Читать интересную книгу Кровавый Дунай. Боевые действия в Юго-Восточной Европе. 1944-1945 - Петер Гостони

Многие венгерские солдаты и офицеры, которым из-за страданий населения и ненужного пожертвования столицы страны война опостылела, добровольно переходили на сторону русских. С их стороны это была сомнительная попытка побыстрее прекратить ставшую для Венгрии бессмысленной войну. То, что они были готовы сражаться теперь за эту цель, они доказали созданием Будайского добровольческого полка, который под командованием венгерского подполковника О. Варихази в составе Красной армии в последние десять дней осады сражался по-ротно против немцев. (После боев в Будапеште в полку уже было 5 батальонов, насчитывавших 2534 человека. – Ред.) Хотя с военной точки зрения действия этих добровольцев не представляли собой весомой помощи русским, это имело довольно значительное политическое воздействие, в особенности для еще сражающихся на стороне немцев венгерских солдат.

Трудности создавали также венгерские силы порядка, которые, будучи созданы из вооруженных групп салашистов, вместо того чтобы сражаться, предпочитали заниматься убийствами и грабежами. «Отношения между партией «Скрещенные стрелы» и гонведами становились напряженнее день ото дня с самого начала блокады города», – докладывал в одном из разговоров по радио генерал-лейтенант Хинди, командовавший оставшимися в городе венгерскими войсками. О партизанских действиях речи, однако, не было, и население, которое в большинстве своем вело себя пассивно, не создавало сражающимся в обоих лагерях никаких трудностей.

В этой ситуации все надежды защитников Буды были устремлены на вторую попытку деблокады IV танкового корпуса СС. Доктор Хюбнер из дивизии «Фельдхернхалле» сообщает: «Каждый час приносил нам новые слухи о продвижении генерала Гилле. Мы знали и о телеграмме фюрера, и о призыве Гиммлера. Однако каждому из нас было ясно, что продержаться мы могли лишь краткие дни, если не часы». Йестер (Естер) дополняет его: «Слухи о продвижении Гилле доходили до каждого окопа. Он мог в любой момент вытащить нас из котла. Имя его было у всех на устах, мы все просто молились на него. Все трудности на какое-то время отступали, мы жили только надеждой на прорыв котла. Спасение близилось!»

Однако все усилия IV танкового корпуса СС подойти к окруженной крепости с юго-запада и прорвать ее окружение были тщетными. Когда передовые части 1-й танковой дивизии остановились в 16 километрах от Будапешта и Пфеффер фон Вильденбрух уже намеревался с остатками своей 13-й танковой дивизии прорвать котел изнутри, чтобы облегчить задачу прорывающейся деблокирующей армии, Гитлер запретил ему покидать крепость.

Вместо горячо ожидаемой деблокады пришел приказ фюрера «доблестным защитникам Будапешта» и дальше оборонять крепость – и 29 января 1945 года над котлом был сброшен с самолетов груз продовольствия в виде конкретной помощи ее защитникам.

«Прошло еще три-четыре дня, но армия прорыва все еще не подошла к городу. Разочарованные и подавленные стояли мы на НП, прислушиваясь к отдаленному грому сражения, становящемуся все менее и менее громким. Наконец он совсем затих вдали. Теперь все наши взоры были обращены на рацию, из которой мы так надеялись услышать ободряющие нас новости. Однако все приходящие известия подтверждали лишь то, во что мы сами никак не хотели верить: нас окончательно списали! Но все же мечты о деблокирующей армии не угасли…»

Тщетно настаивали командиры дивизий на том, чтобы, пренебрегая запретом Гитлера, на собственный страх и риск прорываться из котла. Пфеффер фон Вильденбрух строго придерживался отданного ему приказа. Он продолжал следовать ему, хотя сам был убежден в том, что ни стратегическое, ни политическое положение не оправдывает дальнейшее сопротивление. Итак, борьба продолжалась – без всяких надежд и без всяких иллюзий. Будапештская группа войск Красной армии, теперь уже состоявшая из шести дивизий (численность советской стрелковой дивизии, как правило, составляла 5–6 тысяч человек. – Ред.), в первые недели февраля применила в боях значительное число огнеметных танков, чтобы этим как можно быстрее сломить вражеское сопротивление. Были сформированы штурмовые офицерские группы (действовали просто штурмовые группы по образцу сталинградских. – Ред.), которые получали задание проламывать особо упорно обороняемые участки. Матросы советской Дунайской флотилии завязывали кровопролитные сражения во время атак на цитадель, располагавшуюся на горе Геллерт. Потери русских на этом участке никогда не оглашались. По всей видимости, они были чрезвычайно высоки. (За всю Будапештскую операцию

Дунайская флотилия (точнее, бригада морской пехоты в ее составе) потеряла 112 человек убитыми и пропавшими без вести. – Ред.) Даже сам командир Будапештской группы, генерал-лейтенант Афонин, был 22 января тяжело ранен при взрыве боеприпасов. После этого командование группой принял генерал-лейтенант И.М. Манагаров. (Штурмовавшие Будапешт имевшие огромный боевой опыт советские войска действовали очень эффективно. Примером высокого воинского мастерства, смелости, находчивости, неудержимого победного натиска могут служить действия батальона 659-го полка 155-й стрелковой дивизии, которым командовал капитан С.Н. Сиротюк. С 26 декабря 1944 г. по 18 января 1945 г. в Пеште батальон освободил много кварталов города, захватил 9 бронетранспортеров, 33 орудия и миномета, уничтожил 70 огневых точек и взял в плен около 1 тыс. солдат и офицеров противника. – Ред.)

