— Сейчас пойдем тебе подарок выбирать, — сообщаю Тимуру. — Во что ты любишь играть?
На секунду его глаза загораются азартным блеском, но тут же тухнут и он строго произносит:
— Мама говорила, что от чужих подарки нельзя брать.
— Но я же друг, — напоминаю. Умом понимаю, что поступаю неправильно. Уговорю сейчас мальчишку и потом он, действительно, какому-то незнакомому мужику поверит, что тот его друг и можно подарки брать, но ничего не могу с собой поделать. Если я пока не могу его обнять, не могу его трогать… то хочется хотя бы подарками его завалить. Так, чтобы не влезали в багажник! Хоть как-то компенсировать свою вину. Хотя бы на сотую долю…
— Я хочу к маме, — заявляет он. — Она сказала, что ты меня сразу к ней отвезешь.
— Ты прав, — соглашаюсь. — Поехали к маме. За подарками потом вместе поедем.
От этой мысли становится почему-то невыносимо тоскливо. Если задобрить Тимура подношениями у меня еще есть шанс, то на Алису это точно не подействует.
Нет, с ней у меня есть лишь один козырь. Честность и искренность.
Все наши проблемы, по сути, из-за недомолвок. То ли восемь лет назад мы просто не доросли до серьезных отношений, то ли самонадеянно думали, что делаем как лучше, но факт остается фактом: мы оба налажали.
Алиса мне соврала по поводу Грушевского, побоялась сказать, что выдала его отцу за своего парня, но и я хорош… что я такого ей дал, чтобы она смогла гордо представить меня ему? Даже акции МиКрейта и те купил через подставных лиц, чтобы он не застопорил сделку, понимал ведь, что такому как я он добровольно долю, пусть и мизерную, не продаст.
Я не ответил ни на один ее вопрос о своем прошлом. Не хотел, чтобы она меня жалела. Не хотел, чтобы она об этом знала. До сих пор не хочу, если честно. Не потому что мне стыдно, больно или страшно. Нет, эти вопросы я давно проработал с психологом. Сам уже давно оставил ту ситуацию в прошлом. Но я знаю, что Алиса обязательно пропустит это через себя. Знаю, что она будет шокирована, разбита и подавлена. И я не хочу быть причиной таких эмоций. Кажется, я и так доставил ей достаточно горя, пора бы остановиться.
Но я готов. Если она даст мне шанс, я готов все рассказать. Потому что между нами больше не будет тайн. Хватит. Мы совершили столько ошибок. Потеряли столько лет. Хватит!
Глава 45
— Можно хотя бы из одной руки катетер вытащить? — жалобно прошу медсестру. Не хочу, чтобы Тимур видел меня в таком виде. Хорошо хоть синяков на лице нет и повязку доктор сказал не нужно накладывать. За неимением зеркала, я придирчиво изучаю свой внешний вид в камеру телефона Марата. Височная область слегка припухла, но это легко скрыть волосами. Лицо, конечно, слишком бледное, но не думаю, что Тимур придаст этому большое значение. Губы, искусанные в кровь тоже вряд ли его напугают, причем я даже до конца не уверена то ли сама довела их до такого состояния пока пыталась выбраться из горящего здания, то ли Скалаев потом постарался. Не то чтобы у меня отбило память, но все что произошло после было настолько интенсивно и пронзительно, что наверное, мой мозг меня жалеет и поставляет информацию лишь обрывками. Когда я очнулась утром, я конечно помнила, что произошло, но сама картинка была словно покрыта густой дымкой тумана. Сейчас же с каждым часом изображения в моей голове становятся все более реалистичными, но самое главное даже не это… Я в мельчайших подробностях вспоминаю не только то, что мы делали, но и абсолютно все, что я чувствовала в этот момент.
