Читать интересную книгу Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут - Хелен Браун

После полудня мы повезли монаха в ботанический сад. Пока мы любовались озером, я спросила его о разнице между буддизмом на Шри-Ланке и в Тибете. Ответ был многословным и содержал отступления о возможном просветлении Филиппа, но я надеялась, что это можно списать на языковой барьер. К счастью, муж не слышал, о чем мы говорим, – его куда больше занимал черный лебедь.

Я решила сменить тему и сказала монаху, что он привиделся мне вскоре после операции. Тот откинул голову назад и довольно рассмеялся.

– У меня получилось! – объявил он. – Да! Получилось!

То есть теперь в его репертуаре еще и телепортация. Я не знала, кто из нас был более сумасшедшим – он, поскольку искренне верил, что перенесся в пространстве, или я, потому что видела его своими глазами.

На следующий день порядок вещей несколько изменился. Монах изъявил желание почтить нас своим присутствием за обедом, если, конечно, все блюда будут вегетарианскими и мы накроем стол до полудня.

Поскольку это произошло в воскресенье, мы ждали в гости Роба и Шантель. Я послала им эсэмэски, предупреждая, что нужно приехать пораньше.

Не могу сказать, что за обедом царила дружеская и расслабленная атмосфера. Сидящий за столом монах все-таки вносил свою лепту. Тем не менее мы старались, как могли: вежливо передавали друг другу салат, хлеб и тушеные бобы. Правда, я заметила, что Роб тоскливо поглядывает на блюдо с ветчиной в холодильнике, но делал он это очень аккуратно.

Джона, слава богу, оправился от вчерашней одержимости нашим гостем и вел себя почти нормально.

Когда тарелки наконец были наполнены, вилки занесены, а мы готовы приступить к трапезе, монах вдруг напомнил нам, что настало время благословения. Приборы грустно легли на стол, и мы смиренно склонили головы.

– Он собирается читать молитву? – шепотом спросила я у Лидии, искренне огорченная нашей грубостью. Но честное слово, кто мог предположить, что буддисты тоже молятся перед едой? Хотя, если подумать, благословение пищи, скорее всего, универсальная религиозная практика.

Монах подошел к делу очень ответственно. Сперва он благословил землю, которая произвела еду на нашем столе, а также дождь, солнце и фермеров, которые ее вырастили. Мы согласно кивнули и схватились за вилки, но оказалось, что молитва еще не закончена! Приборы вернулись на место, мы снова склонили головы и принялись изучать содержимое тарелок, пока монах благодарил людей, доставивших еду в город…

В гостиной воцарилась тишина. Подобно воздушному шару, она заполнила комнату и прилепилась к окнам. Роб вопросительно посмотрел на меня через стол. Сидевший рядом с ним Филипп, казалось, был погружен в сложные математические вычисления. Катарина прижала подбородок к груди и задумалась о чем-то своем. И только Лидия и монах вели себя совершенно естественно и словно наслаждались тишиной.

А потом началось. Из прачечной донесся шаркающий звук, а потом резкий хлопок. Мы с Катариной переглянулись, поскольку обе понимали, что это означает. Джона выбрал самый подходящий момент, чтобы воспользоваться кошачьим туалетом. Шарканье переросло в целенаправленное царапанье: разбойник раскопал наполнитель и теперь радостно шкрябал когтями по пластиковому дну лотка. Шкррр-шкррр, шкррр-шкррр, все быстрее и быстрее, пока у всех не возникло впечатление, что в соседней комнате роют канаву.

Монах глубоко вздохнул и начал благословлять людей, хранивших нашу еду, и продавцов, которые расставили ее на полках в магазине. Шкррр-шкррр-шкррр! Джона ясно давал понять, что он обо всем этом думает. Катарина едва сдерживала смех. Она понимала, что ведет себя совершенно несерьезно, но ничего не могла поделать. И что самое плохое – ее пример был жутко заразителен!

Не знаю, как такое случилось – возможно, организм среагировал на стресс последних дней, – но я тоже начала хихикать. Роб и Шантель сидели с абсолютно непроницаемыми лицами. У Филиппа было выражение, как у директора похоронного бюро. Они прекрасно держали эмоции под контролем, и только я не могла с собой справиться. Я пыталась не смеяться, но от этого начинали болеть ребра. Чем старательнее я подавляла хихиканье, тем громче оно становилось, пока не начинало напоминать какой-то ослиный крик. За последние тридцать лет я впервые оказалась в такой ситуации! Я честно изобразила приступ кашля, но мне никого не удалось одурачить. Особенно отчаянно покрасневшую Лидию.

Когда обед закончился, монах извинился и удалился к себе в комнату. Складывая посуду в раковину, Лидия смерила нас с Катариной взглядом, от которого покрылись бы инеем тропики.

