в кресле, но пробудился, уловив тихое насвистывание Гусперо.

— Гус?

— Да, сэр?

— Ты так шумишь, что мертвый бы проснулся.

— Прошу прощения. Я не подумал. — Он хотел разбудить Мильтона, пока не прибыл Ралф Кемпис. — Знаете, что мне пришло в голову, сэр?

— Что, Гус?

— Почему бы нам не пустить эти свечи на освещение главной улицы?

— Чтобы осиять весь город папизмом?

С минуту Гусперо молча вытирал книги, а потом вновь заговорил.

— Соседи, наверное, взъярятся, когда узнают о приговоре.

— Какие еще соседи?

— Из Мэри-Маунт.

— Бродячее племя якобитов? Эта саранча? Не смеши меня, Гусперо.

— Спасибо, сэр. Надеюсь, мы будем смеяться последними.

В тот же миг раздался громкий стук в дверь и Мильтон обернулся. Не дожидаясь его распоряжения, Гусперо впустил в дом Ралфа Кемписа.

— Ага. — Мильтон усмехнулся. — Явился сам собой. Дверь скрипнула, и актер вышел на сцену. — Его ноздри подрагивали. — Узнаю ваши духи, мистер Кемпис.

— Виргинские масла.

— Выдержанные. Садитесь.

— Американское солнце, сэр, помогает созреть не только маслам, но и умам.

— Временами они горкнут. Что вас сюда привело? — Гусперо у него за спиной нервно мерил шагами комнату. — Гус, от твоего топота я уже покрылся гусиной кожей. Будь добр, угомонись. — Кемпис сел на деревянный стул и стал с любопытством рассматривать слепца. — Не желаете ли ключевой воды, мистер Кемпис? У нас нет напитков, которые водятся в Мэри-Маунт, но наши зато чисты.

— Нет. Мне ничего не нужно. Я буду говорить простым и ясным языком, мистер Мильтон.

— Что? Без изощренных африканизмов? Вычурных метафор? Вы изменяете своей вере, сэр.

— На вашей совести тяжкая вина.

— Ох, что со мной будет!

— Вы собрались подвергнуть несчастную женщину порке, сжечь ее жилище и изгнать ее из города за то лишь, что она исповедует католическую веру. Это настоящее варварство.

— Слышишь, Гусперо, что говорит этот презабавнейший оратор?

Молодой человек стоял у окна, прислушивался к разговору и глядел на улицу.

— Он говорит то, что считает правдой, сэр.

— Поостерегись, мой мальчик, а то сделаешься подручным фигляра.

— Нет. Я тоже говорю то, что считаю правдой.

— Ага. Это заговор. — Мильтон рассмеялся. — Я уничтожен. — Он закусил нижнюю губу. — Признайтесь, мистер Кемпис, вы совратили бедного Гуса? Таким способом вы вербуете союзников?

— Вас называют первоклассным краснобаем. По речи вас можно спутать с какой-нибудь старой каргой из Биллингсгейта.

Эта реплика то ли разозлила, то ли взволновала Мильтона; он заерзал и наклонился вперед.

— Я не привык к обинякам, мистер Кемпис. Я не какой-нибудь пустозвон, нанизывающий периоды. И я скажу вам вот что. Эта шлюха Венн…

— Она не шлюха, сэр. — Говоря это, Гусперо по-прежнему глядел в окно. — Вы несправедливы.

Мильтон не отозвался на это замечание, но продолжал, обращаясь к Кемпису.

— Эта шлюха Венн — жалкая жертва папизма, суеверия, которому не должно быть места в благоустроенном государстве. Вот почему ее следует наказать.

— Я не намерен спорить с вами о религии.

— Не намерены? Кишка тонка.

— Мне говорили, что Сара Венн — женщина безупречного поведения и молилась она у себя дома. В чем тут вред?

— Тайное поклонение идолам, мистер Кемпис, такой же вопиющий и недопустимый соблазн, как любой публичный обряд. Мне известно, что вы, паписты, мало сведущи в Писании, но разрешите я процитирую Иезекииля? «Видишь ли, сын человеческий, что делают старейшины дома Израилева в темноте?» Здесь темноты не будет.

Не затем мы брали уроки у первых докторов теологии, чтобы допустить в свои пределы папу.

— Жаль, что доктора не дали вам хорошего здоровья. Эти доктора не лечат. Наоборот, убивают.

