словно статуя на входе в храм Будды на Сосновом берегу. Его ноги были широко расставлены, а рука лежала на рукояти меча. Хотя выражение его лица было спокойным, смотрел он с яростью.
— Я п-принесла травы для М-масугу-сана, — он не отошел, и я добавила. — От Ки Сана.
Его лицо не смягчилось ни на йоту, но он отошел и отодвинул дверь для меня.
Внутри творился хаос. Ширмы валялись, татами лежали не на местах, посреди пола оказалась ваза. Я начала поднимать ее, но поняла, что у меня уже полные руки, и что у меня есть задание важнее, чем уборка в комнате лейтенанта.
Другой Братишка стоял у входа в спальню с отвращением на обычно теплом лице. Я услышала стон из другой комнаты и тихое пронзительное ругательство.
— Скрывать все! Я говорила, — рычал высокий голос, и я убедилась, что это могла быть Миэко. — Игры с куноичи приносят лишь боль. Я говорила!
Я хотела броситься на помощь Масугу, но страх приковал ноги к полу.
Лейтенант издал стон, и Миэко прокричала:
— Нужно было выпить все, идиот! — и пропажа — бутылка сакэ — вылетела из дверей и разбилась о стену над головой Братишки. Впервые за все время он дрогнул.
Теперь мои ноги освободились. Я вбежала в комнату, все еще прижимая лекарства к животу, готовая защищать Масугу.
Лейтенант лежал на матрасе, глаза были открыты, но ничего не видели, а лицо блестело от пота. Миэко тоже вспотела, но его лицо было бледным, ее же — необычно красным. Ее волосы, что обычно были уложены, свисали растрепанными прядями. Она напоминала медведя. Злую медведицу.
Она ударила его по плечу с удивительной силой, он застонал. Она зарычала и затрясла его, бормоча:
— Идиот! Все. Ты должен был выпить все прошлой ночью, так? Бака-яро! — Миэко тряхнула Масугу еще раз, а потом ударила по спине.
Я, видимо, вскрикнула, потому что она подняла голову, увидела меня и нахмурилась.
— Ты.
— Я не дам ему умереть, — пропищала я.
Ее глаза медленно расширились.
— Что у тебя?
Я опустилась на колени напротив нее рядом с Масугу, стараясь показать ей, что буду его защищать.
— Имбирь. И полынь.
— От Ки Сана?
Я кивнула.
— А настой?
— Он делает его. Сказал, нужен свежий женьшень.
Ее глаза сузились.
— Дай имбирь.
Несмотря на мое недоверие, я отдала его. Она открыла крышечку, а я посмотрела на лицо Масугу. Его глаза были теплыми, но не человеческими. И я поняла, что это потому, что у него почти исчезли зрачки.
Она понюхала маринованный имбирь, а потом вытащила кусочек и попробовала. Она кивнула, лицо ее снова стало спокойной маской, к которой я привыкла.
— Мне имбирь, — сказала она. — А ты можешь жечь пилюли у его ног.
— Я… — я прижала обе травы к груди. Не знаю, что я представляла — что она как-то отравит его имбирем? — Я… не умею жечь могусу. Могу его ранить.
— Вряд ли ему будет больнее, чем сейчас, — я не шевельнулась, и она, вздохнув, протянула руку. — Тогда дай мне полынь.
И я дала. Не нашла повода отказать.
Она вытащила длинную соломинку из татами и зажгла от огонька, греющего комнату.
— Если хочешь помочь, разломи имбирь под его носом.
Я послушалась, сжала кусочек между большим пальцем и указательным. Его ноздри дрогнули от аромата, хотя остальное лицо не двигалось.
Горький запах горящей полыни столкнулся со сладким жаром имбиря. Я посмотрела на ноги Магусу, где сидела Миэко с яростной решимостью на лице. Она сейчас напоминала волчицу. В длинных изящных пальцах она держала дымящую пилюлю возле голой пятки лейтенанта. Она подняла взгляд.
— Не суй ему в нос. Ему нужно дышать.
Я опустила взгляд и поняла, то отвлеклась и совала имбирь в его ноздрю.
— О, простите. Простите, лейтенант, — я вытащила имбирь и взяла из мисочки свежий кусочек.
Она зажгла еще одну пилюлю могусы и поднесла к ноге Масугу. В этот раз он дернулся.
— Ну, — сказала она, — ты нашла то, что искала?
— Нашла? — начала я, но тут лейтенант застонал, и его туманные глаза сосредоточились на моем лице.
— …ко? — прошептал он, и его лицо, что было как у мертвеца, озарила улыбка.
— Ко? — спросила я. Он вряд ли называл бы меня по кличке, ведь обращался ко мне, как к Мурасаки.
— …ко-ко, — лепетал он, пальцы потянулись погладить мою щеку. Они были холодными. Краем глаза я заметила, что Миэко напряглась. — Вы…за…?
— Что? — я растерянно моргнула, он не спал, что было хорошо, но вел себя так….
— Вы…за…! — повторил он, его лицо стало как у ребенка. Пальцы сомкнулись на моем подбородке. Глаза Миэко расширились. Большие слезы катились из глаз Масугу. — Вых… за мя…! Вых… ко-ко!
— Вы…? — я не могла двигаться. — Выйти за вас замуж?
— Он не о тебе, — прошептала Миэко очень тихо. — Он думает, что говорит со мной.
— Убей меня снова, — всхлипнул Масугу. Его глаза закатились, а рука, державшая меня за подбородок, упала, он снова погрузился в сон с открытыми глазами.
Убей меня снова. О чем он?
— Не давай ему потерять сознание! — рявкнула Миэко, но она плакала, слезы вины, несомненно, из-за его слов.
— Ты! — прорычала я, забыв об имбире в руках. — Он бы не захотел жениться на тебе! Он знает, что ты пыталась его убить!
Миэко села на пятки, удивленная моей атакой.
— О чем ты говоришь?
— Он знает, что это ты его отравила, ты… разгромила его комнаты и…!
— Я! — Миэко зло рассмеялась. Она уронила пилюлю, та начинала жечь ее пальцы. Ей пришлось затушить ее рукавом, чтобы соломенный настил не загорелся. — Он знает, что я бы его не тронула. Ты была той…
— Я слышала его! — я вдруг встала, широко расставив ноги. — Прошлой ночью! В Убежище! Он сказал, что ты пыталась убить его пять лет