Читать интересную книгу ЦРУ против СССР - Николай Яковлев

Пушкинское наследие – любовь к родине, гражданственность – бесценный дар нашего народа! С этим Пушкин вошел на века в отечественную и мировую литературу. Об этом ни слова. Вот каким оказывается Пушкин по Абраму Терцу: «Если… искать прототипа Пушкину в современной ему среде, то лучший кандидат окажется Хлестаков, человеческое alter ego поэта… Как тот – толпится и французит; как Пушкин – юрок и болтлив, развязен, пуст». «Кто еще этаким «дуриком» входил в литературу?» «Пушкин, сколотивши на женщинах состояние, имел у них и стол и дом». «Жил, шутя и играя, и… умер, заигравшись чересчур далеко». «Мальчишка – и погиб по-мальчишески, в ореоле скандала». «Ошалелый поэт». Роман «Евгений Онегин»? Абрам Терц бросает: «Пушкин писал роман ни о чем»… сближал произведения Пушкина с адрес-календарем, с телефонной книгой. «Вместо описания жизни он учинил ей поголовную перепись». А в чем же цель творчества Пушкина? Абрам Терц: «Вез цели. Просто так, подменяя одни мотивы другими: служение обществу – женщинами, женщин – деньгами, высокие заботы – забавой, забаву – предпринимательством». «Что ни придумал Пушкин, позорься на веки вечные – все идет напрокат искусству».

Глумление над Пушкиным Абрама Терца не самоцель, а приступ к главной цели: «С Пушкиным в литературе начался прогресс… О, эта лишенная стати, оголтелая описательность 19-го столетия… Эта смертная жажда заприходовать каждую пядь ускользающего бытия… в горы протоколов с тусклыми заголовками: «Бедные люди», «Мертвые души», «Обыкновенная история», «Скучная история» (если скучная, то надо ли рассказывать?), пока не осталось в мире неописанного угла… Написал «Войну и мир» (сразу вся война и весь мир!)». Бойкий Абрам Терц единым махом мазнул по всей великой русской литературе, все выброшены – Пушкин, Достоевский, Гоголь, Гончаров, Чехов, Толстой. Не выдержали, значит, «самиздатовских» критериев. Сделано это не только ввиду мании величия Абрама Терца, ведь он тоже претендует на высокое звание «писателя», а с очевидной гаденькой мыслишкой – хоть как-то расчистить плацдарм, на котором возвысятся некие литературные столпы, свободные от «идеологии», угодные ЦРУ и Абраму Терцу. Дабы новоявленные «гении» выглядели рельефнее.

Один из попавших в то время в сети «инакомыслящих», человек нелегкой судьбы и ныне покойный (почему назовем его Н.), незадолго до смерти вернулся в своих воспоминаниях к окололитературному миру тех лет и, проклиная наваждение, оставил горькие, рвущие сердце зарисовки становления «идеологически свободного самиздата», появления тех, кого на Западе объявили «истинными выразителями» дум и чаяний советских людей. Он был одаренным человеком – Н., судите сами, как он мог писать и как умел страстно ненавидеть собственное прошлое:

«Теперь заглянем в салоны, в литературные салоны Москвы шестидесятых годов. Такими «салонами» считали квартиры некоторых литературных вдов и полулитературных дам, где собиралось «избранное общество талантливых представителей литературы и искусства».

Большой удачей считалось заполучить на вечер в такой салон одного, а лучше двух представителей старшего поколения деятелей культуры. В этом случае вечер считался удавшимся. Впрочем, некоторые маститые деятели весьма охотно посещали такого рода салоны. Туда, на «литературные вечера» стало модным приглашать молодых, начинающих поэтов, писателей, художников и просто «выдающихся молодых людей» совместно с девицами богемного вида, которых хотелось бы назвать одним весьма нелитературным словом. А «маститые» с некоторых пор почитали для себя обязанностью почаще общаться с современной молодежью. На всякий случай: «Кто их знает, мало ли что может быть…» Атмосфера «литературных вечеров» с генералами, то бишь маститыми деятелями, была насыщена запахом коньяка и кофе. Молодые поэты и начинающие писатели читали свои сочинения. Именитый, выпив коньяку, изрекал что-нибудь благожелательное, дарил два-три анекдота из жизни литературной, выпив еще, неопределенно, но многозначительно высказывался, насчет либерализации и демократических преобразований. «Выдающиеся молодые люди» смутно и глухо ворчали что-то ругательское, поминая нехорошими словами «литературных жандармов» и КГБ. Богемные девицы курили, принимали разные позы, таинственно шептались, хихикали и вздыхали. Им хотелось замуж за писателя с собственной «Волгой».