— Вы не меня оскорбили этими словами, мистер Кемпис. Вы оскорбили Господа. А это не пустяк.

— Не пустяк — подвергнуть женщину порке, а затем сжечь ее дом.

— Это необходимо. Мы не желаем Рима здесь, в западном мире. Невозможно обратить скорпиона в рыбу и паписта — в свободного гражданина.

— Осторожнее, мистер Мильтон, а то как бы вы и вам подобные не обломали себе зубы. Вы забываете, что на нашей старой родине католиков видимо-невидимо.

— Добавьте еще, что иные из лондонцев до сих пор привержены язычеству. Я знаю об этом и скорблю. Но этим доказывается только, какие жалкие, легковерные и склонные впадать в заблуждение умы встречаются среди плебеев.

— Слышите, Гусперо? Вы лондонский плебей?

— Надеюсь, мистер Кемпис. У меня есть некоторые очень дурные склонности. — Гусперо был заинтригован разговором, похожим на фехтовальный поединок.

— Видите, мистер Мильтон, что плебеи всегда с нами? Но те, кого вы объявляете легковерными и склонными впадать в заблуждение, для меня — истинные приверженцы святости.

— О да. Оставьте их пресмыкаться в пыли с индейцами.

— Тогда как вы объясните то, что моя вера, которую вы именуете языческим суеверием, длит свое существование с незапамятных времен?

— Я бы не очень доверялся древности, мистер Кемпис. Весь ваш скрип идет от пустой бочки, ибо привычка, не основанная на истине, это не более чем застарелое заблуждение.

Ралф Кемпис удвоил внимание; не вставая со стула, он подался вперед и стал вглядываться в черты Мильтона, словно надеяться различить следы его мысли. Сам поэт откинулся на спинку стула, судя по всему успокоившийся и повеселевший, но судорожное шевеление пальцев выдавало нервозный интерес к тому, как повернется разговор.

— Вы забыли также, мистер Мильтон, что наша страна почти шестнадцать столетий оставалась в лоне католицизма.

— Не пытайтесь ослепить меня мглой темных времен. Если Англия пребывала некогда в рабстве, подчиняясь диктату страха и злых чар, то тем мудрее поступили те, кто ее освободил.

— Англичане были прежде набожным народом, сэр. Этим славились по всей Европе.

— Допускаю, они действительно поклонялись мощам и четкам. Облачались в языческие ризы и жреческие одеяния. Но что с того. Вавилоняне еще более долгое время обожествляли каменных собак.

— Наша вера была у нас украдена коварными слугами самозванных монархов, гонявшихся за богатством. Церковь была полностью разграблена.

— Но в замену ей было основано новое, более честное вероучение, без невнятного бормотания священников-лицемеров. В качестве путеводной звезды мы избрали Евангелие, а не папского Зверя.

— Нет. Вы уничтожили всеобщую веру, просуществовавшую пятнадцать столетий. Я помню, как был низвергнут и изрублен на дрова Чипсайдский Крест. Граждане стояли как пораженные громом. Можно было подумать, топор опустился на их тела.

— Этот чудовищный повапленный идол? Вам приходится делать богов из дерева, потому что вы чуждаетесь духа. Вы низводите Бога на землю, ибо не способны сами воспарить к небесам.

— Искусство и обрядность — признаки любой универсальной веры.

— Неужели вы думаете, что Господу угоден вещественный храм?

— Наши храмы олицетворяют единение душ верой, основанной Христом.

— И по-вашему Христос оценивал, достаточно ли велик для Него языческий Крест в Чипсайде?

— Мы заявляем только, что он изображает на земле страсти нашего Спасителя. Вы говорите, что Господу чуждо все земное, но разве не сходил Он на землю? Именно поэтому в мессе…

Мильтон с улыбкой поднял руку.

— Как тебе эта игра, Гусперо? Он мечет в меня реликвиями ложной веры, потому что в его колчане ничего другого не имеется.

— Не вполне согласен с вами, сэр. — Спор задел молодого человека за живое. — Если месса предназначена для людей, то что в ней плохого?

— Так ты взалкал этих подслащенных пилюль, да, Гус? Тебе по вкусу эта драма на прогнивших помостках?

— Вы забыли, мистер Мильтон, — вставил Кемпис, — что в годы вашего господства вы полностью изгнали со сцены английскую драму.