И от этих мыслей мне становится по-настоящему страшно. Я согласна чувствовать влечение к нему, именно на него я и списала наш поцелуй пару дней назад. Марат был моим первым мужчиной, моей первой любовью… Да и даже без этих параметров, он красивый, умный… поэтому ничего удивительного в том, чтобы испытывать влечение к нему. Я взрослая здоровая женщина, в конце концов. Но чувствовать что-то большее… Нет, нет и еще раз нет. Это недопустимо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
К тому моменту, как дверь моей палаты открывается, мне практически удается убедить себя в том, что все вчерашние эмоции вызваны стрессом. А еще, возможно, мою реакцию можно объяснить каким-то животным инстинктом. Я вижу заботу Марата, его чрезмерное беспокойство обо мне, поэтому и реагирую соотвественно. Это еще у первобытных людей было, женщина всегда выбирала того, кто сможет о ней позаботиться. Так ведь? Вот только я прекрасно сама могу о себе позаботиться и если у тараканов в его голове произошел очередной переворот со сменой власти, то это исключительно его проблемы. Я же не обязана вслед за ним менять гнев на милость. Да и вряд ли бы у меня получилось. Даже сейчас, когда кожа все еще ноет от его горячих прикосновений, перед глазами настойчиво стоит картинка его насмешливого оскала, когда он признался мне, что все это время был в курсе о нашем сыне. Поэтому несмотря на то, что прошлая ночь была жаркой во всех смыслах этого слова, даже она не может до конца растопить лед в моем сердце.
— Мамочка, — звонким эхом разносится по белоснежным стенам палаты. — Привет.
Тимур бросается ко мне со всех ног и обнимает, не обращая внимания на трубки, торчащие из моих рук.
На пару минут мы оба застываем в этом моменте. Я просто обнимаю его, вдыхаю его запах, эгоистично напитываюсь им.
Отстранившись, он начинает тараторить, видимо, решив выдать мне события с нашего последнего разговора в кратчайшие сроки. Слова вылетают из него со скоростью пулеметной очереди и я непроизвольно улыбаюсь. В этот момент я, наконец, перевожу взгляд на темную фигуру в дверном проеме и теряюсь.
Речь сына продолжает поступать в мой мозг, реши он вдруг устроить проверку и потребовать с серьезной интонаций строго учителя “ну-ка, повтори, что я сейчас сказал”, я бы с легкостью выполнила задание. Но в то же время все мое внимание приковано к Марату. Он смотрит на нас завороженно, настолько сосредоточенно, будто боится пропустить жизненно-важную информацию. И взгляд у него такой открытый и обожающий, что я теряюсь. Моя ледяная броня снова начинает шипеть, будто теплые лучи от улыбки Марата пытаются компенсировать холод, который появился во мне с его же подачи.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я трусливо перевожу взгляд на сына и активно включаюсь в разговор. Не хочу знать что там Скалаев собирается выдать на этот раз. Потребует благодарностей за то что привез моего сына, на которого ему наплевать? Пусть заодно и оплату за охрану потребует, что уж там… Хотя, сберечь мою жизнь в его интересах, если тот, кто так настойчиво пытается со мной расправиться, дойдет до цели, то прогуляться до ЗАГСа у нас не получится, а значит брачный договор так и не вступит в силу.
Если бы не требовательное урчание в животе Тимура, я бы эгоистично не отпустила его от себя до вечера. Слушала бы его милый треп, играла бы в “угадай слово” и продолжала делать вид, что в палате мы только вдвоём. Но когда его живот второй раз дает понять, что хозяин не прочь перекусить, я спрашиваю:
— Голодный? В холле, наверняка, есть автомат с вкусняшками.
— Вкусняшки? — таращит глаза сын. — На обед?
— В виде исключения, — широко улыбаюсь. Я успела поесть до их приезда, и думаю, можно было бы попросить персонал принести еще одну порцию для него, но на обед был грибной суп, а Тимур не признает грибы ни в каком виде, так что придется мне на денек побыть неидеальной матерью, скармливающей сыну шоколадные батончики на обед.
— Алиса Михайловна, капельница, — в палату входит медсестра с новым набором для пыток. Насколько я знаю, большую часть ночи я провела под капельницей, утром мне опять вливали что-то и вот, спустя пару часов медсестра несет новую баночку. У меня там в крови что-то кроме лекарств останется? Такое впечатление, что они готовят меня к полету в космос. Но с другой стороны, не могу не отметить, что чувствую себя отлично. Что-то мне подсказывает, что без такого обилия лекарств, я бы еще долго не могла встать с постели.