Вы спросите, кто такие «выдающиеся молодые люди»? Так буквально и надо понимать: выдающиеся – выдающие себя. Вот, например, «выдающийся молодой человек» Александр Гинзбург – частый гость салонов – выдавал себя за поэта и писателя-ученика Б. Пастернака, хотя никто и никогда не удостоился познакомиться ни с одним из его произведений. Говорили, что он где-то учился, но «пострадал за убеждения» – исчезал на два года. Потом опять появился, играл на сцене. Потом опять чуть было не пострадал – вовремя раскаялся… Правда, некоторые «джентльмены» из уголовного мира, знавшие Гинзбурга ближе, уверяли, что на два года-то он «исчезал» не за «убеждения», а за мошенничество, но «джентльменов» этих в салон не приглашали… Такого же типа были и остальные «выдающиеся молодые люди», все эти буковские, осиповы, хаустовы, амальрики, попросту говоря, недоучки, лоботрясы с непомерно развитым апломбом и претензиями, собственную неполноценность ставившие в вину обществу. Люди трусливые, ленивые и злобные, учуявшие в салонах питательную среду для утоления собственного тщеславия.

Высидев приличное время в салоне литературной дамы, налюбовавшись на именитого либерального дядю – «старичок благоволит», – воочию убедившись, что сей дяденька живет действительно «не хлебом единым», но и коньяком, «выдающиеся молодые люди», захватив с собой богемных девиц, отправлялись в другой салон, попроще, точнее, в квартиру одного из них, где, правда, коньяка не было, зато была водка и пить ее можно не из рюмок, а из емкостей более вместительных. Там, хмелея, они уже громко разглагольствовали, убеждая друг друга в том, что если уж «старичок» говорит «либерализация», то нам-то можно и стулья ломать, если уж взрослые именитые дяди произносят «преобразования эти, как их, да – демократические!», тогда «долой все! Ничего не сделают! Время не то! Нынче сказано: «Оттепель»! [193]

«Оттепель! Оттепель!» – на разные голоса радостно подхватили в салонах. «Оттепелью» стали там называть период с тысяча девятьсот пятьдесят шестого по шестидесятые годы. Так и порешили: «Нынче, значит, оттепель. А «до того» был мороз». Вот так. А коли оттепель, полезли на солнышко из оплетенных паутиной, затаенных углов заплесневелые «недотыкомки» и прочая нечисть, которых и в живых-то уж не почитал никто, и тоже с обиженными рожицами озабоченно поползли в «салоны». А там их принимали. Обогревали коньячком. На них созывали – все-таки редкость! А по московским улицам засновали хитрые и злые Иваны Денисычи, ехидно подливая помои «на дорожки, по которым начальство ходит».

А как же! Раз сказано – «оттепель», то грибы-поганки почитают первыми вылезать к теплу».

Среди этих поганок замельтешила пестрая нечисть с разноцветными дипломатическими паспортами и просто с туристскими визами. Они очень быстро смекнули, с кем имеют дело и на какую наживку можно взять лоботрясов, направив их устремления в русло, нужное ЦРУ и иным западным спецслужбам. В самом деле, рассудили стратеги «психологической войны», разве рационально использует свою предприимчивость тот же тогда двадцатичетырехлетний Гинзбург? Раздобыл тексты сочинений по литературе на выпускных экзаменах в школах рабочей молодежи и пишет, вернее, списывает их за лодырей по таксе 50 рублей за труды. Но надо было такому случиться: в школу, где Гинзбург под чужой фамилией во время экзаменов списывал со шпаргалки сочинение, приехала кинохроника. Мошенник достойно позировал перед объективом, а потом… киножурнал увидели знакомые лодыря. Удивились, а ничему не удивляющийся суд воздал жулику за труды – два года исправительно-трудовых работ. То было первое столкновение Гинзбурга с законом еще в начале шестидесятых годов, изображенное впоследствии западной пропагандой как жуткое гонение «правдолюбца».

Но до этого еще должно было пройти время, а тогда в ЦРУ постановили: никак нельзя упустить столь ценный кадр. Ввиду понятных соображений решили держать связь с Гинзбургом и руководить его деятельностью на ниве «самиздата» не прямо, а через НТС. Он получил от НТС деньги, клише для издания подпольной газеты «Посев», где особо указывалось – «московское отделение», и приготовился звать к террору. Да, а как с поэзией? Гинзбург приискал себе сообщника, Ю. Галанскова, который писал не очень зрелые стихи, случалось, антисоветского толка, а на этом основании, по незримому указанию ЦРУ, был объявлен «поэтом». Дальнейшее хорошо известно. За преступление по поручению НТС – антисоветская агитация и пропаганда – в 1968 году Гинзбург был осужден на пять лет исправительно-трудовых работ. Попал в колонию по приговору суда и Галансков.