– Думаю, достаточно, - пробормотал Арк, щелкая тумблерами.
Лана, неотрывно глядевшая на слабо освещенное лицо Алана, облегченно вздохнула и откинулась в кресле. И только теперь почувствовала резкую боль: все время она сидела, намертво сцепив пальцы.
– Когда он проснется?
Арк потер выпуклую лысину, пощипал кончик пухлого носа: - О, еще не скоро! Ты можешь отдохнуть.
– Нет, - тряхнула светлыми локонами Лана. - Я подожду.
– С Аланом уже ничего не случится. Напрасно терзаешь себя, это не рационально.
– Все-таки подожду.
– Принести чего-нибудь горяченького?
– Спасибо, не хочется.
Они надолго замолчали. Арк смотрел на Лану, быстро оглядывал приборы, что-то бубнил в диктофон и снова смотрел на Лану. Это занятие не надоедало и не утомляло. Ланой можно было любоваться, как любуются восходящим солнцем, цветущим миндалем, мерцающим морем.
– Он действительно был в прошлом, - вдруг спросила Лана, - или это только сон?
Арк пожал круглыми плечами: - Эффект присутствия словами не выразить. Это и сон, и явь одновременно.
– Как ты думаешь, Счена он встретил?
– Думаю, да.
– И помог ему?
– Думаю, нет.
– Тогда зачем нужен этот эксперимент?
– Мы на янцах не экспериментируем, мы их лечим.
Лана удивленно расширила и без того огромные глаза.
Арку показалось, что всю комнату заполнило голубое сияние.
– Объясни!
– Что ж, - вздохнул Арк. - От меня всегда требуют объяснений… Дело в том, что янцы так или иначе тоскуют о прошлом. Это своеобразная ностальгия, болезнь. Древние века овеяны легендами, самые сладкие воспоминания - о детстве, мы думаем, что со времен нашей юности мир стал хуже.
– Разве это не так?
– Всякая болезнь требует лечения. И вот одни носятся по горам, изображая ледяных янцев, другие дикарствуют на необитаемых островах или в джунглях, третьи переплывают океаны на лодках, плотах или бревнах. Как правило, этого хватает, и они возвращаются к цивилизации бодрыми и здоровыми.
– А Алан?
– Алан - другое дело. Он крупнейший ученый эпохи и в то же время человек с гипертрофированной совестью. Он вбил себе в голову, что лично ответствен за прошлое. Это стало его манией, навязчивой идеей. Он считал, Что если получит возможность вернуться в древние века, то уничтожит все несправедливости, спасет загубленных гениев. Над своей установкой он работал как одержимый и в результате надорвался.
– В чем же ошибка?
– Я полагаю, что прошлое изменить нельзя.
– Экспериментально это не доказано.
– Конечно… Однако допустим, что ценой неимоверных усилий Алан закончил работу и перенесся в прошлое. И что? Он не продержится там и суток, он погибнет! Каждый янец - сын своего времени и может жить только в своем времени. Чем дальше мы уходим в развитии, тем невозможнее приспособление в прошлом. Там другая логика, другие ценности, другие; понятия о счастье и жизни. Не говоря уже о мелких бытовых подробностях, драконе Морте, гигиене… Нет! - Арк махнул полной ручкой. - Я слишком оптимистичен! В одиночку Алан не продержится и дня.
– Но ведь ты все-таки перенес его в прошлое!
– Я уже говорил, что здесь другой принцип… Когда здоровье ведущего физика стало внушать опасения, я предложил Алану готовый аппарат. Это было для него неожиданным подарком. Он не стал вникать в детали, лишь ознакомился с общим принципом. Он поверил мне, что объяснимо состоянием лихорадочного нетерпения. - Арк перещелкнул зеленый тумблер. - Алан рвался к Счену, а я хотел спасти его здоровье. Подобные мании лечатся шоком, вот и пришлось к нему прибегнуть…
– Смотри, смотри! - взметнулась Лана. - Он шевельнулся!
Арк мельком глянул на разноцветные огоньки пульта и засеменил к узкому столу, на котором лежал Алан.
– Опять торопится, - недовольно бормотал он. - Куда торопится? На его месте я бы поспал.
Защитный колпак над столом подернулся прозрачной голубоватой пленкой и медленно растаял. Короткие, почти белые ресницы Алана дрогнули, он открыл глаза и, не двигая головой, осмотрел комнату. Лана поразилась давно забытой прозрачности и спокойствию карего взгляда.
– Алан, ты меня слышишь? Тебе не больно?
– Лана… - Физик улыбался светло и широко, словно ребенок. - До чего же ты шумная, Лана… А я видел живого Счена. Я принес тебе его неизвестное стихотворение!
НИКОЛАИ ДОМБРОВСКИИ СУДЬБА ХАЙДА
“Человек использует лишь ничтожнейшую часть тех возможностей, что в нем заложены от рождения, - объяснял нам круглый маленький человечек, уютно расположившийся в углу дивана с чашкой чая в руке. - Нам трудно себе представить, какие залежи ловкости, мощи и гения в нас таятся”.
“Мы слегка о том наслышаны, - отвечал мой друг, слабо улыбнувшись. - В дни моей юности, только и было разговоров, что о скорочтении, гипеопедии и возможности временно превратиться в гения под действием гипноза”.
“Да, но вы забываете, - воодушевленно продолжал наш собеседник, - о давно установленных фактах о лунатиках, в трансе совершавших чудеса ловкости и храбрости, о многих случаях, когда самозабвение и подъем наделяли людей фантастической силой и выносливостью”.
“И это было, - подтвердил мой друг, подливая себе чаю, - все журналы были заполнены различными мнениями на этот счет. Но потом все это как-то улеглось, и мы читаем о деяниях того или иного йога вполне хладнокровно”.
“И вы ни разу не попытались испробовать все это на себе? - испытующе, сощурившись, спросил человечек. - Ни разу не захотели воспарить как птица над привычно средним уровнем своих способностей?” “Ну… - замялся мой приятель, - всякое бывало. Это, в некотором роде, даже стимул к работе - то, что в тебе таится нечто тебе самому еще не ведомое. В молодости, конечно. Потом все образовалось, стало на свои места”.
“Да, для того, чтобы не разувериться в успехе, надо пользоваться точными и выверенными методиками, - проговорил наш сосед, в задумчивости протирая очки. - Точными и выверенными, а также изрядно сдобренными прикосновением нашей собственной творческой сообразительности. Каждый человек - уникум в своем роде, и то, что годится для одного, вследствие субъективных различий, не подойдет для другого. Надо подобрать свой собственный вариант, а это не просто, скажу я вам, ох, не просто”.
“А вы, что же, добились каких-то результатов?” - спросил мой друг скорее ради того, чтобы поддержать разговор, чем из любопытства. В ответ наш собеседник быстро огляделся по сторонам и, убедившись, что в этом уголке летней веранды никого, кроме нас, не было, вдруг напряженно застыл, согнувшись в неудобной позе, вывернув локти и уперев руки в колени. Черты его лица затвердели и обострились, добродушные, близоруко сощуренные глазки остановились, потемнели и сделались какими-то плоскими. Словно распираемый какой-то чудовищной силой, он начал медленно разгибаться и вдруг с коротким криком обрушил свою руку в быстром, как молния, движении на стеклянный сифон. Массивный сосуд раскололся со звучным щелчком, нижняя половина его так и осталась стоять на краю стола, тогда как верхняя рассыпалась по полу в луже газированной воды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});