Силы обороняющихся, разумеется, были уже на исходе. В некоторых кавалерийских частях СС появились случаи неповиновения. Снова и снова рядовые солдаты обращали оружие против своих командиров, когда те приказывали им идти в контратаки. Офицеры тоже стали впадать в своего рода «летаргию». Приведу сообщение одного рядового войск СС: «В последние дни осады я в последний раз видел нашего командира [бригадефюрера СС Иоахима Румора]. Я доставил в его блиндаж срочное радиодонесение. <…> Он в компании еще нескольких офицеров СС своего штаба сидел за столом. На столе лежало несколько карт и стояли бутылки со шнапсом. Я ужаснулся при виде нашего «старика». Это была смесь скорби, сомнения и покорности судьбе. Он приветствовал меня трехэтажным матом: «Заходи, парень, выпей – если дела будут и дальше так идти, от нас останется одно только дерьмо!»

Лишь когда «в руках обороняющихся остались только гора Геллерт и Замковая гора, а прорыв наступающих между этих двух возвышенностей к Дунаю представлялся неизбежным, орудия же все вышли из строя и боеприпасов и еды совершенно не осталось, командующий приказал идти на прорыв», комендант крепости принял решение о прорыве на свой страх и риск. «В первой половине дня

11 февраля 1945 года офицер Генерального штаба сообщил в штабе дивизии, что прорыв должен начаться сегодня вечером, в 20.00. Он обязал их сообщить об этом лишь командирам дивизий, а командирам полков не ранее 16.00; солдаты же должны были узнать об этом непосредственно перед началом прорыва. Таким образом, должна была быть соблюдена секретность, а русские были бы совершенно обескуражены начавшимся прорывом. Прорыв предполагалось осуществить следующим образом: две боевые группы, впереди части 8-й кавалерийской дивизии СС и 13-й танковой дивизии, должны были прорываться на запад и северо-запад, тогда как 22-я кавалерийская дивизия СС сначала должна была прикрывать их тыл, а затем следовать за их правым флангом. Еще одна группа численностью 500 человек должна была пройти до сих пор не обнаруженной русскими подземной системой канализации и облегчить продвижение боевых групп…»

После утреннего донесения от 11 февраля весь день из Будапешта не поступало никаких донесений от соответствующих германских организаций. Уже вечером, в 22.40, генерал танковых войск Бальк наконец доложил командующему группой армий «Юг», что он получил следующее радиодонесение из штаба IX горнострелкового корпуса СС: «Продовольствия больше нет, последние патроны в стволах. Выбор один, иначе капитуляция или гибель гарнизона Будапешта без боя. Я с последними боеспособными германскими войсками, гонведами и салашистами пойду на прорыв 11.02 с наступлением темноты. Прошу принять нас между Сомором и Мариахалом. Если это невозможно, я буду пробиваться в горный массив Пилиш. Прошу встретить у Пилишсентлелека».

Тщетно штаб армейской группы пытался установить связь со штабом IX горнострелкового корпуса СС в Буде. Радиостанция Пфеффера фон Вильденбруха молчала. Обергруппенфюрер СС незадолго до 20.00, после последней передачи своего решения о прорыве, предусмотрительно приказал взорвать свою радиостанцию, чтобы не иметь возможности получить противоречащий этому решению приказ. Собравшиеся для ночного прорыва силы состояли из 23 900 немцев (из них 9600 раненых), 20 тысяч венгров (из них 2 тысячи раненых) и 500 членов «Скрещенных стрел» (большинство из них с женами и детьми). Тот, кто еще мог идти и чувствовал себя более или менее сильным, становились в ряды групп прорыва. В качестве последней надежды для тяжелораненых (около 2 тыс. человек) Пфеффер фон Вильденбрух передал их судьбу в руки папского нунция монсеньора Анжело Ротты, который на всем протяжении блокады оставался в Буде. Однако когда раненые узнали о предстоящей им передаче русским, немалое число из них воспользовались оружием, чтобы свести счеты с жизнью. Особенно не хотели попадать живыми к русским солдаты войск СС. Так, покончили с собой командиры 8-й («Флориан Гейер», отличились своими зверствами на оккупированной территории СССР. – Ред.) и 22-й («Мария-Терезия», венгерская (из фольксдойче). – Ред.) кавалерийских дивизий СС; первый – будучи тяжелораненым, второй же изначально считал прорыв обреченным на неуспех.