— Они не работают, — заметил Валерий.
— Вот именно, господин Мещеряков. А великой Германии нужно топливо.
— Готов сделать все от меня зависящее, чтобы…
— Не перебивайте. Мы на Западе давно поняли, что быстрого результата может добиться только частный капитал, все другие формы управления менее эффективны. Это понятно?
— Вполне.
— Благодаря моим связям в Берлине, мне удалось добиться, чтобы часть местных шахт была продана рейхом в частные руки.
— В ваши, господин Корф?
— Разумеется. Принципиально этот вопрос решен, остаются кое-какие детали. Скоро сюда в город приедет специальная комиссия по оценке шахт. Естественно, я заинтересован, чтобы стоимость оборудования и зданий была как можно меньше. Если бы вы, господин Мещеряков, помогли мне с этим вопросом, то я хорошо бы вам заплатил.
— Это похоже на провокацию, — сказал Валера.
— Бросьте, господин Мещеряков! Кому вы нужны? Если бы мне понадобилось вас уничтожить, то это легко сделать с помощью одного телефонного звонка коменданту. В военное время человеческая жизнь стоит мало, а еще меньше стоит жизнь коммуниста с пятнадцатилетним стажем, а? — лейтенант весело подмигнул и налил коньяку.
— Спасибо за откровенность. Значит, вы предлагаете мне доломать все, что осталось?
— Ни в коем случае, я же собираюсь все это купить! Ваша задача сделать так, чтобы цена снизилась, но при этом я бы мог в самом ближайшем будущем наладить добычу угля. Что-то можно размонтировать… Вы же инженер, проявите смекалку.
— Я так понимаю, что особенного выбора у меня нет?
— Тем легче сделать выбор: пополнить списки неблагонадежных или получить хорошие деньги.
— Я согласен, — сказал Валерий, — но один я ничего не смогу сделать.
— Этот вопрос мы с комендантом решим, господин Мещеряков. Прозит!
Валерий тоже поднял рюмку, чтобы скрепить договор.
3
— К машине! — раздалась команда, перекрывающая гул моторов армейских грузовиков. Бас их ротного фельдфебеля в былые времена мог бы претендовать на место лучшего певчего Киево-Печерской лавры.
Солдаты попрыгали на дорогу, расплескивая жидкую грязь. Славкин тоже прыгнул и занял свое место в строю.
— Повзводно! Цепью! Марш!
Солдаты растянулись вдоль обочины в цепь, сняли предохранители с автоматов и двинулись в лес. Сначала подобные операции бывший хорунжий воспринимал как боевые, но, прошагав по полям и лесам Украины не одну сотню километров, он понял, что это рутинное занятие не имеет никакого смысла. Сперва Славкину казалось, что немецкая разведка плохо работает и их посылают на прочесывание, основываясь на неточной информации. Потом Георгий Александрович понял, что никакой разведки вообще не существует, а гоняют их, чтоб не скучали, да местным жителям на нервы действовали: авось постерегутся идти в партизаны. Вера Славкина в безупречный немецкий порядок слегка пошатнулась. С другой стороны, в его зондеркоманде служили по большей части не немцы, а сброд самых разных национальностей. И не стоит забывать, что большая война — это и большой хаос, он помнил это еще по первой мировой и гражданской. Своими наблюдениями, а тем более выводами Георгий Александрович ни с кем не делился, и потому считался у начальства вполне благонадежным и уже носил нашивки ефрейтора.'
Вместе с другими хорунжий снял предохранитель, передернул затвор и углубился в подлесок, стараясь не выпускать из виду соседей. Идущий слева румын с уважением глядел на невозмутимого русского, который шел через страшный лес посвистывая. Румын был новенький и не знал, что поймать они могут крестьянскую семью, заготавливающую дрова или пару дезертиров. Только дважды взвод Славкина под Юзовкой натыкался на сопротивление. Первый раз это был летчик с подбитого красного самолета, он выпалил по кустам, за которыми залегли солдаты, весь магазин, а последний патрон пустил себе в голову. За храбрость Георгий Александрович его собственноручно похоронил, пока остальные перекуривали, но только крест ставить над безбожником не стал. Во второй раз они наткнулись на пятерых красноармейцев и младшего лейтенанта, которые прятались в овраге. Перестрелка шла долго, видно, большевики тащили с собой коробку с патронами и имели хороший боезапас. Славкин и еще один русский "из бывших" подползли к красным поближе и одновременно бросили по гранате. Те успели ответить очередью и напарника хорунжего убило, а сам он получил звание ефрейтора.
