коричневая жижа.
— Ты посмотри, какая подливка! Я идеально приправил этого старину енота. А вот здесь, смотри, еще лук, морковь и картофель! — Он накалывает на вилку кусок мяса, забрасывает его в рот и жует широкими, шамкающими движениями, напоминая мне Джерри Льюиса. У него все губы в подливке, а в левом углу рта наметилась коричневая дорожка слюны.
Он накалывает еще один кусок мяса и тычет им мне в лицо. Я отстраняюсь.
— Да что с тобой в самом деле? Это ж пирог с енотом, чувак! Здесь все тащатся от пирогов с енотом. Ты собираешься вести себя, как какой-нибудь малахольный иностранец? — Теперь под вопросом моя мужественность.
— Китайцы едят собак, — наконец, выпаливаю я.
— Здесь тебе не Китай, а я — не пожиратель собак. — Потом он поворачивается ко мне спиной и говорит: — Если ты мне друг, ты будешь есть мой пирог.
— Дружба не измеряется пирогами, — отвечаю я.
— Вот. Ешь! Для тебя ж, черт возьми, стараюсь. Хоть мужика из тебя сделаю. — Мой так называемый друг хватает меня совсем не по-дружески и пытается запихнуть мне в рот кусок пирога.
Такое поведение может не только навести меня на мысль порвать с этим другом, но и вызвать стойкое отвращение ко всему, что связано с енотами, включая енотовидных собак, енотовые шапки и охотников на енотов.
Нельзя заталкивать силой ни пироги, ни аргументы. Однако мой друг мог бы попробовать пробудить у меня интерес к своему пирогу. Стоя над духовкой, он мог бы, как бы между прочим, заметить:
— Помню, когда мне в первый раз предложили пирог с енотом, меня чуть не вывернуло. Но когда я его попробовал, уже не мог оторваться.
— Дело не во вкусе, а в идее, — ответил бы я.
— Знаю, — сказал бы он. — В свое время я не мог есть поросят. Как-то я был в гостях, и нам подали на блюде поросенка, с головой, глазами и обожженным ртом, нашпигованным яблоками, и…
— А я люблю жареных хрюшек! — ответил бы я.
— Серьезно? — удивился бы он. — По крайней мере, этот енот не будет наблюдать за нами, пока мы его едим.
— Пока ты его ешь.
— Жизнь — это открытие новых впечатлений, — резюмировал бы мой друг, доставая пирог из духовки.
— Тогда почему бы не попробовать и котов? — язвительно парировал бы я.
— Интересная мысль, — согласился бы он. Должен признать, что пирог получился восхитительным, с зажаристой хрустящей корочкой и фантастическим ароматом. При этом мой друг не накалял бы обстановку и оставил бы последнее слово за мной. Он отрезал бы немного пирога и положил его на тарелку. Потом откусил небольшой кусочек, медленно его прожевал, закатил глаза от удовольствия, покачал головой в тихом одобрении, причмокнул губами и потянулся за следующей порцией. — Даже не собираюсь никого упрашивать отведать эту странную, но обалденно вкусную вещь, — ухмыляясь, сказал бы он.
— Ну и не надо, — ответил бы я.
— Ты же не стал бы упрашивать меня съесть того несчастного, нашпигованного яблоками поросенка.
— Ладно, была не была, — мог бы сказать я, чувствуя себя лишним на празднике жизни. — Дай мне немного этого своего пирога. — И, отправив в рот кусочек мяса с сочным кольцом лука, воскликнуть: — Будь я проклят! По вкусу как курица! — А потом, посмотрев на кота, добавить: — Так как насчет новых впечатлений за завтрашним ужином?
Начиная любой спор, я стараюсь помнить о том, что не могу заставить кого-то съесть пирог с енотом. Давая Другому возможность отвергнуть наши аргументы, признавая, что решение зависит исключительно от него, мы занимаем беспроигрышную позицию. В противном случае люди всегда будут от нас закрываться и защищаться от наших аргументов, а мы всегда будем проигрывать.
Упреждаем страх, снижаем накал страстей. Эта динамика наглядно проиллюстрирована в следующей притче. Один охотник заблудился, много дней плутал по лесу, страшно устал и проголодался, как вдруг набрел на хижину отшельника, печально известного своей недоброжелательностью по отношению ко всем незваным гостям. Однако голод оказался сильнее опасений и страхов.
Охотник мог применить одну из нескольких стратегий. Он мог подойти к дому с заряженным ружьем, потребовать, чтобы отшельник открыл дверь, и, держа несчастного на прицеле, забрать у него еду. В таком случае охотника позже привлекли бы к суду за совершенное преступление. В то же время у отшельника тоже могло бы оказаться ружье, что закончилось бы перестрелкой. Если бы охотник застрелил отшельника, его бы обвинили в убийстве. Если бы отшельник застрелил охотника, это было бы не лучше.
Охотник остановился на гораздо более разумном решении. Он постучал в дверь и, когда она открылась, поздоровался с отшельником и протянул ему свое ружье, прикладом вперед. Отшельник удивился, но ружье взял.
«Я подумал, может, можно обменять у вас ружье на какую-нибудь еду? — спросил охотник. — Я очень голоден». Отшельник, чувствуя себя в безопасности с оружием гостя, а также польщенный таким почтительным обращением, пригласил охотника в свою хижину, приготовил ему поесть, а потом отдал ружье и рассказал, как выйти из леса.
Предоставление Другому возможности принять или отвергнуть наши аргументы упреждает страх — страх, который так или иначе у нас проявляется. К примеру, вы можете сказать своей супруге: «Все, хватит. Я сыт по горло этой работой. Думаю съездить куда-нибудь на недельку отдохнуть. Если у тебя получится отпросится с работы, поедем вместе, если нет — поеду один» — и, скорее всего, отправитесь в отпуск в гордом одиночестве. Но вы можете подойти к ситуации более деликатно: «Дорогая, я страшно устал, да и ты, наверно, тоже. Давай куда-нибудь махнем, как только у тебя появится возможность вырваться с работы».
«Хорошо, — ответит жена. — А куда?» И она открыта к диалогу и готова выслушать ваши откровения о том, как давно вы мечтали побывать в Аргентине.
Когда сын хочет сообщить родителям, что собирается жениться, но не собирается делать свадьбу, он может изложить это так:
— Я терпеть не могу большие свадьбы. Мы собираемся сбежать в Рино и пожениться в маленькой часовне.
— Но ты же знаешь, как мы с отцом ждали твоей свадьбы. Она так много для нас значит, — просительным тоном говорит мать.
— Знаю, — отвечает сын. — Все эти шумные балаганы — просто повод похвастаться перед друзьями и родственниками. Но это наша свадьба, а не ваша. — После чего будет расхлебывать свои слова всю оставшуюся жизнь.
Вместо этого он мог бы мягко возразить:
— Мама, мы планируем маленькую свадьбу, тихое таинство для двоих. Мы думаем, с твоего и папиного благословения, просто уехать в Рино и пожениться.
— Но ты же знаешь, как мы с отцом ждали твоей