Я нашел доктора во второй из посещенных мной детских поликлиник. При описании его внешности и медсестры и ординаторы дружно заулыбались.
– Да, это он, - сказали они. - Скоро закончится прием, и вы сможете поговорить.
Я подождал в вестибюле, пока доктор своей семенящей походкой как колобок выкатился из коридора. Меня он вначале не узнал, а узнав, обрадовался.
– Как же, как же, помню! И разговор наш и сифон. Кстати, с вами вместе еще друг был, как он сейчас?
Терпеливо я объяснил, что друг мой сейчас в больнице и доктору это должно было быть известно лучше, чем кому бы то ни было, не будь здесь некоторых обстоятельств, связанных с его личностью. Первую минуту доктор сидел убитый и подавленный неожиданностью случившегося и тяжестью предъявленного ему обвинения. Затем глухим голосом он опросил:
– А вы уверены, что это было так, а не иначе?
Я не ответил, ответ он знал наперед и спросил просто так, в слепой и безумной надежде, которой не суждено было сбыться. Он вновь уронил голову на руки и застыл, на этот раз надолго.
Я уже начал чувствовать себя неуютно, опасаясь, что все это может закончиться еще каким-нибудь неожиданным трансом, когда он резко поднял голову:
– Но что же мне делать, боже мой! Идти написать заявление, но любой следователь будет выспрашивать меня о мотивах и был ли я пьян: что скажу я на это? Буду пытаться все объяснить? Для суда это несущественно и невразумительно.
Я сообщил ему о словах моего друга.
– Я сам уже думал об этом, боже мой! Во мне давно зародилось страшное подозрение, что я начинаю терять над собой контроль, но я не верил. Я был слишком упоен собственным всемогуществом. А теперь эти звери, эти исчадия, что я сам с таким старанием и прилежанием вызвал из тьмы, взяли надо мной верх, властвуют в моем теле, как в своем собственном, и заставляют меня трепетать от страха перед будущим. Раньше я смеялся над своими страхами, теперь я в отчанье. Может ли что-либо меня спасти?
Я неуверенно ему намекнул, что если он оставит свои метаморфозы, то понемногу вернется в свое собственное Я.
– Знаю, знаю! - стонал он в отчаянье. - Но, когда случилось это ужасное происшествие с вашим другом, я не вводил себя в транс сознательно.
– Как же это произошло?
– Я лег спать, - продолжал он, чуть не плача, - а проснулся с ногами на подушке и с одной или двумя ссадинами на теле. Я много чего передумал по этому поводу, в наивности даже полагал, что просто падал во сне с кровати, но страшная правда открылась мне лишь сегодня. Боже! Это лежит вне сил человеческих, прикасаться к столь темным силам. Даже Геракл у древних греков не смог снести свое пребывание в Царстве Теней, сошел с ума после этого и убил своих детей. Что же будет со мной, что будет!
– Не надо отчаиваться, - попробовал я его успокоить. - Сосредоточтесь на своем Я, том Я, которым вы были до этого злосчастного увлечения. Свяжите себя с ним вновь тысячами разорванных нитей, воспоминаний, надежд, забот, и они не дадут вам сорваться в бездну.
– Да, - ответил доктор неуверенно. - Иного пути у меня нет. Я должен попытаться. Боюсь, что я оказался непреднамеренной причиной его безвременной смерти, так как ежедневно ему звонил, расспрашивая о достигнутых успехах и сообщая о состоянии товарища. Мой звонок, вероятно, звучал для него как труба, а напоминание о зле, которое он причинил, отзывалось болью в его любвеобильном сердце педиатра. Он ни разу ночью не покинул своего дома. Окна его оставались заклеенными, заколоченными и запечатанными, как он сам это сделал из предосторожности.
Несмотря на это, он каждый день сообщал мне, что во сне с ним случался транс и, не в силах с собою совладать, он выходил на улицу, где убивал и калечил прохожих. Нетронутые окна принесли ему лишь временное облегчение, а затем он начал подозревать, что выбирается на улицу каким-то иным способом. Он все вечера проводил в попытках обезопасить себя от подобных вылазок, оставляя отметки и натягивая нити против всех дверей и оконных рам, а утром с трепетом замечал, что некоторые из них как будто бы переменили положение, подозревая, что хитрая тварь сумела восстановить их прежний порядок после своего возвращения. Даже их полная целостность не убеждала его в том, что он не прошатался всю ночь по улицам, как слепая и неотвратимая машина убийства. В ужасе осматривал оц свои руки, тщетно вопрошая, что сделали они за ночь.
Однажды утром он был найден на своей постели мертвым; врачи констатировали, что смерть наступила от сильнейших душевных потрясений, одним из которых мог быть страх.
Мой друг, совершенно почти оправившийся, с грустным и суровым видом выслушав мой взволнованный рассказ, долго смотрел в окно, барабаня пальцами по стеклу.
Я вернулся домой. Через полгода мне пришло письмо. Мой друг сообщал:
“Произошла странная вещь. Нашлась автомашина, сбившая меня в ту ночь, когда я был ранен. Шофер, налетев на меня, удрал с места происшествия, и только теперь видевшая все это старуха вернулась от дочери, к которой она уехала в то утро, и рассказала правду. По-видимому, доктор явился ко мне в горячечном бреду, вызванном травмой черепа. Боюсь, что мы с ним поторопились.
Мне очень жаль”.
СВЕТЛАНА ЯГУПОВА БЕРЕГИНЯ
В каждом из нас запечатлены незримые глазу и потому таинственные события. Вот я смотрю в зеркало, желая представить себя со стороны, и думаю: что может разглядеть во мне посторонний? Он увидит мужчину тридцати пяти лет, среднего роста, спортивно подтянутого, с щеголеватой полоской усов.
Легкомысленные джинсы вряд ли выдадут во мне врача, зато кольцо на правой руке подскажет, что рядом со мной нет вакантного места для женщины. Разумеется, не стоит труда предположить, что у меня за спиной школа, армия, институт. Какойнибудь физиономист, возможно, по линиям лица, разгадает пару черт моего характера. Вот, пожалуй, и все.
У моих родственников и друзей информации обо мне больше, но и они не знают, что событие в июне позапрошлого года перевернуло мою жизнь, изменив мое летосчисление. То есть о самом событии им известно, однако вряд ли они догадываются, что я теперь четко разделяю прожитое до того памятного месяца и после.
Наши предки вели счет времени, скажем, с того дня, как был убит матерый медвежище или молния расколола вековой дуб. Мы обычно не связываем прошлое с природой. Когда не помним точной даты, говорим: это было до войны или после, того, как заводом стал руководить товарищ Иванов, или после того, как был окончен институт, до женитьбы или после развода.
То есть все вертится в сфере человеческих отношений. Правда, еще отнюдь не исчезли стихийные бедствия, стойко отлагающиеся в памяти, но и в спокойной, повседневной жизни больших городов редко кому придет в голову заносить в свой личный календарь ураганный ветер, приторможенный высотными зданиями, открывать новую эру в тот миг, когда в загородном пруду затрепещет на крючке крупная рыбина или на прогулке в лесу обнаружит себя ядреный белый гриб величиной с хорошую сковородку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});