В окрестностях Юзовки все происходило точно так же, как и в других местах, но Георгий Александрович чувствовал не усталость, а прилив сил: он попал туда, куда стремился пятнадцать лет. Все эти годы он мечтал отомстить, и вот враги его рядом, их нужно найти и наказать за все. Славкин вспомнил, как он ломал указатель "Сталино" и прибивал на законное место историческое название родного города. Все возвращается на круги своя и всем, всем воздается по заслугам.
После провала операции в Штольберге, полковник Кудасов, едва придя в сознание, приказал хорунжему отправиться в Бендеры — местечко, где должен был перейти границу атаман Бурнаш. Сидя в будке у румынских пограничников, Славкин в бинокль наблюдал за советской стороной. Георгий Александрович видел, как появился у пограничного коридора батька Бурнаш в клетчатом костюме немца, как уже подал он паспорт. Но вдруг откуда-то сбоку на него бросился этот чертов чекист Мещеряков, словно он караулил атамана. Хорунжий разглядел во всех деталях и бесславный поединок, и арест Бурнаша, вот только помочь батьке он ничем не мог.
Славкин вернулся в Кельн, где в военный госпиталь поместили Кудасова и Овечкина. Как соотечественников, их было положили на соседние койки, но постоянная горячка Леопольда Алексеевича и угрюмый вид Петра Сергеевича врачей испугал так, что дальнейшее лечение проводилось в разных корпусах. Хорунжий доложил господину полковнику об аресте его лучшего агента, и это не прибавило Кудасову, больше других пострадавшему при взрыве, сил. Кроме того давали о себе знать и старые раны. Леопольд Алексеевич удалился от дел и умер спустя два года.
Штабс-капитан долго считал Славкина предателем и не разговаривал с ним вплоть до 1939 года. Георгий Александрович слышал, что Овечкин после лечения пытался снова собрать разведотдел, но средств для этого не было, люди разбежались и затея кончилась ничем. После десятилетнего забвения фамилия капитана вдруг появилась на страницах журнала "Православная проповедь". Овечкин призывал братьев во Христе к покаянию и миролюбию, и хорунжий понял, что капитан свихнулся окончательно. Георгию Александровичу пришлось укрепиться в этом мнении, поскольку после оккупации Польши осенью 1939-го Петр Сергеевич призвал его к себе и требовал клятвы в том, что бывший хорунжий ни за что не встанет под знамена антихриста-Гитлера. В сумасшествии капитана бывали светлые промежутки, так как он точно предсказал войну фюрера с СССР. Свое требование он объяснил Славкину тем, что раз Гитлер — настоящий антихрист, то Сталин на это место уже претендовать не может, а следовательно, является наименьшим из двух зол. Помня бешеный нрав капитана, Георгий Александрович перечить не стал и молча откланялся. Не ему и не Петру Сергеевичу, думал Славкин, положено судить сильных мира сего, вполне достаточно того, если он сумеет отомстить своим личным врагам. Неуловимые Мстители, без сомнения занявшие в Совдепии всякие должности и обросшие жирком, теперь не такие ловкие и обязательно получат по заслугам. Если улыбнется удача — то от его скромной руки немецкого ефрейтора.
Свои поиски хорунжий начал, как только попал в первую увольнительную. Он сразу направился в комендатуру. Если только хоть кто-нибудь из Мстителей не удрал в эвакуацию, Георгий Александрович его найдет и казнит лично. Немецкое командование на подобное рвение обижаться не должно, чем меньше большевиков на оккупированной территории, тем спокойней им будет жить.
Вдруг Славкин словно споткнулся, он неожиданно увидел, как на крыльцо комендатуры взбегает Валерий Мещеряков. Да не один, а в компании с немецким лейтенантом. Они оживленно разговаривали и улыбались, словно старые приятели. Что бы это значило? Георгий Александрович остановился и задумался. Пожалуй, не стоит лезть на рожон со своими расспросами. На чьей стороне сейчас Валерий? Если немцы ему верят, то слово Мещерякова может оказаться весомее, если нет, то хорунжего могут заподозрить в связи с красным преступником.
Славкин спрятался за углом соседнего дома, дождался, когда Мещеряков выйдет из комендатуры и проследил за ним. Судя по всему, большевик чувствует себя совершенно свободно и живет в обычной городской квартире. Осталось узнать мелочь: кому на самом деле служит этот негодяй? Размышляя, как это выяснить, Георгий Александрович вернулся на улицу Одесскую, где ждал ужин и казарма, размещенная в правом крыле бывшего детского дома…