но рыба в Москве продавалась любая, и овощей хватало тоже, тем более что стояло лето – сезон.
На вареной треске с огурцами и помидорами она начала стремительно таять. Весов в общежитии не было, и Вера взвешивалась в аптеке поблизости. За первую неделю она потеряла три килограмма, уверовала в силу диеты и на всякий случай сократила количество овощей. Еще разрешались яйца – не больше двух штук в день, – но она съедала белок, а желток выбрасывала. Научилась на глаз точно определять вес порций, высчитывала калорийность любой еды, которую клала в рот.
Если вдруг хотелось махнуть на все рукой и наесться до отвала, Вера шла в Третьяковку. Садилась перед арлекином и дамой, видела себя в Костиной комнате. Тут же вспоминалось недавнее унижение, и аппетит пропадал. Соседка Лиза приносила в комнату шоколадки и вафли, громко хрустела ими в своем углу – Вера держалась. Желудок побаливал, но она обманывала его, глотая чай с заменителем сахара.
Двигаться стало легче, вес уже не так мешал, и Вера начала бегать по утрам. Светало рано, около пяти, а в полшестого она выходила на пробежку. По Маросейке ездили поливальные машины, похожие на гигантских божьих коровок. Прежде чем обогнать Веру, они гудели ей в спину, и она отскакивала от края тротуара. Потом у нее весь день ныли колени и тянуло мышцы ног, но Вера даже радовалась, считая это хорошим признаком.
Вес продолжал быстро уходить и старая одежда, с которой она приехала в Москву, болталась на ней, как пустые мешки. Вера ничего себе не покупала, решив сразу перескочить с размера L на S. Она заходила в магазины и примеряла вещи, которые мечтала носить: видно было, что уже скоро они станут ей в пору.
Пока же она обзавелась скакалкой и перед сном выходила на лестничную клетку с высоким потолком. Про себя отсчитывала триста прыжков, не больше и не меньше. Потом сворачивала скакалку в узел, умывалась в душевой и ложилась спать. На следующий день все начиналось сначала: пробежка, вареная рыба, прыжки, мысли о том, что до занятий остается еще шесть недель, четыре, две…
Двадцать седьмого августа Вера вошла в аптеку, встала на весы и увидела, что за полтора месяца сбросила двадцать кило. Она поехала в универмаг «ХЦ», рекламы которого висели по всему городу, и купила себе брюки в мелкую клетку, джинсы, сидевшие низко на бедрах, два обтягивающих свитерка и ботильоны на шнурках.
Здание иняза на Остоженке было небольшое, и занятия в нем шли в две смены: сначала переводчики, потом педагоги. Вере предстояло являться на пары к восьми утра, списки групп уже вывесили в холле. Судя по фамилиям, в ее группе были одни мальчики; сомнение вызывал разве что некий – некая? – Л. Согомонян.
В первый учебный день Вера нарядилась, на метро доехала до «Парка культуры» и прибежала к институту за десять минут до начала церемонии посвящения. Первокурсников выстроили, как в школе, квадратом на площадке, в динамики включили Gaudeamus, поздравили с началом студенческой жизни и учебы в одном из самых престижных вузов страны. Они стояли по группам, и Вере стало ясно, что Л. Согомонян – все-таки девочка: невысокая улыбчивая армянка с длинноватым носом и проволочными черными волосами. Ее звали Луизой, и она не скрывала, что поступила «по обмену» – отец Луизы, академик Согомонян, устроил в Бауманский университет сына ректорши иняза. Остальные на свои связи только намекали: папа дипломат, дед замминистра, мама в УПДК.
Вера, проникнувшись уважением к себе за то, что сумела измениться до неузнаваемости, и не думала стесняться своего приземленного происхождения. Тем более что из толстушки в очках внезапно проступила красавица: у нее оказалось тонкое выразительное лицо, изящные руки и ноги, пропорции песочных часов, про которые давно известно, что они убивают мужчин наповал.
Первым за ней начал ухаживать Вадик Залужный – тот самый внук замминистра. Вера вела себя сдержанно: приглашения сходить в клуб или в кафе то принимала, то отклоняла, сама инициативы не проявляла, на попытки вызвать ревность не реагировала вообще никак. Вадик жил в отреставрированном доме на Садовом кольце, который напомнил Вере бабушкин – там тоже были просторные квартиры, немногочисленные соседи знали друг друга десятилетиями и здоровались, встречаясь в лифте. Она побывала у него в гостях несколько раз, познакомилась с родителями, которые оказались приветливыми и в целом милыми людьми, повидала даже высокопоставленного деда – пожилого, усатого и разговорчивого. Вот только Вадик от этого нисколько не выиграл в ее глазах, так и оставшись избалованным мажором, которому родители во всем потакают.
В компании, с которой Вадик обычно проводил время, в Веру влюбился третьекурсник ВШЭ Митя Керн, и сначала она отвечала ему благосклонно – Митя был удивительно начитанный и интересный, а еще по-мальчишески симпатичный, с открытым скуластым лицом и улыбкой в тридцать два зуба. Он заваливал ее цветами, приглашал полететь с ним на зимние каникулы в Стамбул, караулил у выхода из института, чтобы проводить до общежития. Единственное, что отпугивало Веру – его настойчивые приставания, в которых он сам не видел ничего необычного. Митя привык к вниманию девушек и считал уступкой Вере то, что ухаживает за ней. По его мнению, он и так делал для нее чересчур много, а она все не сдавалась. В конце концов Вера, раздраженная его назойливостью, начала Митю избегать. Он обиделся, пропал на неделю, потом объявился и просил прощения. Вера объяснила ему, что между ними ничего не может быть.
Надвинулась сессия, всем стало не до увлечений. Вера не боялась, поскольку об учебе все полгода думала в первую очередь. Два зачета, которые считались самыми сложными, она получила автоматом, экзамен по отечественной истории сдала на «пять». В каникулы мама приехала ее проведать, перепугалась, увидев, в каких условиях Вера живет, как выглядит – совсем отощала! – и завела разговор о том, чтобы снять ей квартиру, хотя бы маленькую.
Вера обсудила это с Луизой Согомонян, с которой успела подружиться. Луиза – она просила, чтобы к ней обращались Лу, – давно хотела сбежать от своих заботливых армянских родителей, преувеличенно ее опекавших. Те поставили условие: сначала они должны познакомиться с Верой. Вера ничего не имела против, и ее позвали к Согомонянам на воскресный обед.
Лу предупреждала, что соберется вся семья, но Вера и не представляла себе, насколько та многочисленная. За столом сидели бабушки и дедушки, тетки и племянники, сестры и братья. Угощение было царским: после холодных закусок, долмы и хороваца, мама Лу, Егине, подала горячее,