На следующий день, когда мы прощались с монахом, я не чувствовала ничего… Кроме огромного облегчения!

27

Тоска

Счастье – новая розовая ленточка

Вскоре после визита монаха Лидия отвезла меня в клинику, где мне должны были сделать новый сосок. Грег заверил, что это будет простая «косметическая» операция на сорок пять минут – ничего общего с тем, что он проделал семь месяцев назад. Он сказал, что с новым соском я смогу носить тонкие летние майки. Да, мы с ним действительно жили на разных планетах…

Я могу понять, почему некоторые женщины после реконструкции груди не хотят идти на еще одну операцию. Меня миниатюрная вертолетная площадка на месте соска заставила задуматься лишь два раза: когда посторонняя женщина случайно зашла ко мне в кабинку для переодевания и когда я выходила из душа и Филипп отвел глаза.

Но раз уж я озаботилась новой грудью, почему бы не довести дело до конца? Да и Грегу не терпелось добавить «вишенку» на пирожное, которое он создал своими руками.

Хотите, чтобы разговор сошел на нет, – упомяните, что собираетесь делать новый сосок! Если бы вам нужна была новая мочка или палец на ноге, собеседник, скорее всего, проявил бы вежливый интерес. Но произнесите слово на букву «с» – и он уже не знает, что сказать. Потому что соски – это сексуально.

Тем, кто мог побороть смущение, я рассказывала, что Грег срежет пару сантиметров с левой ареолы и пересадит их на правую грудь, при этом создавая узелок из кожи в центре будущего соска, чтобы тот обрел нужную форму. Одновременно с этим он займется небольшой кожной складкой, напоминающей собачье ухо, которая образовалась в месте шрама у меня на животе.

То обычное для Грега рабочее утро я воспринимала совсем иначе, поскольку мы находились на разных концах скальпеля. Сведущие люди говорят, что «маленьких операций» не бывает. Дрогнет инструмент, трубка войдет не в то место, и…

Я прошла через уже знакомые процедуры – оставила в специальном шкафчике одежду и драгоценности, а также свое достоинство и все, что связывало меня с внешним миром. Да, в больницах дело обстоит именно так. Ты подчиняешься. Если напоминать себе о том, что хирурги и медсестры получили специальное образование, становится чуть легче. Они знают, что твоя жизнь подобна испуганному воробышку у них в руках.

Если бы хирургическая бригада была рок-группой, хирург стал бы ведущим гитаристом, а медсестры взяли бы на себя бэк-вокал. Парень с тележкой сел бы за ударные. Анестезиолог? Ему подошла бы бас-гитара. Как и большинство бас-гитаристов, они отличаются скромным эго – по сравнению с хирургами, во всяком случае. Анестезиолог понимает, что его работа важна, но чувствует себя недооцененным. Пока вы еще в сознании, имеет смысл наладить с ним отношения, ведь у него больше всего возможностей незаметно вас прикончить.

Лежа на спине в голубой шапочке для душа, я пыталась включить обаяние, но анестезиолог никак не реагировал на мои потуги.

– Быстро вы! – заметила я, когда он, задав всего три вопроса, кивнул медсестрам, чтобы меня везли в операционную.

– В прошлый раз вы пролежали семь часов под наркозом, – довольно холодно ответил он. – Сорок минут для вас не проблема.

Укол иглы. Холодная жидкость проникает в вену. Спокойной ночи.

Пробуждение было постепенным. Болит живот. И голова. Тошнит. В горле пересохло. Но хуже всего – табличка на двери со словами «Ренгеновские снимки оставляйте здесь». Медсестра спросила, хорошо ли я себя чувствую. Как я могу себя хорошо чувствовать, если тут ошибка в слове «рентген»? Я бы никогда не доверила им свою жизнь, если бы знала, что у них так плохо с орфографией.

Дома я, гримасничая от боли, меняла пропитанные кровью повязки. Пытаясь вернуть себе облик «нормальной» женщины, я опять нашла проблемы на свою голову.

Иногда я задумывалась, а как бы поступила мама в подобной ситуации. Для женщины своего поколения она придавала внешности огромное значение. Врожденное чувство стиля помогало ей кружить мужчинам головы даже в семьдесят лет. Она искренне пыталась передать его и мне. Когда мы покупали мой первый лифчик, я удивилась тому, как новый предмет одежды врезается в тело. Вскоре после этого я стала обладательницей пояса с подвязками и чулок, гигиенического пояса с огромными безопасными булавками, запаса прокладок размером с доску для сёрфинга – и корсета. (Он совсем легкий, дорогая!) Для того чтобы быть «настоящей» женщиной, требовалось слишком много усилий…