вошли Братишки и закрыли за собой дверь. Их мечи были вытащены из ножен.
Даже леди Чийомэ было нечего сказать.
К ней подошел Братишка поменьше, нависнув над нами с мечом. Я отпрянула, освобождая место, чтобы он мог опуститься перед ней на колени.
— Лейтенанта Масугу отравили, — сказал он.
Его тихий голос накатил на зал, как волна из океана. Все вскочили на ноги.
— Масугу! — закричала Фуюдори и бросилась к двери.
— СТОЯТЬ! — прокричала леди Чийомэ. Приказ мог относиться и к бросившейся к двери Фуюдори, и к одному из Братишек, что направился с мечом останавливать ее. Все замерли.
Чийомэ-сама встала, раскинула руки, а лицо отражало то же потрясение, что я чувствовала. Миэко застыла, как змея перед атакой. Ее лицо было привычной милой маской, но в глазах была яростная решительность, которую я видела раньше у нее в гостинице горы Фудзи.
Госпожа Чийомэ опустила руки, которые дрожали.
— Как его отравили?
Братишка перед ней развернулся и опустился на колени, другой встал в дверях.
— Он без сознания. Пульс очень слабый. А у кровати кувшин сакэ, пахнет соком маков.
— Маков? — рявкнула Миэко-сан, и леди Чийомэ повернулась к ней, лицо искажали потрясение и раздражение, ведь ее безмолвная горничная оказалась разговорчивой. — Он ненавидит этот сок. И не дает использовать солдатам даже при боли. Он бы его не тронул сам.
Леди Чийомэ вскинула дрожащую руку, чтобы все замерли снова.
— Это так?
— Да, госпожа, — ответили Братишки.
Раздался всхлип. Фуюдори стояла, закрыв кулаком рот, слезы текли по ее лицу.
— Прекращай! — прорычала Чийомэ-сама. — Мы поели. Шино. Отведи эту беловолосую дурочку в Убежище. Если у вас еще не началось, то скоро это случится.
— Но…! — всхлипнула Фуюдори.
Леди Чийомэ это надоело.
— ИДИ! ЖИВО!
Фуюдори умолкла, широко раскрыв глаза. Она пошла за обиженной Шино прочь.
— Остальные оставайтесь на местах. Все!
Никто не шевелился.
— А ТЫ КУДА ПОШЛА? — проревела Чийомэ-сама.
Я покраснела от страха, думая, что она кричит на меня. Я не двигалась. Я была испугана тем, что Масугу-сана — кого-то из нас — отравили.
Миэко была готова открыть дверь. Я стояла рядом с местом, где она сидела, но даже не заметила, как она двигалась. Она будто появилась на другом конце зала. Братишки дрогнули, и я поняла, что и они этого не заметили.
Миэко просто и быстро кивнула.
— Скромный слуга предугадал мудрый приказ госпожи.
Леди Чийомэ прищурилась, но промолчала.
Миэко, не выглядя скромной, выпрямилась.
— Я знаю о ядах больше всех в Полной Луне. Я лучше всего подхожу для лечения Такеда-самы.
— Не отводя взгляда от Миэко, Чийомэ пробормотала Братишке, что был перед ней:
— Мальчик там?
— Да, госпожа.
— Иди с ней туда. Мальчика отошли. Проследи, чтобы ничего не случилось.
Братишка коснулся лбом пола.
Чийомэ-сама оперлась на локти, глядя на Миэко.
— Не делай глупостей, девочка.
Миэко поклонилась свободнее и выбежала из двери, Братишка старался не отставать.
«Я знаю о ядах…»
— Рисуко! — крикнула леди Чийомэ.
Ноги несли меня к двери. Я знала, что нельзя оставлять Миэко с Масугу-саном, ведь она уже угрожала его убить. Умереть от яда самурай не мог. Масугу-сан умереть…
Моргнув, я повернулась к госпоже, опустилась на колени и поклонилась, коснувшись подноса с грязными тарелками.
— Расскажи Ки Сану о случившемся. Пусть… он поможет в лечении Масугу. Скажешь, что можешь ему помогать, если понадобится.
Вскочив на ноги, я бросилась на кухню, замерла, попыталась повернуться и поклониться, а потом побежать, но споткнулась, поднос и миски полетела в воздух. Несколько разбилось. Я попыталась поднять их, и Чийомэ-сама проревела:
— Брось тарелки, балда. ИДИ! — я выбежала, слыша ее рычание. — Остальные остаются здесь.
29
Обязанность
— Полынь! — прорычал Ки Сан, вытаскивая крошечные пилюли из травы. — Могуса! Старики говорят сжигать такое каждый год, да?
— Да, — сказала я. Руки дрожали. Я надеялась, что Братишки следили за Миэко. — На Новый год. Одна пилюля…
— …на один год, да, да, — он глубоко вдохнул. — Зажги эти и держи у его пяток, слышишь? Пока не проснется. Вскрой мозоли, если нужно будет. Не останавливайся, пока не проснется.
— Да, Ки Сан.
Он схватил миску маринованного имбиря.
— Помаши этим под ее носом.
— Ее?
— Его! Его носом! — он, казалось, бросит глиняной миской в меня. — Не беси меня, девчушка.
— Да, Ки Сан-сан, — я забрала имбирь и прижала обе травы к животу.
— Иди, — он повернулся к котелку с водой на огне, она закипала. — Я буду, как только приготовлю настой.
— Да, Ки Сан-сан.
— Иди!
И я пошла. Разум не покидал недавний сон об отце, танцующим, как Миэко, и ссора, которую я подслушала, и звук падающих тел солдат Имагавы на татами. Я знала, что Миэко была убийцей. Она казалась милой и грациозной, даже доброй ко мне, но ее учили забирать жизнь. Я не могла отдать ей жизнь Масугу-сана.
Снег перестал идти, тучи расступились, и утро было ясным и очень холодным. Я бежала по покрытому снегом двору, держа имбирь и полынь так нежно, как только могла дрожащими пальцами.
Старший из Братишек стоял у входа в гостевой домик,